Матра знала, что такое место есть. Она забыла о нем, как она забыла цвет и местность по другую сторону стен, окружавших Урик. Это было совсем другое место, за пределами отмеченной кабрами спирали.

Место перед Уриком.

Место, где все шевелится, где не тепло и не светло, где не жарко и не холодно. Место без дна или потолка, где не было ни направлений, ни вообще ничего, пока не появились голос и имя.

Матра.

Ее имя.

Идти, бежать, плыть, ползти и летать — она использовала все, чтобы добраться до своего имени. В самом конце ей пришлось сражаться, потому что место перед Уриком не хотело ее отпускать. Оно стало плотным, темным, льнуло к ее рукам, хватало ее за лодыжки. Но как только Матра опять услышала свое имя, она знала, теперь она его не упустит; она вырвется и будет свободной.

Там были руки, похожие на ее собственные, которые ожидали ее, когда она вырвалась на поверхность, сильные руки, которые вытащили ее из воды… Матра выхватила слово об окружавшей ее субстанции из своих самых ранних воспоминаний: местом до Урика была вода, а эти руки — руки ее создателей — подняли ее из глубокого колодца и поддерживали, пока она делала свои первые, еще неуверенные шаги. Ее память все еще не показывала ей лиц ее создателей, но она показывала Матре ее собственные руки, ноги, ее обнаженную, белую-белую плоть.

Сделана, не рождена. Призвана из воды уже взрослой, в точносто такой, которой она была и во сне и в жизни.

Матра.

Руки завернули ее в мягкую материю. Они прикрыли ее наготу. Они прикрыли ее лицо.

Кто это сделал? Первые слова, кроме ее имени, достигшие ушей. Что пошло не так? Кто отвечал за это? Кого мы накажем за все это — за ошибку, за недосмотр, за оплошность? Чья это ошибка?

Не моя. Не моя. Не моя!

Обвиняющие вопросы и страстные отрицания приникли через материю, в которую ее завернули, и благодаря которой она ничего не видела.

Сильные руки отдернулись. Безопасное, колеблющееся место уже утонуло в памяти. Это была настоящая сущность этого мира. Это была настоящая, бесконечная, неизменявшаяся сущность жизни Матры: она всегда была одна, в пустоте и темноте; она была ошибкой, недосмотром, оплошностью.

Это лицо! Как она будет говорить? Как она будет есть? И как она выживет? Не здесь — она не может оставаться здесь. Отошлите ее прочь. Есть места, где она сможет выжить.

Создатели отослали ее, но не немедленно. Они честно постарались исправить, хотя бы частично, свои ошибки. Честно — это слово ее сна из Урика, не из ее памяти. Они научили ее тому, что ей абсолютно необходимо было знать, и дали ей место, пока она училась: темное, с холодными, твердыми поверхностями. Пещера, удобное и безопасное место… или камера, где они прятали свои ошибки. Пещера и камера были словами из Урика. В ее памяти это было только место.

Матра не была беспомощной. Она могла учиться. Она могла говорить — если было надо — он могла есть и она могла защищать себя. Создатели показали ей маленькие красные бусинки, которые никто кроме нее не мог есть. Бусинки были киноварью, эссенциями ртути и серы, соединенными вместе. Были причины, по которым ее сделали, и хотя она была ошибкой, киноварь все еще защищала ее, хотя как и почему, ее память этого не удержала.

Когда Матра выучила все, что могла — все, что ее создатели разрешили ей узнать — они отослали ее, в бесформенном платье, в сандалях, с пригорошней бусинок киновари и маской, которая скрывала от мира их ошибки.

Иди по этой дороге. Не сходи с нее и ты не пропадешь.

И с этими словами создатели исчезли навсегда, она так и не увидела их лица. Во сне Матра спросила себя, а знали ли они, что ее ждет в конце пути, куда он приведет ее из их изолированной башни? Знают ли они о хищниках, которые рыщут в странной, перепутанной дикой природе вокруг башни? А о других странных мистических созданиях, вроде ее самой? О тех, кто сбился с пути и навеки потерялся в глуши? Быть может они счастливые ошибки?

Но сама Матра следовала указаниям создателей, пока не кончилась затененная дикая земля, дорога расширилась и стала твердой землей пустыни. Она не заблудилась. Там были люди, ждавшие ее. Странно — в ее памяти не было слов для воды, пещеры или зверей, которых она счастиво избежала в окрестностях башни, но она знала о людях с самого начала, и пошла прямо к ним, как она никогда не пошла бы к животным.

Во сне между ней и людьми появилась тень. Она вышла из воспоминаний, в которых притаилась.

Не сходи с дороги.

И опять она услышала голос, который должен был быть ее собственным, потрясенная смотрела, как сияющий путь протянулся через тень, путь, который не существовал в тот день, который она не хотела вспоминать.

Иди по дороге.

Голос вытолкнул ее из тени, в которой грубые руки схватили ее, сорвали с нее платье и маску. Ее зрение опять затумалось, а руки потяжелели, но на этот раз она не была в движущемся месте. Со страшным грохотом из ее тела вырвались вспышки света. Когда она опять стала видеть, она стояла свободная.

Это было именно то, что ее создатели имели в виду, когда сказали, что она может защитить себя. Это то, что случалось с киноварью, после того, как она съедала бусинки. Мужчины, которые держали ее, лежали на земле, некоторые корчились от боли, другие совершенно неподвижно. Матра побежала к свободе, придерживая уголки свое изорванного платья на груди. Она бежала до тех пор, пока больше не могла сделать и шага, а свет не сменился темнотой: не той абсолютной тьмой пещеры или камеры, но тенистой темнотой ее первой безлунной ночи.

Ее бусинки из киновари могли защитить ее, но они не могли накормить ее тело или утолить ее жажду. Она отдохнула и побежала опять, не так долго, как в первый раз и не так долго, как было нужно. Мужчины преследовали ее. Они знали, где она была. Она слышала, как они подходили все ближе и ближе. Киноварь опять защитила ее, но на этот раз мужчины действовали похитрее: они узнали ее силу и быстро отбежали на безопасное расстояние.

Раз за разом она пыталась убежать из сна, вырваться из плена памяти, но голос крепко держал ее.

Страх, Матра, страх. Ты не можешь убежать.

Мужчины схватили ее на закате, когда она была слишком истощена и вспышки киновари скорее напоминали мерцание свечи. Они связали ей запястья за спиной, спутали ноги и закинули в повозку. У нее не осталось ничего, кроме маски, которая скрывала то, что было за ней, потому что даже эти жестокие и хищные создания… Даже маски. Ничего. Совсем ничего. Нельзя убежать от памяти.

Маска Матры исчезла. Она была абсолютно голая между мужчинами, которые как боялись ее, так и издевались над ней. Там были и другие повозки, которые везли ленивые глупые ящерицы, и на каждой из них было по одному из творений ее создателей. Она иногда обращалась к ним, но они были не как она; они были безымянные животные, и отвечали криками и ревом, которые она не могла понять. Ее голос заставлял мужчин смеяться. Матра поклялась никогда не говорить там, где ее могут услышать мужчины.

Скрячившись в уголке тележки, как всегда во время движения, она в первый раз услышала слово Урик.

Урик, завыл голос внутри ее сна. Вспомни Урик. Вспомни страх. Вспомни позор и отчаяние. Нельзя убежать от памяти.

Она потрясла головой и безуспешно попыталась разорвать на себе веревки.

Невозможно убежать от голоса в ее сне, но это… это не правильный сон. Память ошиблась. У нее осталась маска, которые ее создатели дали ей, ее не забрали. Она не исчезла, она осталась с ней. И Урик лежал на дороге, по которой ее создатели сказали ей идти. Это было место, к которому она принадлежала, где она могла и должна была выжить.

Вспомни Урик! Вспомни Элабона Экриссара из Урика!

В следующий удар сердца Матра вспомнила. Поток образов, навсегда запечатлевшихся в ее памяти, вместе с ужасом и болью. Вместе с наготой и безнадежностью, образы распространились по всей памяти, преобразуя все, что она знала. Стыд, которым она чувствовала, когда думала о своем лице, распространился и покрыл все ее тело, все ее существо, страх запустил свои холодные пальцы в самую сущность ее жизни.