Ассасины прибыли в город вчера. По одному, по двое, по трое они шли пешком, прятались в арбах с зерном, прибывали на кораблях, переодетые женщинами, монахами, купцами и крестьянами. В кошельки стражников перекочевало бессчетно золота. Габриэль поражался безумию франков. Пожелай он захватить Антиохию, сюда с легкостью можно было переправить сколько угодно войск. Блеск безантов затмил глаза крестоносцам, что ли? Ну как можно было впустить Кубейду, чей лик с рождения отмечен печатью порока и мошенничества? А Ахмед по прозвищу Поджигай? А Маленький Абдулла?
Всё это были люди особого сорта. Те, из-за которых цивилизация могла только радоваться, что не доросла до взрывчатки и самолетов. Исмаилиты не принадлежали к какой-то определенной национальности. Арабы, турки, армяне… Среди разбойников был даже один выходец из Лангедока, Мишель Злой Творец. Его одухотворенное лицо обрамляли овечьи локоны, а в глазах светилась пустота и безмятежность, каким позавидовал бы Будда. Он обожал ломать пленникам пальцы и отрезать уши.
Лежа думалось лучше. Габриэль упал на постель и закинул руки за голову. От покрывала несло сырой шерстью и псиной, от подушки – пылью. По потолку бежали змеистые трещины. Исаак экономил на ремонте, потому что понимал: рано или поздно ассасины отберут у него дом. К тому времени, как это произошло, дом стал совсем нежилым. Но Габриэлю было не привыкать к походной жизни.
– Сезам, откройся, – донеслось снизу. – Очень вас прошу!
Грязная подушка манила уютом и спокойствием. Габриэль закрыл глаза.
И приснился ему сон.
Факелы дрожат на сквозняке. Копоть поднимается к сводам пещеры, пятная их письменами сульса. Масляные искры прыгают по золотым оправам зеркал, перебегают по грудам монет, вспыхивают в гранях самоцветов. Глаза разбегаются! Белые хорасанские ковры в узорах «птичьи лапки», зеленые исфаханские в хитросплетениях орнаментов, простые, но очень прочные керманские. Гобелены, исписанные пехлевийскими письменами и цитатами из Корана. Запретные миниатюры, изображающие людей и животных. Оружие, блюда, статуи, светильники.
Сокровища! Сокровища! Сокровища!
Впервые в жизни Габриэлю снился вещий сон. Ассасин брел по дивной пещере, полностью сознавая, что спит. Быть может, здесь, в этом таинственном месте, он найдет ответы на вопросы, что его тревожат.
Что делать с Гильомом? Отчего задерживается Кийа Бузург Умид?
Габриэль стоял перед колеблющейся водяной стеной. Струи водопада извергались из трещины в своде пещеры. С грохотом обрушивались они, взбивая пенные буруны. Отгремев, вода уходила в колодец, высеченный в толще скалы. За стеной призрачным золотистым светом мерцали факелы. Ни мгновения не сомневаясь, ассасин шагнул сквозь ревущую преграду.
Вода расступилась, пропуская его. Габриэль оказался в башне Аламута – той, откуда начался его поход. Старенький Гасан сидел, скрестив ноги, на кипе неряшливых ковров и играл на дудочке. При виде его у Габриэля сжалось сердце.
Всё-таки Старец Горы был очень стар. Свеча его жизни трепетала на ветру, готовая в любой миг угаснуть. Проклятый век… Сражаемся неведомо за что, рвем зубами и когтями, а сокровища – вот они. Стоит лишь протянуть руку.
Старый имам радушно кивнул:
– Садись, Габриэль. Мир тебе и благословение. В сердце моем поселилась скука – а всё потому, что я долго не видел тебя.
– Странно произносить такое, но… я тоже соскучился.
Старик кивнул и погрузился в размышления. Временами он подносил к губам дудочку, наигрывая грустную мелодию.
– Знаешь, Габриэль, я только сейчас понял, что я натворил. Страна погружена в пучину мятежа. Горстка алчных эмиров рвет ее на части… Аллах милосердный, гнева твоего страшусь! И сыновья мои… мои дети! Ради чего я убил вас? Блеск власти ослепил меня.
Вскрикнув, ас-Саббах разорвал на груди халат и сбросил с головы чалму. Халат тут же сросся обратно. Чалма смоталась и прыгнула на голову старика.
– Я мертв, Габриэль. Не выдержало сердце старика… Не покидай меня, хорошо?.. Меня ждет встреча с Всевышним. – Голос его сошел к шепоту: – Я только сейчас понял цену того, что делал. Истина… О Аллах! Какая истина стоит той крови и слез, что я принес правоверным? Какой рай может меня ожидать? Гурии? Вино? Я несу ад в себе. Сыновья мои казнены по моему же приказу – что я скажу им?
– Но истина батин…
– Ах, оставь. Пророк Мухаммед впервые принес послание всему миру. Мудрость Корана окончательна, она не требует ни толкований, ни подтверждения. Но что мы сделали с этой истиной? Раздробили на части. Превратили в золото динаров, сталь ножей и камень крепостей.
Ас-Саббах устало откинулся на ковры. Веки его прикрылись; вновь зазвучала грустная мелодия.
– Ах да, – совсем другим голосом объявил он, отнимая дудочку от губ. – Ты ведь хочешь знать, что произошло.
– Я буду благодарен, имам, если ты подскажешь также, что делать.
– Этого никто не может знать, кроме тебя. Остальное же расскажу. Вчера я умер, и Кийа Бузург Умид, который колебался до последнего, не смея отправиться в Антиохию, вернулся в Аламут.
– Так он и не отправлялся? О проклятый!
– Нет. Ему тоже было видение. Если бы не оно, вы встретились бы еще вчера. Но слушай же дальше. Твоя миссия потеряла смысл. Рошан Фаррох, наш вечный противник, убил Балака. Более того: он погубил и Зейда, которого ты послал за жизнью эмира. А вместо коннетабля Иерусалима заключать договор приехала дочь короля, Мелисанда.
Габриэль схватился за голову. В единый миг всё пошло прахом: все его надежды, мечты, устремления.
– Но, имам! – хрипло выкрикнул он. – У меня есть бумага… та, что ты сам… Она передает Бузурга в мою власть!
– Твое огорчение неприятно мне. Но едва ты покинул мои покои, я призвал Бузург Умида. Потолковали мы о том о сем. Кийа пронырлив и хитер, он станет достойным преемником. Он тут же узнал человека, который подменил бумагу.
– О Гасан, Гасан! Лучше бы ты убил меня!
– Прости, Габриэль. Горько видеть, как мои слова ранят тебя. Одно могу посоветовать: отринь суету властного мира. Обратись к суфиям, пусть они помогут тебе. Не повторяй моих ошибок!
Не повторять ошибок? Шайтана с два! Ассасин вскочил на ноги и пнул миску, что стояла рядом с ас-Саббахом:
– Гори ты в аду, старый проходимец! Пусть плоть твоя обуглится, пусть желчь станет твоим питьем, а плоды заккума – пищей! Ненавижу!
Горло перехватило. Он сорвал со стены саблю и бросился на старца. О чудо! На коврах того не было. Ас-Саббах стоял за спиной Габриэля, укоризненно качая головой. Вновь и вновь наносил ассасин удары, но Гасан чудесным образом уклонялся.
Грохот воды разрывал уши. В зеркалах метались бесчисленные просверки. Сабля в руке Габриэля накалилась, и он бросил ее.
Вместо де Бюра приехала Мелисанда.
Кийа остался в Аламуте.
Балак убит Рошаном.
Когда нет ни того, кто заключает договор, ни того, с кем его заключают, да еще и сам предмет договора исчез, что остается?
Месть. Месть за поруганные надежды.
Габриэль вскочил, хватая ртом воздух. Кошмар расползся липкими ошметками по углам, понемногу отпуская ассасина. Теперь Габриэль знал, что делать.
Когда он спускался по скрипучей лестнице вниз, повествование было в самом разгаре. Кубейда как раз перешел к той части, где разбойники собирались мстить Али-Бабе, выкравшему тело убитого брата.
– Всем молчать! – выкрикнул Габриэль. – Слушать меня и подчиняться беспрекословно!
Рассказ шейха оборвался на полуслове. Тишина упала на людей шелковым покрывалом, и взгляды разбойников обратились к предводителю.
Как всегда бывало с Тенью в часы опасности, лица их казались ему чудовищными. Выпученные глаза, растрепанные бороды, шрамы. Ни один из разбойников не улыбался. Они не умели. Всё, что у них получалось, – это гаденько подхихикивать, сально гоготать, плотоядно ухмыляться и разражаться зловещим смехом. Когда кто-нибудь из них показывал зубы, от их щербатых оскалов в сердцах поселялась дрожь.
