– То есть в тупике, – подытожил Бабкин. – Кретина Балукова оперативники и сами бы нашли – по отпечаткам на топоре. А вот с убийцей Ледяниной – ни малейшего просвета. Макар, он себя не выдаст. Ты понимаешь, что мы исчерпали все свои возможности? У нас их вообще-то и так было негусто.
– Ты, Серега, пессимист, – вздохнул Илюшин, раскладывая диванчик и застилая его простыней.
– Станешь тут пессимистом! Макар, мне кажется, нужно Егоровой честно сказать, что мы ей не поможем. Зачем подавать ложную надежду? Или ты думаешь, что за оставшиеся две недели убийца придет к нам с повинной? Сам же знаешь, что не придет.
– Знаю, – согласился Макар.
– Ты рассчитываешь найти наволочку?
– Нет, не рассчитываю.
– Тогда на что ты надеешься? – не выдержав, повысил голос Бабкин. – У нас нет улик, нет подозреваемого, у нас нет никакого плана действий, которые могли бы спровоцировать его на то, чтобы выдать себя каким-то образом! Макар, что ты хочешь делать дальше?
– Дальше я хочу лечь спать, – обернулся к нему Илюшин, глядя снисходительно сверху вниз. – И тебе предлагаю сделать то же самое. Кстати, у твоей подруги очень крепкие нервы. Сразу видно, что женщина уже побывала в браке.
Бабкин не нашелся, что ответить на реплику, и довольный собой Макар повалился на диванчик.
В доме Балуковых впервые за всю их жизнь стоял дикий шум. Бешено кричал Алексей Георгиевич, надрывалась Катерина, изо всех сил визжала Ольга Балукова, которую мать протащила по полу за волосы и бросила около стола. Десять минут назад Ольга бросила им в лицо фразу, которая заставила онеметь всех Балуковых.
– Я, может, уже давно взрослая! – визгливо выкрикнула она, прячась от деда, который собирался выставить ее за дверь, чтобы обсудить вопрос о Кирилле. – Я, может, уже со взрослым человеком встречаюсь! И не только встречаюсь, но и все остальное, чего вам знать не обязательно!
Она в общем-то не хотела так говорить, само сорвалось. Просто когда дед приказал ей выйти из комнаты и не слушать их разговор, потому что она еще не доросла, в ней взыграла ужасная обида. Как не доросла?! Они считают ее маленькой? Так пусть знают, какая она маленькая! Маленькие, между прочим, со взрослыми мужиками не трахаются, они в куклы играют!
– С каким таким взрослым человеком ты «все остальное»? – страшным голосом спросил ее дед, и девочка сразу испугалась и раскаялась в том, что не сдержалась. – С каким?!
– С Родей... из дома напротив... который студент, – призналась она, надеясь, что к студенту у деда отношение будет хорошее. – Он же такой взрослый! Книги пишет, он сам говорил...
– Ах ты... – с ненавистью произнес дед, словно выплевывая каждое слово, и повернулся к ее матери: – Кого ты нам вырастила, а, Катерина?
Вздрогнув, словно ее хлестнули кнутом, Катерина перевела беспомощный взгляд на Ольгу, и он зажегся яростью.
– Значит, ты у нас уж взрослая... – задыхаясь, сказала Катерина, подскакивая к дочери и ловко хватая ее за куцый хвостик. – Значит, с мужиками взрослыми можешь спать? Ах ты дрянь!!
Вот с этой секунды в доме Балуковых и поднялся такой шум, какого старые стены никогда не слышали.
– Ты виновата, ты! – вопила между тем Галина, тыча пальцем в невестку, тащившую дочь по полу. Ольга кричала и извивалась.
– А ты помолчи! – попытался одернуть ее старший Балуков.
Но Галина продолжала обвинительно тыкать пальцем и вопить, пока Алексей Георгиевич не дал ей легкую пощечину, чтобы угомонилась. Тут Галина заревела так, что визг Ольги показался им всем ерундой по сравнению с ее басистым ревом.
Василий, оцепенело созерцавший эту дикую сцену, тихонько выбрался из комнаты, вышел на свежий воздух и глубоко вздохнул несколько раз, пытаясь прийти в себя. Его раздирали на части смешанные чувства, которым он не мог и не умел найти названия. Знал только, что ему нужно сделать одно дело, одно очень важное дело... Потому что в суматохе, поднявшейся после Ольгиного признания, все забыли про человека, виновного в том, что он обесчестил его дочь.
Родион Копушин не слышал криков в доме напротив. Он увлеченно заканчивал рукопись, которая должна была стать новым словом в современной литературе. Характеры, более глубокие, чем в жизни; диалоги, наполненные философским смыслом и одновременно легкостью; сюжет фантастический и в то же время жизненный... Родион по праву мог собой гордиться!
Копушин подошел к зеркалу и откинул голову назад, представляя свою фотографию на обложке журнала.
– Как я пришел к сюжету моего произведения? – бесстрастно спросил незримого собеседника. – Это было озарение! Я знаю, вам сложно понять, что оно такое, но поверьте мне на слово...
На предложении туповатому собеседнику поверить Родиону на слово дверь распахнулась, и в комнату ворвался высокий, худощавый человек, в котором перепугавшийся Копушин узнал отца Ольги.
– В-в-вы что?! – попятился Копушин. – В-в-вы зачем?
Не тратя времени на разъяснения и выслушивание Родионовых оправданий, Василий неловко вытянул вперед кулак и попал Копушину по носу. Из носа немедленно потекла кровь, Родион с криком отшатнулся, а Василий, который при виде крови окончательно впал в азарт, принялся лупить его со всех сторон, не разбирая, куда приходятся удары. Бил он бессмысленно и без особого результата, но Копушину показалось, что сейчас он умрет.
– Помогите! – простонал он, валясь на пол. – Убивают!
От его слов Василий слегка пришел в себя. Он стоял над Родионом, сжав кулаки, и с удовлетворением изучал окровавленное лицо противника.
– Будешь еще чужих дочерей портить, а? – Наклонился к Копушину и тряхнул его за плечо. Родион взвизгнул и съежился. – Будешь?! Заморыш гнилой. Тьфу!
Василий сплюнул куда-то в сторону, повернулся и вышел, громко топая по полу. Родион постонал еще немного на полу, затем попытался приподняться. Наконец ему удалось встать на ноги, доковылять, ощупывая свое тело, до кровати.
– На помощь! – слабо воззвал в пространство Родион, чувствуя, что жизнь вытекает из него.
Господи, зачем он связался с какой-то деревенской дурой?! Хотел легкого секса и простых развлечений? Хотел преклонения? Вот оно, преклонение, – явилось в образе зверя-папаши, который измордовал его почти до потери сознания.
«А ведь с них станется заявление в милицию написать...» – в ужасе сообразил Копушин и опять застонал, на сей раз от страха. Нужно срочно уезжать отсюда! Его били в Игошине уже два раза. Два раза!! Второй раз до крови! Над ним глумились!
Смыв с лица кровь, Копушин кинулся собирать вещи. Он допускал, что папаша может вернуться второй раз, а может, и третий. «У нее и брат есть, – запоздало вспомнил Родион. – И дед!» Представив себе Василия Балукова, помноженного на три, Копушин стал бросать вещи в сумку с удвоенной скоростью.
Он так торопился, что чуть не забыл свою рукопись, лежащую на стуле. Родион сделал шаг к ней и остановился, пораженный до глубины души. На верхнем листе красовался гнусный плевок Василия Балукова.
«Я их всех убью! – пообещал себе Копушин. – Только потом».
Он протер рукопись тряпкой, попавшейся под руку, сунул ее в сумку и стремительной рысцой выбежал из дома. Он пробрался огородами, потому что панически боялся идти по деревне, и через десять минут только кривая тропинка, проложенная среди зарослей крапивы на участке Марьи Ковригиной, говорила о том, что здесь пробежал будущий великий писатель Родион Копушин.
Утром Маша проснулась, чувствуя себя совершенно выздоровевшей. Костя, вечером настоявший на том, чтобы их кровати сдвинули вместе, около полуночи вскочил и принялся двигать кровать обратно.
– Костик, ты что? – испуганно дернулась Маша, тотчас проснувшись. – Что случилось?
– Ты храпишь! – прошипел мальчик, толкая кровать в сторону. – Я все время просыпаюсь!
Маша рассмеялась, помогла ему передвинуть кровать на прежнее место и спокойно уснула до утра.
