После того как капитаны отдали должное искусству нашего кока и качеству работы судового перегонного аппарата, я поинтересовался:

— Господа, надеюсь, вы хорошо представляете себе курс австралийского рубля?

Собеседники синхронно кивнули. Чего же тут не представлять, когда за три таких монеты дают семь луидоров!

— Так вот, каждый из вас может по прибытии в Австралию получить по тысяче рублей. Для этого требуется не так уж много. Первое — отсутствие смертности среди переселенцев на борту ваших кораблей. Второе — самые приятные их впечатления о плавании. То есть у нас первым делом все они будут допрошены. Если более чем у девяноста процентов не окажется нареканий на условия перевозки и обращение с ними команды, сумма засчитывается полностью. Если недовольных будет больше, вы получите меньше, а буде их число превысит половину — ничего. Наконец, если вдруг обиженными окажутся все, я найду способ довести свое мнение по этому поводу до его величества Людовика Четырнадцатого и даже простимулировать его на принятие соответствующих мер. Надеюсь, что в результате операции по перевозке иммигрантов я стану беднее именно на две тысячи, и жду ваших вопросов. Их нет? Тогда не смею больше задерживать: наверняка с учетом только что услышанного у вас появятся срочные дела.

Тем временем к лагерю переселенцев подъехала довольно роскошная карета, запряженная двумя лошадьми, и мы с Элли, Петром и небольшой охраной вновь отправились на берег. Судя по всему, это приехал бургомистр: ведь я говорил, что желаю засвидетельствовать ему свое почтение.

Так и оказалось. Я подарил ему зажигалку, а потом поинтересовался, можно ли мне посмотреть на бастионы, являвшиеся опорными пунктами обороны во время происходившей семьдесят лет назад осады. Увы, меня ждал облом — оказалось, что сразу после взятия города все они по приказу Ришелье были разрушены, причем очень основательно. Зато оказалось, что мы стоим чуть ли не прямо на другой достопримечательности, относящейся к тем временам. Не без оснований опасаясь прибытия английского флота на помощь осажденным, Ришелье приказал построить дамбу, утыканную заостренными дубовыми бревнами, направленными в сторону моря. Что-то вроде засеки, только против кораблей, а не конников. И мне была показана небольшая насыпь, из которой торчало два полусгнивших деревянных обломка.

Да, с привлечением туристов у вас тут не очень, подумал я и спросил, сохранился ли механизм подъема цепи, которая натягивалась между двумя башнями и перегораживала вход в самую маленькую внутреннюю бухту.

Увы, оказалось, что ни цепи, ни механизма давно нет. Правда, башни остались, и бургомистр выразил желание сопроводить к ним мою светлость.

Поэтому вся экскурсия по Ла-Рошели свелась к подъему на башню Сен-Николя, более высокую из защищающих вход в гавань. При ближайшем рассмотрении она оказалась еще и заметно наклонившейся, но все же не так, как Пизанская, так что мы рискнули подняться на самый верх.

Городок был невелик и производил удручающее впечатление — видимо, он так и не смог оправиться после той осады, так что я почти сразу отдал бинокль Петру, который чуть ли не полчаса глазел в него, постоянно находя что-то достойное внимания. Но наконец мне это окончательно надоело, и я, деликатно кашлянув для начала, объявил, что мне, между прочим, и на «Чайке» есть чем заняться и вообще мы через два часа выходим в море.

До Гибралтара наша эскадра добралась за трое суток, после чего вошла в Средиземное море и взяла курс на восток, держась ближе к африканскому берегу. Перед Венецией я хотел посетить еще одно довольно знаменитое место, а именно Мальту.

Судьба свела меня с этим островом еще в школе, когда я на уроке истории заявил, что данный географический пункт знаменит расположенным на нем масонским орденом. И был весьма удивлен, когда за столь замечательный ответ мне влепили тройку с минусом. Правда, потом выяснилось, что орден-то там действительно был, из-за чего я и не получил кола, но не масонский, а мальтийский, имени святого Иоанна. Вот как раз он меня сейчас и интересовал.

Утром двадцать четвертого марта «Чайка» и «Кадиллак» были уже в Валлетте, столице Мальты. Явившемуся к нам портовому чиновнику мы подтвердили, что действительно являемся австралийцами, после чего я заявил, что приглашаю кого-нибудь облеченного властью на переговоры о весьма важных для ордена вещах. Лучше, конечно, самого великого магистра, но если он чем-нибудь занят, то можно и кого-нибудь из его замов.

Видимо, магистр уже немало слышал про Австралию, потому что явился сам и довольно быстро, как раз к обеду.

— Дорогой дон де Перелльос, — сказал я ему, когда мы закончили с обедом и перешли к десерту, — в далекой Австралии уже слышали о вашем ордене и с пониманием относятся к его борьбе за привнесение заповедей Христовых в акваторию Средиземного моря и, наверное, еще куда-нибудь. И австралийцы готовы помочь ордену в его нелегкой борьбе.

Магистр оживился, ибо вверенное ему псевдогосударственное образование сейчас переживало не лучшие времена. Грабить еврейских купцов рыцарям только что запретил папа, против турок же их допотопные галеры совершенно не годились. Но так как не было добычи, то не было денег и на новые корабли, да тут еще пять лет назад приключилось разрушительное землетрясение, преодоление последствий которого съело все резервы. Дело житейское, в народе подобное называют заколдованным кругом, а в технике — положительной обратной связью.

Однако магистр все же несколько разочаровал меня тем, что позволил себе отвлечься на совершенную ерунду, а именно — на вопрос нашего вероисповедания.

— Австралийская христианская церковь признает католическую и даже в принципе готова согласиться с априорной святостью папы, — объяснил я.

Действительно, а отчего бы и не признать его святым? Нам от этого точно не будет ни холодно ни жарко.

— Более того, — продолжил я, — католическая церковь до сих пор не объявила нашу веру еретической, хотя имела достаточно времени для этого. И вопрос тут стоит очень просто.

Я достал из ящика стола небольшой сапфир, положил его перед магистром и пояснил:

— Скажите, ну разве сможет представитель еретического течения жертвовать подобные вещи на святое дело? А ведь это только начало, совсем небольшой аванс.

Дон де Перелльос повертел камень в руках, посмотрел на свет и признал, что подобное действительно совершенно невозможно, после чего беседа перешла в конструктивное русло.

— Насколько мы в курсе, у вас сейчас определенные трудности с кораблями? — начал я. — То, что мы можем видеть в бухте, является прекрасной тому иллюстрацией. И вы даже готовы на собственные средства построить один или два, чтобы с захваченных ими трофеев получить средства на воссоздание флота? Этот процесс можно несколько ускорить. Я готов пожертвовать вам порядка десяти тысяч рублей и предоставить займ на примерно вчетверо большую сумму, но при выполнении двух небольших пожеланий.

Магистр изобразил олицетворенное внимание.

— Первое. По принятии пожертвования и займа должны разойтись слухи, что и золота, и драгоценных камней вам было предоставлено гораздо больше, чем в действительности. В принципе мы не против, если в этих слухах суммы приблизятся к миллиону или даже превзойдут его.

Так как этот пункт не вызвал у собеседника ни малейшего протеста, я озвучил следующий:

— Второе. Австралийцы зашли на ваш прекрасный остров в первый раз, но нам не хотелось бы, чтобы он стал последним. То есть вы пообещаете и впредь принимать гостей с юга настолько радушно, насколько это будет не противоречить вашему долгу как рыцаря и верного слуги католической церкви.

После примерно двухчасовой плодотворной беседы магистр отбыл, увозя с собой сапфир и два несколько более крупных рубина. И горсть рублей, потому как для возникновения и поддержания слухов требовалось, чтобы на острове появилось хоть какое-то количество этих монет.