— Но я не некоторые, — заявила она уже не столь настойчиво, почти желая, чтобы он попытался довести дело до конца силой, тогда у нее было бы право выставить его со своей территории. — Я тебе уже говорила, секс меня мало интересует. У меня есть дела поважнее. И меня раздражают приставания доморощенного Ромео, который считает, что он вправе соблазнить любую женщину, которая с ним купается.

Света в комнате было мало, и, возможно, в карих глазах Бенджамина сверкали не искорки радости, как ей казалось вначале, а огоньки гнева. Так или иначе, извиняться Челис не собиралась и соображала, как бы повежливее закончить вечер. Но его поползновения привели в такой разброд ее мысли, что она никак не могла подобрать слова.

— Леонард давно здесь был? — спросил Бенджамин, проглотив ее резкость, чего она никак не ожидала. — Стеффи не любит, когда он один уезжает на рыбалку, особенно после сердечного приступа. — Откинувшись назад, он дотянулся до своих ярких брюк со шнурком на поясе и достал из кармана портсигар. — Ничего, если я подымлю?

Оглушенная, она не слышала вопроса, и он закурил без разрешения.

— Сердечного приступа? — слабо отозвалась она. — Какого еще сердечного приступа?

— О, ничего страшного; я думаю, это было осложнение после ангины, но ты же знаешь Стеффи. Теперь, когда все дети разлетелись кто куда, Леонард — ее единственное чадо.

— Почему же мне не сказали? — Челис была вне себя. Дядя был ей как отец после того, как она потеряла своего.

— Не сочли нужным, я полагаю. Дети время от времени наведываются, а твой кузен Чарльз прожил здесь с месяц и вел хозяйство вместо Стеффи.

Слушать это было невыносимо. Челис сидела на койке, поджав под себя ноги, и сумрачно смотрела на огонек его сигары, не смущаясь тем, что, кроме цветастых шорт и полотенца, на ней ничего не было.

— Я настолько погрязла в своих заботах, что ничего не замечала вокруг.

— Я понимаю, детка. Не кляни себя. Когда под угрозой карьера, да еще личная жизнь не в порядке, трудно уследить за событиями здесь, в округе Дэйви.

Вскоре Бенджамин засобирался, и Челис проводила его до грузовика. Он отдал ей остальные манго и сказал, что через день-другой привезет еще, но она его почти не слышала. У нее не шло из головы, что никто даже не подумал сообщить ей, когда заболел ее любимый дядя. Разве она бессердечная эгоистка? Неужели они подумали, что она за своими делами забыла своих родных? А может быть, это и в самом деле так?

На другой день незадолго до полудня прикатил Леонард Кеньон.

— Решил посмотреть, как ты тут, — приветствовал он ее. — Тебе вчера вечером звонил приятель.

Она на всякий случай оставила в Нью-Йорке его номер, но никак не ожидала, что им воспользуются.

— Кто это был?

— Джентльмен по имени Грегори. Он говорил так, будто надел туфли на два размера меньше.

Она засмеялась, обнимая лысеющего крепыша за располневшую талию. Они сели на покосившуюся скамью в тени черного орехового дерева.

— Это ты верно заметил! — прыснула она, взяв на душу небольшой грех. — Я должна ему позвонить?

— Как хочешь. Но вот что он велел тебе передать: «Кончай лодырничать, возвращайся, твое место здесь. Ты нужна Кортичелли и мне тоже». Помнится, он выразился примерно так. — Он положил руку на спинку скамьи. — Кто такой этот Кортичелли? И, коли на то пошло, что это за парень в тесных туфлях?

Вытянув ноги, Челис откинула голову назад и опустила ее на руку дяди. Смех, вырвавшийся из ее горла, лишь на какой-то миг грозил перейти в слезы, но она легко подавила их. Эти дни определенно пошли ей на пользу, а ведь последние месяцы она в таких случаях совершенно не владела собой.

— Кортичелли — это название галереи. Мужчина в тесных туфлях — это Уолт, Уолт Гарриман Грегори, мой босс. — Со всем этим она разберется потом. Теперь ее куда больше волнует другое. — Дядя Лео, почему ты мне не сказал про свое сердце?

Минут через сорок пять Леонард уехал, пообещав сходить с ней на рыбалку, если удастся ускользнуть от орлиного глаза жены.

— Хочет нянчиться со мной, — ворчал он. — Вечно выдумывает!

Перестав тревожиться за дядино здоровье, Челис порылась в чемодане и извлекла оттуда коробочку акварельных красок, китайскую кисточку и пачку бумаги. С огромным наслаждением она сделала несколько прескверных рисунков, но незаметно подобравшаяся грозовая туча загнала ее под крышу. Когда приехал Бенджамин, она обшаривала ящик-термос в поисках съестного. Поставив грузовик как можно ближе к дому, он ворвался туда, разбрызгивая во все стороны дождевые капли.

— Ты хуже сенбернара, — объявила Челис, протягивая ему полотенце, которое тут же потемнело от влаги. Придется завтра посетить прачечную самообслуживания. — Ты мне принес что-нибудь поесть?

— Ненасытное создание! Я предлагаю тебе восхищаться моим прекрасным ликом, благоговейно слушать, как я блистаю остроумием, а ты можешь думать только о желудке! — Он вприпрыжку добежал до грузовика и вернулся с соломенной корзиной и двумя бутылками вина. Челис взяла у него бутылки и, наклонившись над столом, заглянула в корзину.

— По крайней мере я правильно оцениваю себя, — с усмешкой парировала она, роясь в ее содержимом: круг мягкого сыра, два манго и еще что-то завернутое в фольгу и пахнущее почти как… — Свиные ребрышки! Поджаренные над углями на решетке! Бенджамин, ты просто прелесть!

— Пирушка не обещает быть чересчур опрятной: у тебя удобств маловато. Если только ты любишь плавать под дождем…

— Я поставлю ведро под водосточную трубу, — отозвалась Челис, вынимая из плетенки ребра, сыр и несколько таинственных свертков. — Хотя почему я, ведь ты все равно уже мокрый?!

Вернувшись через минуту, он бормотал, как его используют, и Челис, повинуясь внезапному порыву, чего с ней не было уже несколько лет, чмокнула его в квадратный подбородок.

— Ну, ну, тебе же это нравится. Каждому ведь приятно чувствовать, что он кому-то нужен.

Они поставили стол между кроватями и распаковали все свертки. Челис выложила стопку бумажных салфеток, Бенджамин откупорил одну из бутылок. Они уселись на койки по-турецки и принялись жевать, болтать и смеяться.

— Такие вещи просто невозможно есть культурно, — пожаловалась она, когда Бенджамин протянул руку, чтобы стереть у нее с подбородка капельку соуса.

— Смотря что считать культурным. Обгладывать кости — давний славный обычай.

Потом они поговорили о политике, о теософии и о нашумевшем романисте, которого Челис встретила недавно на коктейле. Далеко не сразу она поймала себя на мысли, что для фермера Бенджамин весьма увлекательный собеседник. Столько смеяться ей не приходилось уже много лет, а в последнее время, хоть она этого и не сознавала, смех вообще чуть не исчез из ее репертуара. Но остро отточенное чувство юмора Бенджамина так плотно прилегло и зацепило ее собственное, что раз за разом он заставлял ее хохотать до изнеможения.

— Давно уже я так не веселилась, — призналась она.

— Разве тебе не весело с твоим дружком, Уолтом? — спросил он, откупоривая вторую бутылку.

— Нет, Господи, конечно, нет! Уолт личность серьезная. У нас с ним почти одинаковые вкусы, но я, кажется, ни разу не видела, чтобы он позволил себе расслабиться и засмеяться.

— А твой муж?

— Джордж? О, тот вообще стыдился любого проявления любых эмоций. Только раз, помню, он не сумел скрыть радости — когда ловко облапошил какого-то другого коллекционера…

Не договорив, она опустила голову и стиснула на коленях кулаки. Бенджамин протянул руку и осторожно разжал ее пальцы.

— Не петушись, солнышко. Ты сейчас вся ощетинилась — от затылка до хвоста.

— А вот Джордж, — печально сообщила Челис, — никогда не произносил слов вроде «хвоста». По-моему, его смущала анатомия.

Бенджамин насмешливо заметил, что, похоже, немало найдется вещей, которых Джордж никогда не делал, и Челис, несмотря на свое благодушное настроение, не могла с ним не согласиться.

Но ее все же задело, с какой заинтересованностью и дотошностью подошел он к этому вопросу, и она поспешила сменить тему: