— Нет.

— А я бы вам ответил, спросив в свою очередь: кто хоть что-нибудь сделал для него, чтобы его ноша не была такой тяжелой, чтобы облегчить ему проблемы?

— Я знаю.

— Эта женщина ни о чем не спрашивала.

— Она продолжала работать?

— Ваш брат не позволил ей этого, отчасти из-за ребенка, отчасти потому, что чаще всего он к ней приезжал неожиданно. В субботу вечером он говорил со мной главным образом о ней.

Луиза не возражала; она сидела, уставив взгляд в изножье кровати и опершись подбородком на руку.

— Я ничего не мог сделать ни для нее, ни для ребенка, ни для кого. Со вторника, на следующий день после моего визита к ней…

— Вы ездили к ней в понедельник?

Жанна спросила себя: не открылся ли ей этот человек с новой стороны?

— А кто взял бы на себя труд сообщить ей новость?

— Брат просил вас сделать это?

— Он просил меня, если с ним когда-нибудь что-то случится, поехать туда и постараться сделать так, чтобы его не поминали очень уж дурным словом. С утра вторника, как я сказал, она принялась искать работу. Вечером во вторник она позвонила мне, что работу нашла. Что же касается способа, которым ваш брат потерял деньги и много больше, чем деньги, то слишком долго и бесполезно объяснять детали. Вместо того чтобы покупать вино и продавать его своим клиентам, что и составляло его ремесло, он спекулировал, полагая, что это единственный способ исправить ситуацию, испорченную его распрями с налоговой инспекцией.

Он покупал с условием оплаты через определенный срок — не знаю, понимаете ли вы, что это означает, — по векселю и всегда в очень больших количествах, в конце он так покупал почти все, в этом и состояла внешняя сторона аферы, о которой юный Сальнав по своей наивности никогда не подозревал, потому что сделки осуществлялись через посредничество биржевого маклера в Пуатье и не проходили через бумажонки бухгалтера.

Палата депутатов в прошлом месяце проголосовала за новый закон о вине, и курс буквально за час рухнул; для Робера это стало внезапным разгромом, который все равно произошел бы рано или поздно, но который он, может быть, оттянул бы на месяцы или годы.

Завтра на имущество будет наложен арест и будут предъявлены иски; он знал об этом с субботы. Вы сами видите, что возможных решений мало. Два, на мой взгляд. Три, если хотите, но третье он даже не рассматривал.

— Что же это за третье решение?

— Покориться судьбе. Быть готовым ко всему и, вероятно, отправиться в тюрьму.

— А два других?

— Он выбрал одно из них.

— Остается то, которое он отверг.

— Да. И до тех пор, пока малыш Бернар не позвонил мне незадолго до полудня в воскресенье…

— Доктор звонил вам?

— Я давно предупредил его.

— О том, что должно было произойти?

— О том, что могло произойти. Доктор Бернар уже давно был в курсе дел. Он был врачом вашего брата, и, когда у него должен был родиться ребенок, именно Бернар обследовал его, чтобы убедиться в отсутствии наследственных болезней. Еще ваш брат боялся быть слишком старым.

— Доктор Бернар знал! — рассеянно повторила она.

Может быть, в воскресенье утром он нарочно остался ожидать у себя дома?

Она снова вернулась к той точке, где они находились, пока не заговорили о докторе.

— Каково же последнее решение?

— Я думал, что он, вероятно, уедет с молодой женой и ребенком за границу и начнет все заново; в его жизни еще оставалась такая возможность.

Внезапно Жанну охватило ощущение, что она все поняла. В ее сознании картина еще не была четкой, в голове мелькали расплывчатые образы, а у нее не было времени привести их в порядок, придать им определенность.

Напротив, на месте здания «Золотого кольца» из розового кирпича, когда-то стоял кабачок для проезжающих возчиков, а рядом, у края воды — дощатый сарай, где дважды в неделю забивали скот.

На фоне голубого неба, с другой стороны моста, позднее появился знакомый ей дом, построенный этими самыми Мартино.

Но после смерти Луи уже нечего было делать в этом доме, который Робер еще ребенком считал тюрьмой, где, казалось, невозможно хоть что-нибудь изменить.

Может быть, она сбежала отчасти из-за этого, а Робер остался. И спустя сорок лет в этих с самого детства знакомых комнатах он все еще был ребенком, трепетавшим перед своим отцом. Луиза же была невесткой, которую терпят и к которой приглядываются, этакой маленькой Серой Мышкой, дочерью чудаковатого врача, интересовавшегося всем чем угодно, но только не своими больными.

Внезапно разразившаяся после смерти отца война и деньги, которые потекли рекой, давали возможность все разрушить и все возвести заново, да хотя бы что-нибудь сделать, наконец!

— Бедный Робер, — сказала Жанна.

— Да, — эхом отозвался нотариус. — У него не было мужества.

Он не объяснил, что хотел этим сказать: имел ли он в виду мужество, необходимое на то, чтобы вырваться и освободиться от всего навалившегося на него, от нагромождения забот, разочарований и злобы; все это со временем нависло таким тяжким грузом, что он не мог дальше нести его.

Говоря это, месье Бижуа смотрел на Луизу, а Жанна вспомнила ту сцену, которую ее невестка закатила в воскресенье, и которая была всего лишь повторением многочисленных предшествовавших сцен, вспомнила телефонный звонок Анри из деревушки в Нормандии, такой же, как его звонки из других мест, силуэт Мадлен, в мокрых шортах стыдливо крадущейся по коридору, Алису, принимающуюся кричать громче своего ребенка и намеревающуюся разбить ему голову о стену.

— Полагаю, — сказала Жанна, — что моя невестка не может рассчитывать ни на какие деньги?

— Абсолютно ни на какие. У нее есть лишь право забрать только свои личные вещи, односпальную кровать, в крайнем случае — стол и несколько стульев.

— Когда?

— Решение суда о наложении ареста на имущество будет объявлено завтра, а судебный исполнитель явится на следующий день, чтобы все опечатать. Я буду здесь. Анри со смертью отца почти автоматически получает юридическую свободу, но остается вопрос о Мад, которой еще нет восемнадцати и которой необходимо назначить опекуна. Мадам Мартино расскажет вам все подробно, потому что, как мне кажется, мы рассмотрели все заслуживающие внимания стороны дела.

Он поднялся, поклонился в сторону кровати, и, когда снова поднял голову, Жанна с удивлением увидела в его глазах слабую искру — без сомнения, искру иронии.

— Желаю вам доброго здоровья.

— Я провожу вас, — предложила Луиза.

— Если вам угодно, хотя я знаю этот дом дольше, чем вы.

— Я сразу же поднимусь, Жанна.

— Спасибо.

Дезире с тарелкой зеленой фасоли поднялась наверх раньше нее.

— Ну, вы покидаете дом?

— Кто тебе это сказал?

— Я слышала часть разговора и не жду, что мне заплатят.

— Извини меня. Я ничего не знала.

— Не имеет значения. Я же не говорю, что это твоя вина. Только теперь мне придется искать новое место, Хозяева «Золотого кольца» назад меня не возьмут, особенно теперь, когда сезон близится к концу, то же самое будет и во всех прочих отелях. Мне всегда не очень-то нравилось работать на хозяев.

Она продолжала прислушиваться:

— Твоя невестка поднимается. Я тебя оставляю. И что ты собираешься делать во всей этой бестолковшине? Ты, по крайней мере, отложила хоть немного денег на черный день? Тес!.. Я скоро вернусь…

Она не смогла удержаться, чтобы не бросить хоть и со смешком, но все-таки не без злобы:

— А ты-то еще настояла, чтобы мы полночи вычищали дом, словно перед свадьбой! Да и мне еще сегодня утром велела действовать с такими предосторожностями!

На лестнице она столкнулась с Луизой; та, усевшись на стул, который прежде занимал нотариус, стала молча смотреть, как ест ее невестка. Она уже миновала тот предел, когда еще волнуются, суетятся.

В сущности, все упростилось. Осталось лишь несколько четких линий, с жестоким ликованием, словно черным по белому начерченных нотариусом Бижуа.