Сделав длинный вдох и успокоившись, Бронвин обозрела местность. Крепость была впечатляющей и неприступной. Она была выстроена из серого камня, украшая собою вершину холма, взмывавшего ввысь и почти отвесно падающего в море. Девушка чувствовала морской запах и слышала шум волн — отдаленный, беспокойный, разбивающийся о негостеприимный и скалистый берег. Над головой женщины кружило несколько морских птиц, чьи резкие крики стали голосом необъяснимому одиночеству, охватившему её от звука волн.

Чувство было странным. Несомненно, оно было навеяно мрачной картиной, открывшейся вокруг, но все равно совершенно не согласовывалось с предстоящим воссоединением семьи. Бронвин стряхнула мрачное настроение и изучила саму крепость. Толстая стена кольцом охватывала цитадель — здесь не было никаких углов, чтобы заслонить вид стражам и никаких мертвых зон, где стрелы не смогли бы достать потенциальных захватчиков. Над крепостью возвышались две башни — на вершине каждой виднелись сине-белые знамена Рыцарей Самулара. Других украшений видно не было. В отличие от небольших городских замков Глубоководья и экзотических цитаделей, которые Бронвин видела на юге, эта была мрачной и непоколебимой, построенной только ради защиты. Не было здесь скрытых за стеклами окон, балконов или декоративной каменной кладки — ничего, способного обеспечить помощь врагу, решившемуся на штурм. Бойницы были очень узкими. Зубцы равномерно распределились вдоль вершины стены и, для пущей безопасности, были снабжены деревянными ставнями.

Спустя несколько минут исследований, Бронвин задалась вопросом, где же в её душе заканчивалась наблюдательность и начинались трусливые колебания. Подобрав поводья лошади, девушка двинулась к деревянным вратам. Здесь была небольшая дверца, которая распахнулась в ответ на её стук. Поприветствовать её вышел пожилой мужчина. Бронвин показалось, что он был изрядно удивлен. Вероятно, потому, что она была молодой женщиной, путешествующей одной. Она считала, что некоторые члены священных орденов имели очень мало дел с женщинами и думали о них, когда им приходилось о них думать, лишь как о слабых, нуждавшихся в защите существах. Но она не могла винить старика в недостатки воспитания. Вежливым тоном он поинтересовался, как её зовут и что за помощь ей требуется.

— У меня есть дело к Хронульфу, — вежливо сказала она. — Имя свое я назову ему одному.

Мгновение, паладин внимательно изучал её. Взгляд его подслеповатых глаз был напряженным. Затем, он кивнул.

— В тебе нет истинного зла, — сказал он. — Можешь войти.

Бронвин прикусила губу, чтобы не расплыться в кривой улыбке. Нет истинного зла. Это было самое громкое из слышанных ею одобрений. Как ни странно, у этих слов был свой, знакомый звон, который затенялся смутно припоминаемыми эмоциями. Бронвин попыталась подыскать слова, чтобы описать эти чувства. Тихое отчаяние? Нет, не совсем так. Однако это было неудобно близкое ощущение.

Женщина обдумывала это, следуя за старым паладином. Он передал её другому мужчине, столь же тронутому годами, который проводил её через двор. Здесь, по крайней мере, кипела оживленная жизнь, и Бронвин с благодарностью проявила к ней естественное любопытство.

Быть может десяток, или чуть больше, слуг, простых людей, занимались делами, без которых не обходилась жизнь ни одной общины. Они суетились вокруг небольших деревянных или гипсовых построек, располагавшихся вдоль внутренней стены. Во дворе замка находились и загоны для животных, пивоварня и маленькая свечная мастерская, остро пахнущая тающим жиром и остывающими свечами. В воздухе стоял тяжелый аромат щелочного мыла. Пара слуг, засучив рукава и согнувшись над большими ваннами, терла белье о стиральные доски. Колесных дел мастер осматривал сломанную спицу, а озабоченный торговец делал какие-то предложения. Сквозь одну из дверей Бронвин увидела ткацкий станок с сине-белым рисунком ордена.

Как ни странно, среди слуг не было женщин. Это озадачило Бронвин. В конце концов, само её существование доказывало, что Рыцари Самулара не приносили обета безбрачия.

У неё даже возник соблазн спросить об этом своего проводника, но подумав еще раз она решила, что он не выглядит слишком уж дружелюбным. Когда ему приказали отвести Бронвин к командиру, он ответил поджатыми губами и резким поклоном. Приказав девушке следовать за собой, он отвернулся. С тех пор паладин не произнес ни слова. Бронвин видала хмурые лица, менее красноречиво говорящие о настроении хозяина, нежели эти резкие линии спины и плеч. Не доверяет ни в чем. Она надеялась, что отец будет более расположенным для общения. Хотя сейчас, по причине, которую Бронвин не могла ни выразить, ни объяснить, она не стала бы делать на это большой ставки.

Проводник вел её через двор, направляясь к одной из башен. Они поднялись по широкой каменной лестнице. Наверху сопровождающий её мужчина остановился прямо перед дверью, сделанной из толстых дубовых досок, окованных железом.

— Кабинет Хронульфа. К этому времени он должен закончить все свои дела.

С этими словами паладин развернулся и оставил Бронвин одну.

Вот и все. Она ждала этого момента двадцать лет — жаждала этого, старалась ради этого. Внезапно, она ощутила странную неохоту. Пробормотав проклятие, она подняла руку и постучала.

Дверь распахнулась почти сразу. На пороге стоял мужчина. Он возвышался над Бронвин почти на целую голову. Паладин был в том возрасте, когда многие люди уже считаются пожилыми, но несмотря на это находился в отличной форме и держался с выдержанной грацией воина. Широкие плечи и сильные руки говорили о том, что с висевшим на поясе мечом он обращается мастерски. Хронульф носил белые одежды, украшенные синим символом Тира — находящимися в равновесии весами, помещенными на вершину стоящего вертикально боевого молота. Волосы мужчины были густыми и серыми, словно сталь, как и его усы и аккуратно подстриженная борода. Внимательные серебристо-серые глаза вежливо смотрели на неё с румяного, приятного лица, которое для своих лет выглядело очень хорошо.

Прежде, чем Бронвин смогла сказать хоть слово, от лица паладина отлила краска. Он пошатнулся и схватился за дверь. Бронвин инстинктивно протянула руку, чтобы успокоить мужчину, но он быстро оправился, стряхивая с себя шок.

— Прости, дитя. На мгновение ты напомнила мне кое-кого.

— Кого? — спросила она.

Слово вырвалось прежде, чем она успела подумать.

— Мою жену, — просто ответил он.

Мама, — подумала девушка.

Между ними повисла тишина. Паладин вежливо ждал, пока Бронвин изложит свое дело. Но легкая болтливость внезапно совершенно покинула её. Наконец, заговорил сам Хронульф.

— Ты, разумеется, пришла не ради рассказов старика. Чем я могу помочь тебе, дитя?

Бронвин глубоко вдохнула.

— Сир, я приехала из Глубоководья, чтобы поговорить с вами. Я перехожу к тому, что много раз говорила в своих мыслях, но, видимо, это не очень мне помогло. Не знаю, как все объяснить…

— Простые слова — самые лучшие, — сказал он. — Прямая стрела летит вернее.

Слова зашевелились в каком-то отдаленном уголке её разума. Она слышала их и раньше. Как и другие, подобные им.

— Меня воспитывали в Амне, как рабыню. Я была очень маленькой. Я не помню, сколько мне лет, моей деревни и даже своего родового имени. Все, что я знаю о себе — мое имя и маленькая родинка внизу спины. Она напоминает красный дубовый лист. Меня зовут Бронвин.

Паладин так побледнел, что девушка на мгновение решила, что он вот-вот рухнет. Она мягко, но настойчиво подтолкнула его назад, в комнату, к креслу. Мужчина смотрел на неё долгим взглядом. Выражение его лица было совершенно нечитаемым. Бронвин пришло в голову, что он, быть может, проверяет её — как тот охранник у ворот, который не нашел в ней «истинного зла». Женщина поняла, что не выдержит и не станет терпеть еще одну столь неохотную встречу.

Бронвин вздернула подбородок.

— Мне сказали, что вы потеряли дочь моего возраста. Дочь носившую такое же имя. И такое же родимое пятно. Мне сказали, что я и есть она. Если это так, то я буду рада покинуть это место, получив правду. Если меня обманули — я поищу свою семью в другом месте. В любом случае, я не прошу у вас ничего. Если у вас есть какие-либо сомнения в моих словах, испытайте меня любым известным способом. Возьмите истину, хранящуюся в моем сердце в обмен за правду, которую я прошу.