Вернувшись в левое крыло (я бы даже сказала – родное левое крыло), я выбрала подходящее окно и заступила на вахту. Скоро, очень скоро я увижу гостью Кондрашова, наверняка она подъедет на дорогущей иномарке, неторопливо вылезет из машины, стряхнет с шубки несуществующие снежинки и походкой первоклассной манекенщицы направится к дому. Кажется, моя ревность набирает обороты!

Если бы не вчерашняя метель, то вид из окна был бы лучше, деревья, укутанные ватным снегом, загораживали практически весь обзор, и на многое рассчитывать не приходилось.

– Доброе утро, во сколько вы будете завтракать? – Резко развернувшись, я встретила строгий взгляд Ады Григорьевны.

– Доброе утро, – кивнула я и растерялась. – Не знаю…

– Омлет, творожная запеканка с вишней, круассаны.

– М-м-м… да!

– Принести сюда? Все сразу?

– А можно я позавтракаю чуть позже в кухне? – осторожно спросила я, напрашиваясь на чужую священную территорию.

Глаза Ады Григорьевны блеснули, наверное, она попыталась придумать причину для отказа, но, видимо, это не удалось:

– Хорошо. У Дмитрия Сергеевича сегодня гость, и мне лучше знать заранее, во сколько вы решите позавтракать.

– После гостя, – успокоила я, чувствуя, как в животе просыпается голод.

– Хорошо, – она развернулась и мягко поплыла к двери, затем остановилась, обернулась, задержала на мне изучающий взгляд, прищурилась и с гордостью сообщила: – Творожная запеканка особенно удалась.

– Отлично, – поддержала я. – Больше всего на свете я люблю именно творожные запеканки.

– С изюмом или вишней?

– Конечно же, с вишней.

Довольная моим ответом (когда нужно, я умею быть подлизой), она ушла, а я облегченно вздохнула и вновь повернулась к окну. С Адой Григорьевной мне бы хотелось подружиться – она здесь единственный нормальный человек (и сомнений быть не может!), и к тому же я действительно люблю творожную запеканку с вишней и рассчитываю на добавку.

Гостья приехала в одиннадцать часов двадцать минут, чем наверняка довела Кондрашова до затяжного приступа раздражения. Припарковавшись кое-как рядом с запорошенными снегом раскидистыми кустами, она выпорхнула из иномарки и деловито направилась к двери. Как я и предполагала, разглядеть мне мало что удалось, даже цвет машины остался под вопросом: не то черная, не то темно-синяя, не то темно-серая «Хонда Аккорд». И возраст гостьи тоже канул в неизвестность – лица я не увидела, а уверенная походка могла принадлежать как юной леди, так и весьма зрелой женщине. Единственная точная деталь описания, которой я могла похвастаться, заключалась в том, что женщина была блондинкой ( ох уж мне эти блондинки…) – прямые волосы, спускающиеся чуть ниже плеч, резко контрастировали с темным мехом шубы. О, если бы ветки не загораживали обзор! Если бы не приличное расстояние! До чего же хотелось увидеть ее лицо… и до чего же защекотало в носу от странного непонятного предчувствия… предчувствия чего?.. а я и не знаю чего…

Апчхи! Апчхи!

Шмыгнув носом, я отошла от окна.

На второй этаж я отправилась только через полчаса, надеясь, что круассаны уже съедены, а на тарелках теперь лежат отточенные фразы, многогранные предложения, сытные гектары столь нужной земли и банальные деньги. Неужели вот сейчас Кондрашов легко и просто получит желаемое? А собственно, чему удивляться? Такой Акуле бизнеса мало кто откажет, особенно когда на поверхность всплывет весомая сумма, украшенная нулями, точно новогодняя елка разноцветными шарами, и еще подчеркнутая серпантином дальнейших взаимовыгодных отношений ( при случае… если понадобится…).

Юркнув в библиотеку, я старательно помолилась о том, чтобы Герман сейчас (в обнимку с блокнотом) находился слева или справа от Кондрашова – это избавило бы меня от дрожи в коленках.

– Андрей Юрьевич, видимо, плохо вы читали заговор на удачу, если я за какие-то сутки вляпалась в брачную историю и научилась прослушивать комнаты не хуже стетофонендоскопа, профессионально изучающего грудную клетку, – тихо отправила я Бондаренко сочувствующую речь и тут же решила его заочно приободрить: – Андрей Юрьевич, я обещала вам, что Кондрашов будет доволен… О, он будет доволен… его счастье будет состоять именно в том, что он неповедет меня к загсу.

Справка

Собираюсь ли я замуж за Дмитрия Сергеевича Кондрашова?

Нет.

Зато я собираюсь:

– честно закончить этот проект,

– получить кучу денег и отремонтировать собственную квартиру,

– гордо пройти мимо Глуховой и Сливы Бережкова,

– иметь право на крупные заказы и в дальнейшем.

И еще… и еще я собираюсь совсем немножко пошалить. Да, собственно, мне ничего и делать не придется! Я только буду приезжать сюда и работать. Только приезжать и работать…

Мне не повезло – Германа в малой гостиной не оказалось. Зато дверь, рядом с которой я устроила наблюдательный пункт, была приоткрыта…

Я здорово рисковала, но остановиться уже не могла.

– Андрей Юрьевич, это в последний раз, – прошелестела я губами и на всякий случай скрестила пальцы. – Ну, в предпоследний…

В щелку мне было видно достаточно: половину стола, половину диванчика, фикус на подоконнике и часть окна. Круассаны действительно уже мало кого интересовали.

– …жутко приятно, что ты меня пригласил! – донесся до моих ушей кокетливый женский голос, который я сразу узнала.

– Последнее время я очень занят, – ровно ответил Кондрашов. – Количество дел не уменьшается, а, наоборот, увеличивается.

– Ты всегда был таким. – Раздался шорох, наверное, она махнула рукой.

Я закусила нижнюю губу и превратилась в одно большое ухо, к которому был прилеплен один большой глаз. Улыбка и даже смех (на этот раз нервный) рвались на свободу, и пришлось зажать рот ладонью, чтобы сдержаться и не выдать себя. Сюжет закручивался так лихо, что я не могла поверить в происходящее – я не готовабыла поверить в происходящее…

Гостья встала из-за стола и появилась в поле зрения. Развернулась на тонких каблуках (а сменить сапоги на тапки она и не подумала), села на диванчик и положила руку на подлокотник.

Отшатнувшись от двери, я прижалась спиной к книжному шкафу и прислушалась – смотреть на увлекательное действо мне уже было не обязательно, я увидела даже больше, чем рассчитывала.

– Мне необходимо кое-что обсудить с тобой, – начал Кондрашов.

– Давай, я внимательно слушаю. Ясно же, что ты пригласил меня не на круассаны с капучино, – она усмехнулась.

Я улыбнулась и закрыла глаза. И тут же из темноты вынырнул яркий образ женщины, к которой час назад я старательно «ревновала» своего «жениха», образ женщины, чей голос сейчас настойчиво доносился из соседней комнаты.

Эмма Карловна Фогли – владелица роскошной картинной галереи «Тон-мотив», не утратившая в свои пятьдесят лет ни красоты, ни гордости, ни снобизма, ни страсти к жизни, ни тяги к мужчинам помоложе. В ее сумочке всегда лежат длинные сигареты с вишневым ароматом и флакончик каких-нибудь густых японских духов. В ее шкафу куча вечерних нарядов, в ее ежедневнике – косые записи на три недели вперед, а на ступеньках ее амбиций небрежно валяется огромное количество визиток с такими фамилиями, что у неподготовленного человека при беглом взгляде глаза бы на лоб полезли (но только не у нее!). Раз в два месяца она обязательно отправляется путешествовать: Рим, Мадрид, Париж и скромная частная жизнь какого-нибудь подающего надежды художника. Раз в месяц она перекрашивает волосы, чувствует необыкновенный прилив энергии и закатывает светскую вечеринку в своей галерее. Она тонка, хитра, но не слишком практична. Эмма Карловна Фогли. Вот мы и встретились.

Почти встретились.

– Меня интересует твоя земля. Та, что рядом с Лесными Полянами.

– А у меня и нет другой, – небрежно бросила она.

– Не буду врать – эта земля мне очень нужна, и я готов заплатить за нее хорошую цену. Или, если пока тебе не требуются свободные деньги, я готов предложить на выбор три других участка земли. Проволочек с бумагами не будет, а в моем слове ты вряд ли станешь сомневаться.