«Мир стоит на четырех столпах, — изрекла кошмарная гадина свистящим шепотом. — Он зиждется на знаниях мудрого, молитвах праведного и доблести смелого. Но дорого ли все они будут стоить без четвертого — правителя, который умеет править?» С ужасающей грацией чудище свернулось в кольцо, подняло голову и бросилось на Тартунга. Боль от укуса была настолько явственной, что, проснувшись, юноша кинулся к сумке Эвриха и, извлеча из неё бронзовое зеркальце, принялся осматривать грудь в полной уверенности, что обнаружит следы от клыков, хотя на ощупь их и не обнаружил. Не увидел он, понятное дело, несуществующей раны и при помощи зеркала, но душевного спокойствия это ему не вернуло.

Смысл сказанного перепугавшей его до полусмерти твари был неясен. То есть смысл изречения, слышанного им некогда от Эвриха, был очевиден, однако в устах змеи сформулированная неким мудрецом истина прозвучала грозным предупреждением. Понять бы еще, о чем предупреждало, от чего предостерегало его посланное Великим Духом видение? И было ли оно в самом деле послано Отцом Богов или Наамом? Или причина кошмара крылась в плохом пищеварении, жаре или духоте в комнате?

Сам-то юноша не сомневался, что явление этой твари было не к добру, и незамедлил предупредить об этом Эвриха. Но ничуть не был удивлен или обижен тем, что аррант не стал пересказывать содержание его сна Аль-Чориль. После того как Афарга, в очередной раз поколдовав над коралловой бусиной, возвестила, что след Ульчи, а вернее, Мутамак следует искать на улице Оракулов, предводительницу гушкаваров охватило небывалое возбуждение, и даже Тарагата в её присутствии предпочитала помалкивать. И если уж приведенные аррантом доводы не убедили разбойницу в необходимости действовать тайно, скрытно и крайне осмотрительно, то над привидевшимся Тартунгу сном она бы в лучшем случае расхохоталась, а в худшем усмотрела бы в продолжавшихся попытках отговорить её от немедленного похода на улицу Оракулов злой умысел. Так что юноше оставалось только стиснуть зубы и последовать примеру Эвриха, с величайшим спокойствием изрекшего: «Хвост голове не указ» — и принявшегося натирать лицо и руки особым способом приготовленным ореховым соком. Тартунгу, впрочем, как и остальным гушкаварам, для изменения внешности вполне хватило жира, сажи, воска и кусочков цветной глины.

В лицо-то их, может, и не узнали бы, но две дюжины наряженных мелкими торговцами молодчиков, целеустремленно шагавших по улицам столицы, неизбежно должны были привлечь к себе внимание горожан, и в конце концов даже Аль-Чориль пришлось это признать. На подходе к улице Оракулов они разделились на три группы, и Тартунг, как это ни печально, оказался во второй. И потому не разглядел, совершала ли Афарга ещё какие-то магические действия, прежде чем остановиться перед рослой, толстой гадалкой, волосы которой, словно жгутом, были перехвачены на затылке живой коброй.

— Уж не об этой ли змее мне сон привиделся? — проворчал юноша, но тут Аль-Чориль подалась к прорицательнице, оттолкнув Эвриха, а затем и Афаргу, склонилась над ней, и он догадался, что могучая эта тетка и была той самой матушкой Мутамак, которую они так долго искали.

Несмотря на ворчание возглавлявшего их группу Тохмола, Тартунг подобрался поближе к гадалке, оживленно беседовавшей о чем-то с Аль-Чориль. Разглядывая густые, выкрашенные в ядовито-красный цвет волосы, свитые в жгуты и собранные на макушке в пучок; огромные груди, покрытые трех-цветной татуировкой, изображавшей помещенные в клыкастые пасти глаза, и украшавшие её могучие. руки многочисленные, испещренные магическими символами браслеты из черного, белого и зеленого нефрита, он припомнил рассказ Эвриха о поразившей его воображение прорицательнице. Судя по описаниям арранта, именно к Мутамак обращался он некогда за предсказаниями, по необъяснимой причине выбрав её из полусотни других гадальщиков. Можно ли назвать это случайностью, удивительным совпадением? Или встреча их была предопределена? Ах, если бы Эврих сопоставил прежде облик гадавшей ему великанши с рассказами Ильяс о Мутамак! Хотя кто бы мог подумать, что служанка форани превратится в предсказательницу?..

— Стражники! Отряд стражников приближается со стороны Свечной площади! — крикнул Майтат, оставленный Тарагатой, возглавлявшей третью группу гушкаваров, на углу улицы Оракулов.

— Отходим к храму Мбо Мбелек! — тотчас отозвалась Аль-Чориль, ожидавшая, судя по всему, как это ни странно, чего-то похожего.

Два дюжих гушкавара подхватили под руки упирающуюся Мутамак, не обращая внимания на извивающуюся в её волосах кобру. Кто-то торопливо начал закидывать в мешок разложенное на циновках барахло гадальщицы. В руках гушкаваров появились короткие тугие луки, заблестели на солнце извлеченные из-под одежд мечи…

— Проход на улицу Увечных телег перекрыт! В Овечьем переулке засада!.. — громко докладывали посланные Тарагатой разведать обстановку гушкавары.

— Мы должны пробиться к Меловому карьеру! Там ждут нас Яргай и лучники Хамиешу! — крикнула Аль-Чориль, и Тартунг окончательно убедился, что западня, в которую они попали, не явилась для неё неожиданностью.

— Держаться вместе! Не отставать! — гремели Тохмол с Тарагатой. — С дороги! С дороги, шакалий корм, если дорожите жизнью!

Предсказатели, торговцы амулетами и пришедшие к святилищу Мбо Мбелек богомольцы, в ужасе выпучив глаза, шарахались от гушкаваров, жались к стенам домов и заборов, прихватив пожитки, улепетывали кто куда, заступая дорогу стражникам, полезшим, точно тараканы из всех щелей, из проулков и со стороны Свечной площади.

Ни о каком сопротивлении им не было и речи. Спасти гушкаваров могло лишь поспешное отступление, которое правильнее было бы назвать бегством, и потому разбойники быстро сбились в один отряд. Нагнав Эвриха и Афаргу у храма Мбо Мбелек, Тартунг ощутил себя значительно уверенней, и ему начало казаться, что благодаря предусмотрительности Аль-Чориль и Тарагаты им удастся избежать неравной схватки с городскими стражниками.

— Мы заставим этих мерзавцев рвать волосы на собственной заднице, если проскочим Меловую улицу! — пропыхтел бегущий бок о бок с юношей Пахитак. — Хаг-Хагоровы выкормыши не суются в тамошние норы из-за частых обвалов.

— Кое-кто из наших бывал в карьере и знает надежные лазы. Лишь бы успеть добежать… — поддержал его кто-то из бегущих следом.

— Успеем!

— А коли нас Хамиешу со своими парнями встретит, мы сами им ноги повыдергаем! — задиристо пообещал Бхард.

Обогнув желто-серую громаду храма, поднявшая тучу пыли гурьба разбойников выскочила на Меловую улицу, бывшую некогда дорогой на один из множества карьеров, где добывали мягкий светлый камень различных оттенков. Из него возводили особняки и дома зажиточных горожан, пережигали на известь, необходимую для строительства и удобрения фруктовых садов. Прежде Тартунгу не доводилось здесь бывать, но он неоднократно слышал; что после того, как карьер был заброшен из-за участившихся обвалов, это место облюбовала городская голытьба. Здесь, на краю Гнилой пади, ютились нищие, беглые рабы, не нашедшие работы пришлые бедняки, неудачливые воры, калеки, дряхлые вольноотпущенники — все те, на кого даже самые бедные ремесленники и рыбаки поглядывали с нескрываемым презрением, называя «мертвым людом». Здешние хижины и навесы из тростника являли собой крайнюю степень нищеты. Время от времени они вспыхивали от случайной искры или проваливались в подземные пустоты, их смывали сезонные ливни, поджигали городские стражники, желая избавить столицу от позорного «гнойбища», но убогие лачуги и хибары вновь и вновь, словно неуничтожимые поганые грибы, вырастали по обеим сторонам Меловой улицы и на склонах изъеденного норами и пещерами, будто дырчатый сыр, Мелового холма.

— Вай-ваг, что это?!

— Слоны! Слоны, век бабы не иметь! Гушкавары застыли как вкопанные при виде трех серых гигантов, выдвинувшихся из ближайших переулков и перекрывших беглецам дорогу к Меловому карьеру. Появление слонов оказалось полной неожиданностью даже для Аль-Чориль, растерянно оглянувшейся по сторонам и обратившейся к Эвриху с вопросом, которого Тартунг не расслышал.