«Я хочу пройти через ужас одиночества». Стоит только выговорить эти слова, и вы уже будете сыты ими по горло. Казалось, все предметы на плоту понимали, что и они должны участвовать в испытании. То, что печка отказывалась действовать, было еще полбеды, а вот неполадки с хронометром – настоящая беда. У него были с собой еще только карманные часы, приемлемые для повседневной жизни, но слишком неточные для вычисления долготы. Жаль, что я не спросил у этого человека, говорившего, что он прежде плавал почти всегда матросом, где и когда он научился навигационным расчетам. Последовательный ряд определений места, который он приводит в своей книге и который можно выверить по карте, показывает, что плыл он очень точно. И все же я рискнул спросить, не получал ли он иногда свои координаты по радио. При этом вопросе Тедди Уиллис подняла плечи:

– Радио? Видели бы вы это радио!

У его радиоустановки не было батарей, только маленькое динамо. Одной рукой надо было вертеть рукоятку, а другой работать ключом. Аппарат мог и принимать сообщения, но только на пяти килогерцах. Билл ведь ни разу не принял ни одного сообщения, а из тех, что послал, принято было только одно: накануне его прибытия на Самоа.

– Ну тут я не виноват. Я был бы доволен, если бы Тедди время от времени получала вести обо мне.

14 июля 1954 года. Уильям Уиллис миновал Галапагосские острова и вошел в полосу пассатов. «Не отрывая рук от руля, я наблюдал за ветрами, облаками, волнами, их формой и направлением, изучал их со всей сообразительностью, на какую был способен. Ощущение ветра на лице уже само по себе говорило о погоде. Ветер был моим Евангелием, облака и волны несли улыбку или гнев моей судьбы».

Заходящее солнце бросает красные отблески на гигантские волны, на западный склон каждого вала. С другой стороны они темные, почти черные. Настает ночь. Для страдающих бессонницей, будь то на море или на суше, ночь всегда кажется длинной. Уиллис на это не жаловался. Иногда он пел, иногда вел воображаемые разговоры с давними приятелями: «Что ты там делаешь, Уильям, один на этих бревнах?» – «Это не для того, чтобы изумить вас, друзья. Я совершаю плавание благодаря тому, что узнал от вас, старые радиолюбители, и эта хитроумная одиссея только продолжение вашего дела».

Каждое утро – завтрак каменного века. Столовая ложка муки, разведенная в чашке в таком количестве воды, чтобы получилось густое тесто. Днем, когда позволяли обстоятельства, Уиллис снова ел мачику, а в трудных условиях или в борьбе со сном сосал сахар. Кошка и попугай не были его единственными спутниками. Появился еще один – Длинный Том.

Это была трехметровая акула, бурая с белыми по краям плавниками, замечательный образец акульего рода. Акулы временами рыскали вокруг плота, а затем исчезали. Но Том никогда не покидал своего поста. «Вначале его присутствие меня немного стесняло, потом я привык к нему. Я понимал, что, если упаду в воду, то окажусь в его пасти прежде, чем успею намокнуть».

Никто не может предсказать поведения акулы. 12 июля произошел случай, который мог бы составить прекрасный эпизод, если бы это снималось на кинопленку. Утром Уильям Уиллис, стараясь поймать дельфина, свалился в море и через двадцать секунд уже был в шестидесяти метрах от плота. К счастью, он не выпустил из рук леску, закрепленную другим концом на плоту. Дециметр за дециметром, страшась каждую секунду увидеть, как рвется леска, в которой была его жизнь, он сумел подтянуться до своих бальсовых бревен и забраться наверх.

– А Длинный Том? Где он был в это время?

– На меня он не бросился. Меня хранила судьба.

Каждый раз, говоря о серьезных трудностях, из которых ему удалось выпутаться, Уиллис повторял эти слова: «Меня хранила судьба». Я не спросил его, верующий ли он человек, но, судя по всему, что он говорил, писал и делал, он был по крайней мере деист, а все писавшие о нем после его смерти журналисты много говорили о его духовности. Книгу о своем путешествии через Тихий океан он озаглавил «Боги были милостивы».

Милостивы, но не отвели ни одного испытания. 19 июля стонущий, полуживой Уиллис лежал, скорчившись, на своем плоту. Непонятно почему, без явных внешних причин, его вдруг схватила нестерпимая боль в солнечном сплетении. Как раз тот случай, когда вы вызываете врача и он не может понять, что с вами такое, но делает вам успокаивающий укол и звонит в клинику.

Уиллис, человек выносливый, привыкший к тяжелому труду и лишениям, называет главу, где рассказан этот случай, «Агония». Почти сутки длились титанические муки. Волны захлестывают плот, надвигается ночная тьма. «Я все надеялся, что боль возрастет до такой степени, что я потеряю сознание, и тогда мышцы расслабятся». Нет. С наступлением утра Уиллис нашел в себе силы, чтобы доползти до каюты, открыл аптечку. Морфия в ней не было, только аспирин. Уиллис взял горсть таблеток, размочил их в воде и проглотил. Никакого эффекта. Со стоном он крутит рукоятку радиопередатчика, другой рукой выстукивает сообщение. Никто не принял его SOS, и он сам не знает, был ли он действительно послан.

«Я считал себя человеком очень сильным, а был лишь маленьким и ничтожным. Я видел, как распадается мое тело, словно вещество, никогда не имевшее настоящей реальности, как пепел на ветру. Кому я причинил вред на земной поверхности? Незримые грехи... Может быть, я согрешил в своих помыслах? Намерения для меня значат то же, что и поступки, они даже важнее поступков».

Боль исчезла так же внезапно, как и появилась.

– Не могло это быть следствием грыжи, о которой вы говорили? – спросил я.

– Не думаю. Врачи не видят связи. Мне кажется, это была не просто физическая боль. Причина ее таилась в моей душе.

– Вы считаете, что были за что-то наказаны?

– Возможно. Может быть, не желая того, я нарушил один из законов Природы.

– Вы имеете в виду дельфинов?

– Да.

Уильям Уиллис уже говорил мне об этом. Как и на «Кон-Тики», его меню разнообразили летучие рыбы, падавшие на плот. Но он еще ловил на удочку дельфинов. Хотя первый дельфин утащил его в море, он ловил их потом все время.

– Я ел их сырую печень, очень питательную и богатую витаминами. Правда, когда я убивал дельфинов, у меня были угрызения совести. Я слышал их дыхание, такое же, как у нас. Но, отрубая им голову, я никогда не разбивал черепа, зная, что их мозг удивительно похож на человеческий.

– А летучих рыб есть не грех?

– Они падали ко мне на плот, словно дар Природы. И я видел порой, как все вокруг их пожирают. Они выпрыгивают из воды и летят по воздуху, чтобы спастись от дельфинов, которые преследуют их под водой, и тогда парящие над волнами буревестники бросаются на них и уносят в клюве.

Проследим по карте путь «Семи маленьких сестер» через необъятный океан. Почти на середине пути, между Галапагосскими и Маркизскими островами, рядом с точкой определения места в полдень 6 августа вписано два слова: «Без воды».

Четыреста пятьдесят литров воды при отплытии. Однако соленые волны постепенно разъедали места спайки бидонов, и пресная вода стала вытекать. Осталось всего тридцать шесть литров. Уиллис сразу продумал несколько решений:

1. Ограничить потребление воды одной чашкой в день и остановиться на Маркизах вместо того, чтобы идти к Самоа. Это решение было им отвергнуто.

2. Выдавливать воду из пойманной рыбы. Решение частичное, так как «мне приходилось проводить целые дни, не видя ни одной рыбы».

3. Пить морскую воду.

«Плавая на судах, я часто выпивал по чашке морской воды, чтобы заставить действовать кишечник. Четыре года назад, плавая на танкере порта Суэц, я каждый день выпивал четверть литра морской воды, чтобы бороться с воздействием бензинных паров. Я был уверен, что ее можно пить, по крайней мере по чашке в день, без всяких последствий».

Уиллис пил ее без вреда для себя, сохраняя пресную воду для мачики. Набирать воду он старался в то время, когда поблизости не было акул – исключая Длинного Тома, на которого по-прежнему можно было положиться. «На ночь он уходил на полтора-два метра вглубь, но днем снова оказывался близ поверхности. Я с удивлением думал, что же он ест и когда ест. То, что я ему бросал, не позволяло набить как следует брюхо. Несомненно, он без вреда для себя мог поститься целый месяц. Спал он, плавая. Прямо перед его ужасной зубастой пастью всегда плавали три рыбы-лоцмана, сантиметров пятнадцати в длину, и порой задевали его. Длинный Том не обращал на них внимания». Приближались к плоту и киты. Уиллис видел их в такой же близости, как Тур Хейердал и его спутники, слышал, как дышат эти гигантские морские лошади.