Рошан забеспокоился. Священник-голодранец вещал непонятно, но убедительно. Люди, с младенчества воспитанные на святых писаниях, воспринимают подобную манеру изъясняться не рассудком, но сердцем. Они хорошо знают, что за словами «не ты ли говорил, что…» обязательно последует «и схватили его, и потащили на судилище», естественно переходя к «и претерпел он за веру свою». Становиться героем нового апокрифа Рошану никак не хотелось.

– Мир с тобой, старик, – сказал он. – Солнце Антиохии жарит вовсю. Ты, наверное, устал. Посиди в тенечке, отдохни.

– Не ты ли предрекал нам беды?! Зло и добро, говорил ты, равно исходят от нашего бога. Оттого не способны мы, христиане, различать их и смешиваем одно с другим. И приводил ты примеры из Писания, и глумился и насмехался над папой римским. Бей его, католики!

Дольше медлить было нельзя. Фаррох взмахнул посохом, и священник полетел в пыль. От резкого движения капюшон свалился с его головы. Разметались овечьи локоны. Проходимец заголосил:

– Караул! Язычник отца святого убивает!

– Бе-ей гада! – разнеслось над площадью.

Не тут-то было. Посох Рошана загудел, превращаясь в подобие мельничного крыла. Движения его всё убыстрялись. Казалось, гебр прикрывается прозрачным щитом, перекидывая его из руки в руку. Кто-то из торопыг сунулся вперед, но тут же пожалел об этом. Треск, вскрик – один из смельчаков отался лежать, второй уполз обратно в толпу. Двигался он по-крабьи боком, прижимая к груди сломанную руку.

– Кому еще не терпится? Давайте, уважаемые, не стесняйтесь!

– Нехристь! – взъярилась толпа. – За что он мирных католиков побил?!

В Рошана полетели камни, палки, ножи. Храмовник прыгнул вперед:

– Попробуй-ка этого, язычник! – и выхватил меч.

– Пусть его святой рыцарь порежет! – взревели простолюдины. – На-ка! Вмажьте ему, ваша милость!

Аршамбо был достойным сыном своего времени. Он совершенно не понял обвинений, выдвинутых святошей. Ему плевать было на парадокс Иова и тому подобную заумь. На его глазах оскорбили Христа (по крайней мере, так сказал священник), а значит, обидчик должен умереть.

Аршамбо отшвырнул плащ и остался в коричневой полотняной рубахе до колен.

– Сразимся?

– С превеликим удовольствием, франк! – отвечал Рошан.

Толпа отступила, давая место бойцам. Непрошибаемая стена вони – сандал, пот, мускус и прелое полотно – чуть рассеялась. Гебр и храмовник закружили по площади, нанося незначащие удары, приглядываясь друг к другу. Меч храмовника прыгнул вперед. Рошан отразил удар, сбив клинок у самого горла.

– Силен, паршивец! – изумился рыцарь. – Клянусь титьками святой Агаты. А это как?

От второго удара гебр увернулся. И тут же атаковал посохом в ключицу и голову, едва не убив. Пошла потеха. Рубился храмовник самозабвенно. На шесть ударов пришлось пять упоминаний святых. Правда, святую Сесилию он вспомнил дважды. Первый раз, получив локтем по шее, второй – поскользнувшись на ослином навозе.

– А парень неплох, – уважительно заметил Аршамбо. – Жаль, что язычник… Ну а это возьмешь?

Меч плеснул серебристым языком пламени. Фаррох чудом убрал голову. Посох его скользнул по запястью рыцаря. Раньше, чем тот успел выругаться, второй конец дубинки сбил кожу на скуле. В голове взорвался океан белого пламени.

Пока храмовник поднимался с земли, Рошан мог трижды его убить. Но не сделал этого.

– Эй, франк! – крикнул он. – Ты заметил, что у священника нет тонзуры?

Рыцарь мотал головой, пытаясь вытрясти из нее огонь:

– Э-э… У-у… Что?!

Смысл вопроса с трудом доходил до него. Аршамбо напряг память. Вот капюшон слетает с головы крикуна. Овечьи локоны, злое смуглое лицо… И – ни намека на лысину.

Священник без тонзуры – ложный священник. Переодетый ассасин.

– Сир рыцарь! – отчаянно закричал оруженосец. – Спасайтесь! Сюда идет стража!

Зеваки бросились врассыпную. Гасан и лжесвященник переглянулись и тоже заспешили прочь. К поединщикам бежали шестеро солдат во главе с тощим растрепанным рыцарем. Вид их не предвещал ничего хорошего.

– Эй, вы! – закричал командир патруля. – Бросайте оружие и сдавайтесь!

– Обвиснешь, сурок! – прохрипел в ответ Аршамбо. – Сдавалка еще не отросла.

Его мутило. Перед глазами плавали зеленые круги. Даже убежать и то становилось проблемой.

– Я с вами, сир, – Гуго выхватил меч. – Держитесь!

– Зря ты это, юноша… Очень зря.

Аршамбо поискал взглядом гебра. Тот, как и следовало ожидать, проявил благоразумие и ретировался. И правильно. Ему-то что геройствовать?

– Что я вижу? – хмыкнул командир стражи. – Похоже, эти олухи решили сопротивляться. Не убивайте их, ребята. Просто избейте хорошенько!

Стражники двинулись на Аршамбо. Тот стоял неподвижно, низко наклонив голову, словно бы к чему-то прислушиваясь. Эта мнимая неподвижность и обманула стражников. Никто не ожидал от него той прыти, с которой он вступил в бой. После первого удара командир патруля лишился меча, а его помощник – доброй половины зубов. Храмовник бил наверняка. Гуго защищал спину приятеля. От его неуклюжих выпадов толку было мало, но их хватало, чтобы удержать противника на расстоянии.

– Да взять же его, остолопы! – надрывался командир. – И меч! Меч мне верните!

Но стражники уже утратили свой боевой пыл. Оружие крикуна валялось под ногами Аршамбо – с таким же успехом оно могло висеть на луне. Против закаленного рыцаря шансов у гарнизонных вояк было мало.

– Что вы ждете?! Нападайте!

Аршамбо подобрал клинок с земли и взмахнул для пробы. Тяжело с двумя-то. Непривычно.

– Слышь, Гуго… – бросил он через плечо. – Как я атакую, ты беги.

– Но…

– Без разговоров! Это ловушка ассасинов. Ты должен предупредить магистра.

– Слушаюсь, сир.

Юноша сглотнул слюну. Второй раз ему предстало бежать, бросив хорошего человека в опасности. Но что еще делать? Ведь иначе в беде окажутся многие хорошие люди.

– Олухи вы, олухи! – объявил храмовник. – Аршамбо де Сент-Аман таких по дюжине на завтрак ест. Ну, кто первый?

Гуго бросился наутек. Видя это, рыцарь-растрепа вырвал меч у стоящего рядом солдата.

– Получай, ублюдок!

Обидеться на «ублюдка» Аршамбо не успел. Звон в висках охватил всё тело. Заскрежетала сталь. Меч растрепы скользнул по щеке и покатился по земле. Где-то закричала женщина.

Рукоять меча охватывали мертвые пальцы. Кровавая дорожка протянулась по камням. Растрепа рухнул на колени и завыл, прижимая культю к груди.

Чтобы вырваться из кольца, Аршамбо не хватило совсем немного: лишней пары рук или удвоенном быстроты. Стражники навалились на него толпой, подминая под себя.

За углом лжемонах подбросил на ладони финик. Первый из крестоносцев угодил в ловушку.

Примерно в это же время на другом конце города храмовнику Гундомару несказанно повезло: он поскользнулся на яблочной кожуре. Пока он ругался, пока отряхивал плащ, над его головой скрипнула ставня. Водопад помоев обрушился на то место, где Гундомар неминуемо бы оказался, продолжай он движение.

– Морду за такие штуки бить! – фальцетом возопил храмовник. – Эй, вы, хамы!

И осекся. На балконе стоял ангел с помойным ведром. Смугленькая востроглазая красотка с очаровательными ямочками на щеках. Согласно шариату, незнакомка одевалась просто возмутительно. С франкскими приличиями дела обстояли чуть лучше, но тоже неважно. Дева не носила пояса. А это, как известно, признак простолюдинки, сумасбродки или просто безумицы.

– Бог мой! – задрожал Гундомар. Усы его встопорщились, как у мартовского кота. – Неземное видение посетило меня. О чудо!

Жадный взгляд его опускался всё ниже. От копны иссиня-черных волос и смеющегося рта к смуглым грудям, выглядывающим из открытого лифа платья. От бесстыдно оголенного пупка к бедрам, соблазнительно сверкающим в разрезах юбки. Ниже. Еще ниже…

– Это же розмарин! Иисусе праведный! А вон мирт в горшочке… И рута. И золотой корень! Сударыня, я иду к вам.