Во время очень короткой панихиды по Клоссону — чье тело упокоилось под грудой камней даже не зашитым в парусиновый саван, поскольку парусный мастер Мюррей умер от цинги и в любом случае лишней парусины не осталось, — капитан Крозье произнес слова не из знакомой людям Библии, а из своей легендарной Книги Левиафана.

— Жизнь у человека одна, и она несчастна, убога, мерзка, жестока и коротка, — нараспев произнес он. — И похоже, всего короче она у тех, кто крадет еду у своих товарищей.

Однако надгробная речь имела успех у людей. Хотя все десять лодок, которые они волокли на санях два с лишним месяца, имели старые названия, данные им в пору, когда «Террор» и «Эребус» еще бороздили моря, упряжные команды матросов немедленно переименовали три тендера и два полубаркаса, которые они всегда тащили во вторую смену, после полудня и вечером (каковую часть дня ненавидели более всего, поскольку тогда приходилось вновь преодолевать путь, уже преодоленный за долгое утро ценой отчаянных усилий), в «Несчастный», «Убогий», «Мерзкий», «Жестокий» и «Короткий».

Крозье ухмыльнулся, узнав об этом. Это означало, что люди еще не настолько изнемогли от голода и отчаяния, чтобы в них притупилась острота черного юмора, свойственного английским матросам.

Когда мятеж начался, первым голос протеста поднял человек, которого Френсис Крозье меньше всего ожидал увидеть в роли своего противника.

Была середина дня, большинство мужчин ушли из лагеря на разведку или охоту, и капитан пытался вздремнуть несколько минут, когда услышал медленное шарканье многих подбитых гвоздями башмаков у входа в свою палатку. Он сразу понял, что случилось нечто, выходящее за пределы обычного набора каждодневных чрезвычайных происшествий. Крадущиеся шаги, пробудившие Крозье от чуткого сна (солнце в любом случае не заходило всю ночь, и в палатке всегда было слишком светло, поэтому не имело особого значения, в какое время суток ложишься спать), не предвещали ничего хорошего.

Крозье надел шинель. Он всегда носил заряженный пистолет в правом кармане шинели, но с недавних пор стал носить двухзарядный пистолет поменьше и в левом кармане.

На открытом пространстве между палаткой Крозье и большой лазаретной палаткой собралось человек двадцать пять. Из-за летящего снега, шарфов и «уэльских париков» некоторых из них было трудно опознать с первого взгляда, но Крозье не удивился, увидев Корнелиуса Хикки, Магнуса Мэнсона, Ричарда Эйлмора и с полдюжины других смутьянов во втором ряду.

Он удивился, увидев людей в первом ряду толпы.

Большинство офицеров ушли с охотничьими и разведывательными отрядами, отправленными Крозье из лагеря утром, — Крозье слишком поздно понял, что совершил ошибку, отослав прочь сразу всех своих самых верных офицеров, включая лейтенанта Литтла, своего второго помощника Роберта Томаса, своего преданного помощника боцмана Тома Джонсона, Гарри Пеглара и прочих, и оставив самых слабых мужчин здесь, в Госпитальном лагере, — но впереди собравшейся толпы стоял молодой лейтенант Ходжсон. Крозье также поразился, увидев бакового старшину Рубена Мейла и фор-марсового старшину с «Эребуса» Роберта Синклера. Мейл и Синклер всегда были славными малыми.

Крозье двинулся вперед так стремительно, что Ходжсон отступил на два шага назад, натолкнувшись на придурковатого верзилу Мэнсона.

– Что вам угодно? — резко осведомился Крозье, стараясь говорить по возможности громче и повелительнее, чтобы хриплый голос не звучал предательски слабо. — Что здесь происходит, черт возьми?

– Нам нужно поговорить с вами, капитан, — сказал Ходжсон. Голос молодого человека дрожал от волнения.

– О чем? — Крозье держал правую руку в кармане.

Он увидел, как доктор Гудсер выглянул из лазаретной палатки и изумленно уставился на толпу. Крозье насчитал двадцать три мужчины и, несмотря на натянутые до самых бровей «уэльские парики» и прикрывавшие лица шарфы, теперь распознал всех до единого. Он их запомнит.

— О том, чтобы вернуться, — сказал Ходжсон. Мужчины подтвердили слова лейтенанта приглушенным нестройным гулом, обычным для мятежников.

Крозье отреагировал не сразу. Одна хорошая новость заключалась в том, что, если бы мятеж принял активную форму — если бы все мужчины, включая Ходжсона, Мейла и Синклера, заранее сговорились силой взять командование экспедицией в свои руки, — Крозье уже был бы мертв. Они приступили бы к действиям в полуночном сумраке.

И единственная другая хорошая новость заключалась в том, что, хотя два или три матроса имели при себе дробовики, все остальное оружие взяли с собой шестьдесят шесть мужчин, отправившихся утром на охоту.

Крозье мысленно отметил, что никогда впредь не следует отпускать из лагеря сразу всех морских пехотинцев. Тозер и остальные рвались на охоту. Капитан так плохо соображал от усталости, что разрешил им уйти, не подумав хорошенько.

Капитан переводил взгляд с одного лица на другое. Самые малодушные в толпе мгновенно опускали глаза, стыдясь встретиться с ним взглядом. Мужчины покрепче духом — как Мейл и Синклер — вызывающе смотрели на него. Хикки уставился на Крозье такими холодными враждебными глазами, какие могли бы принадлежать одному из белых медведей — или, возможно, самому обитающему во льдах существу.

– Куда вернуться? — резко спросил Крозье.

– В лагерь, — заикаясь пробормотал Ходжсон. — Там остались консервированные продукты, уголь и печи. И другие лодки.

– Не порите чушь, — сказал Крозье. — Мы находимся по меньшей мере в шестидесяти пяти милях от лагеря. Вы доберетесь туда только к октябрю — к наступлению настоящей зимы, — если вообще доберетесь.

Ходжсон заметно сник, но тут голос подал фор-марсовый старшина «Эребуса»:

– До лагеря отсюда гораздо ближе, чем до реки, к которой мы тащим лодки, надрывая животы.

– Это не так, мистер Синклер, — отрывисто сказал Крозье. — По нашим с лейтенантом Литтлом расчетам, залив с устьем реки находится менее чем в пятидесяти милях отсюда.

– Залив, — насмешливо повторил матрос по имени Джордж Томпсон.

Он имел репутацию пьяницы и лентяя. Крозье не мог первым бросить в него камень за пьянство, но он презирал лень.

– Устье реки Бака находится в пятидесяти милях к югу от горла залива, — продолжал Томпсон. — В сотне с лишним миль отсюда.

– Следите за своим тоном, Томпсон, — предостерег Крозье голосом таким тихим и страшным, что даже этот хам растерянно моргнул и потупился. Капитан снова обвел взглядом толпу и сказал, обращаясь ко всем мужчинам: — Не имеет значения, в сорока милях или в пятидесяти находится устье реки Бака от горла залива. Велики шансы, что там появится открытая вода… мы будем плыть на лодках, а не тащить их. А теперь возвращайтесь к своим обязанностям и выбросьте из головы этот вздор.

Несколько мужчин переступили с ноги на ногу, словно собираясь двинуться прочь, но Магнус Мэнсон стоял подобием широкой стены, удерживающей озеро неповиновения на месте.

— Мы хотим вернуться на «Террор», капитан, — сказал Рубен Мейл. — Нам кажется, там у нас будет больше шансов выжить.

Теперь настала очередь Крозье растерянно моргнуть.

— Вернуться на «Террор»? Боже мой, Рубен, да ведь до корабля, наверное, более девяноста миль пути, причем не только по пересеченной местности, которой мы прошли, но и по паковому льду. Лодки и сани не выдержат такого путешествия.

– Мы возьмем только одну лодку, — сказал Ходжсон. Мужчины позади него согласно загудели.

– Что значит «одну лодку», черт побери?

– Одну лодку, — упрямо повторил Ходжсон. — Одну лодку на одних санях.

– Нам осточертело рвать задницу в упряжи, — сказал Джон Морфин, матрос, серьезно пострадавший во время Карнавала.

Крозье проигнорировал Морфина и обратился к Ходжсону:

– Лейтенант, каким образом вы собираетесь посадить двадцать три человека в одну лодку? Даже если вы похитите один из вельботов, в него поместятся только десять или двенадцать из вас, с минимальным количеством припасов. Или вы рассчитываете, что десять или более членов вашего отряда умрут прежде, чем вы достигнете лагеря. А они умрут, знаете ли. И не десять человек, а гораздо больше.