- Это вы о жилете Кнауфа? Придумка местных охотников. Очень удобно и много патронов помещается, а также разных мелочей. Заодно и тепло.

  - А почему Кнауф? - переспросил я, понимая, что без этого жилета мне тоже отсюда не уйти.

  - Так наш местных глава охотничьего общества, Карл Иваныч Кнауф, собственной персоной эту приспособу и придумали-с. Закупаем малыми партиями. Для знатоков-с.

  - И сколько будет две лопатки, жилет и сапоги? - я уже взвалил два своих почти полных мешка на плечи, всем видом показывая, что намереваюсь уходить.

  - Так, эта, - прищурился торговец, - токма себе в убыток, две красненькие - и будем вами довольны!

   Почти наудачу, перехватив мешки левой рукой и плюнув на ладонь правой, я выпалил:

  - Восемнадцать рублёв - и по рукам, земляк! Вишь ли, поиздержался я браткам на провиант.

   Продавец прищурился ещё больше.

  - Полтину накинешь, солдат?

  - А давай, - я и не ждал, что удастся сторговаться.

   Рассчитавшись, получил ещё и перемётную сумку из полотна, куда мне сложили покупки и повесили на шею.

   Выходя из вокзала под пристальным взглядом уже знакомого урядника, я напоминал караванного осла или верблюда. Не знаю, сколько весили все мои сегодняшние приобретения в сумме, но при попытке резко повернуться после вокзальных дверей, я чуть не упал. Инерция штука упрямая.

   Встреча была горячей и тёплой. Демьян с рыжим Семёном похватали мешки и начали затаскивать их в тамбур.

  - Гаврила, неужто кирпичей в дорогу решил прихватить? - унтер, кряхтя и поминая нечистого, последним втащил мешок с пластинами, поверх которых я сложил продукты из ресторана.

  - Не, господин младший унтер-офицер, то для дела воинского приспособление. Как сделаю, покажу.

  - Ну-ну... Давай снимай шинель. К ужину не поспел, так мы тебе оставили. Кулеш ещё тёплый!

   Надо же, позаботились. Тёплое чувство всколыхнулось в груди. Два дня меня знают, а вот же, не забыли. Солдатское братство.

   Я стал помогать выкладывать продукты. Народ здорово оживился при виде гостинцев, так что пришлось пояснить:

  - Его высокоблагородие, Иван Ильич приказали, что б, мол, дух боевой поднять. Это от мастеровых Златоустовской фабрики воинам русским в залог победы, значит. Ну я и скумекал, на свой вкус. Мало ли что пост. На войне всё-таки. Там ещё конфеты, орехи, изюм с сухофруктами. И по списку я всё, как положено купил. Из своих немного добавил: чеснока четыре фунта, два фунта чая, фунт кофе; перцу, соли и сахару понемногу.

  - Из своих что ли, Гаврила? - недоумённо переспросил Демьян.

  - Ну и что? Я же с вами кормлюсь? А сам ещё не на довольствии.

  - Чеснока-то зачем столько? Да и кофе? Не графья ведь...

  - За чеснок спасибо скажете, когда на одной брюкве да каше жиденькой воевать придётся. В тайге, в дальнем походе чеснок первое дело. От цинги, да от тоски. Не кору же варить. А кофе. В караул там, али в ночь на посту, чтоб не спать: разжуёшь пару зёрен, всё полегче! - я улыбнулся.

  - Я ж говорил, Гаврила - голова! - влез рыжий Семён.

  - Ладно, поглядим потом, - с сомнением качнул головой младший унтер, - сапоги-то прикупил себе, тетеря?

  - А то! - я вытащил свою гордость из сумки, вывалив заодно и жилетку с лопатками. На охотничий лапсердак никто не обратил особого внимания, а на лопаты санитары уставились и, не удержавшись, захохотали. К ним присоединился и Демьян.

  - Ты чего, Гаврила, лопат столько накупил? Двумя руками от немца закапываться собрался?

  - Ничего, господин младший унтер-офицер, завтра с утра наточу их и покажу, куда закапываться собрался.

  - Ну-ну, - Демьян держал в руках сапоги, рассматривая и чуть ли не пробуя на зуб кожу, - знатные, Гаврила, ох знатные. Не фасонистые, а по делу. Вот еж ли б так солдатские шили. Эх! Тока гляди за ними в четыре глаза, охотник. Уж больно хороши. Ещё попятит кто. Наши-то ещё ничего, а вот на переформировании или переброске войск гляди в оба. Там это как за игру али за лихое баловство считается.

  - Ничо-ничо, пусть попробуют! - отмахнулся я.

  - Это чо и всё, что себе взял? На обзаведение? - тряхнул унтер мою пустую суму.

  - А чего ещё? Всё равно в Самаре казённое выдадут. Пара белья да портянок у меня есть. Переживу.

  - Э, нет паря, так нельзя. Чего ж так-то... - почесал затылок Демьян, - ладно, за обчество ты отработал правильно, за что тебе поклон, артельщик. Тока в следующий раз, прежде чем своё тратить, подумай хорошенько. Деньга она береженье любит. Смекаешь?

  - Смекаю, - пожал я плечами.

  - Тогда, чтоб запомнил, вот тебе и от меня спасибо, - младший унтер-офицер вытащил из-под своей койки рундук и открыл его, - вот, держи, запасная у меня была. Ещё в Минске брал в еврейской лавке. Сносу не будет.

   Я открыл кожаный вытянутый футляр, в котором покоилась опасная бритва с рукоятью из перламутровой кости и клеймом MARX & C. Solingen на лезвии.

  - Не то ходишь, как ёж, али вахлак из лесу. Непотребно для русского солдата!

  - Но это ж...дорого, - попытался я возразить.

  - Не дороже денег, Гаврила.

  - Спасибо, братцы, - я встал и не поленился поклониться в пол. Не знаю, откуда это ко мне пришло, но в вагоне одобрительно загудели. Со всех сторон потянулись руки: кто совал пару чистых портянок, кто практически новую исподнюю рубаху...

   Семён протягивал на ладони искусно вырезанную из цельного дерева плошку с помазком из конского волоса. Я заинтересовался поделкой:

  - Сам сделал?

  - А то, - ответил за него Демьян, - рыжий у нас и швец, и жнец. А знаешь, как он на балалайке могёт? Душа плачет.

  - Сыграешь? - подмигнул я Семёну.

  - Поздно уже. Завтрева. Пойдём, перекурим перед сном, - лицо санитара было серьёзным.

  - Так я ж не курю.

  - Ничо, постоим, поокаем...

   Солдаты, разобрав и устроив припасы и вправду готовились ко сну. Лишь часовой с трёхлинейкой пристроился в тамбуре. Интересно, дотерпит до полуночи или заснёт раньше?

  - Не выстужайте, ироды! - поторопил он нас.

   Снег на улице прекратился, небо очистилось, на станции зажглись газовые фонари, светились несколько окон самого вокзала.

  - Надо идти, Гаврила, - прервал мои наблюдения Семён.

  - Куда...а-а-а, - я совсем забыл о сегодняшней встрече у водной станции. Со всеми этими заботами. Нда-а...как некстати. И не откажешься.

  - Ты никому не сболтнул?

  - Могила...

  - Хех, позитивненько!

  - Чего?

  - Ничего, шагай давай. Как придём, станешь у предпоследнего вагона. Крикнешь, если кто появится из офицеров или жандармы

  - Чего кричать-то?

  - "Шухер" или "атас", на твой выбор.

  - Чего?

  - Ничего, кричи: "Пожар! На станции пожар!" Это больше всего сбивает с толку.

  - А, понятно.

   Мы проходили вагон за вагоном. Почти все двери тамбуров были плотно закрыты. Мороз с наступлением ночи крепчал, свежевыпавший снег вкусно похрустывал под ногами. Последние вагоны эшелона были товарными с опломбированными замками и со знакомым клеймом Златоустовской фабрики, отпечатанным чёрной краской рядом с инвентарными номерами.

   Сюда свет газовых фонарей уже не доставал, но наступившая ночь была лунной, а отражавший свет снег позволял видеть не только силуэты и контуры предметов.

   Нас уже ждали. Вернее, меня. Так как Сёма, как и было договорено, укрылся у предпоследнего вагона.

   И ждали не только Фёдор и Глеб, как основные зачинщики, но ещё и трое солдат. Уважают? Вряд ли. Хм, конечно, не как у Владимира Семёновича "их было восемь", но целых пятеро? Неужели решили отмудохать и довести до больнички. Или лишь для страху привели?

   Почему-то почти не было страшно. Вернулось ощущение лихости и восторга, как тогда, прошлой ночью во время бега по крышам вагонов с прыжками через отдушины и ледяным ветром в лицо. Я решил не затягивать. Миротворец я там или нет: мало верится в то, что этих ребяток можно уболтать и свести всё к весёлой шутке. По крайней мере, не мне. Да и устал я от сегодняшней кутерьмы.