— Ну, ну! — нахмурился Руслан и бросил быстрый взгляд на Колюшкина. — Соси «Тузика» давай. Чего ты понимаешь в брошках. А Фене передай, чтобы приходила в Дом офицеров на второй сеанс.

— На второй? — спросил я.

— А! — сказал Руслан и погладил свою модную челку. — Сейчас.

Он нервно вырвал из блокнота листок, положил его на аккордеон и стал писать. Написав, свернул и протянул мне:

— Вот передашь, ей.

— Ага, — сказал я и посмотрел в упрямый затылок Сени Колюшкина. — Обязательно передам.

Сеня почувствовал мой взгляд и оглянулся.

— До свидания, — сказал я Колюшкину.

— До свидания, — с грустной улыбкой ответил Колюшкин.

Он улыбнулся так, словно у него опять началась изжога и ему срочно требовалась сода.

Я вышел на улицу. На улице свистел ветер. Он вырвал у меня из рук записку и понес к реке. И я не побежал за ней. Потому что глупо бежать за бумажкой в такой шальной ветер. Что я, скороход какой-нибудь, что ли?

В холостяцкой гостинице гулял из комнаты в комнату сквозняк да где-то громко хлопала форточка. Когда Параня Цитрамоновна убирала, она открывала все окна настежь. В прихожей сифонило, как в аэродинамической трубе. Посредине стояло в луже ведро с черной водой. В черной воде лопались рыжие пузыри. Сквозняк, который играл распахнутыми дверьми, пах сырым деревом и свежими огурцами.

— Мы с Китом помогать вам пришли, — потоптавшись у порога, сообщил я Паране Цитрамоновне.

Параня Цитрамоновна пятилась задом из большой комнаты, в которой жил пан Дручевский. В этой комнате мы поминали дядю Жору. Параня Цитрамоновна пятилась и водила по полу из стороны в сторону тряпкой. Тряпка была развернута во фронт. Под натиском развернутого фронта грязная вода отступала в прихожую.

— Чего еще вам? — сказала Параня Цитрамоновна, разгибаясь и втискивая в поясницу кулак. — Нету здесь никого. На полетах народ. Шастайте отседа. Шастайте. — Она снова взялась за тряпку.

— Так мы помогать ведь, — сказал я.

— Как тимуровцы, — добавил Кит.

— Шастайте, я вам сказала! — повторила Параня Цитрамоновна. — Нечего тут.

Про тимуровцев она, наверно, не читала. Она, наверно, читала только, как убирать в комнатах и мыть полы. По уборке она была генералом. На всем острове ни одна уборщица не годилась ей в подметки.

Параня Цитрамоновна убирала — как песню пела. Это сразу видно, когда человек работает, точно песню поет. Дядя Жора, когда вырезал свои фигурки, тоже будто песню пел.

Мы стояли на краю черной лужи и не знали, что делать. Слева, в маленькой, как у Барханова с Колюшкиным, комнате, спал дежурный по полку. Он спал на спине, укрывшись с головой шинелью и положив ноги в ботинках на газету. Из-под шинели торчала рука с синей повязкой дежурного повыше локтя.

— У нас каникулы, — сказал я. — А дел у нас все равно никаких.

— Мы вам воду носить станем, — добавил Кит, разглядывая в воде рыжие пузыри. — Вам самой воду носить тяжело. И выносить вам ее, так же само, тяжело.

Параня Цитрамоновна словно забыла про нас. Я подтолкнул Китку и взялся за дужку ведра. Мы вылили воду в канаву и притащили из колодца свежей. Свежая вода светилась в ведре зеленоватой прозрачностью. Параня Цитрамоновна сполоснула в прозрачной воде тряпку, выжала ее и шлепнула на пол.

— Скаженные какие-то! — проворчала она. — Такой холоднючей водой только ревматизму наживать.

Оказалось, что она брала воду в реке. Мы мигом слетали на реку.

— Так вам чего нужно-то? — подозрительно оглядывая нас, спросила Параня Цитрамоновна. — Вы давайте зараз выкладайте, без выкрутасов. Я вас, тараканов, насквозь вижу.

«Выкладать» ей свои планы в наши намерения не входило. В наши намерения входило одно: войти к Паране Цитрамоновне в доверие. Этот ход конем предложил Кит. Я бы без Кита до такого хода ни в жизнь не додумался. Но с Китом можно было додуматься и не до такого.

Мы теперь ходили с Китом, как веревочкой связанные. Я с утра мчался к нему в Сопушки или он летел ко мне. У меня вообще-то было удобней. Днем в наше распоряжение поступала Фенина комната. Феня давно уже переехала в дяди Жорину комнату. На полочке у окна одиноко стоял там принц Гамлет. Принц по-прежнему разглядывал человеческий череп и размышлял: быть ему или не быть. И больше от дяди Жоры ничего не осталось.

А Эдька влип со штурманскими часами хуже некуда. Он теперь присмирел и обиженно обходил меня стороной. Но и на расстоянии по Эдькиной физиономии было отлично видно, как мать старательно вытряхивает из него часы. Теперь-то она была абсолютно уверена, что он не потерял эти часы.

С Эдькой бы, конечно, ход конем удался у нас значительно лучше. На такие штучки Эдька был великий мастак. Но, в конце концов, мы могли обойтись и без него. Пусть теперь он попробует обойтись без нас.

Войти в доверие к Паране Цитрамоновне нам нужно было потому, что она убирала не только в холостяцкой гостинице. Она еще наводила порядок в квартирах у начальства. Когда с начальством жили жены, она убирала у них раз в неделю, а когда под конец лета жены уезжали к Черному морю, она убирала в квартирах начальства каждый день.

Стояло как раз то время, когда жены старших офицеров, как первые предшественники осени, стали покидать Север. И одной из первых снялась с места Серкизова жена, которая маялась головной болью.

Это было вершиной Киткиной мудрости, когда он предложил устроиться в помощники к Паране Цитрамоновне, чтобы проникнуть в дом к Серкизу.

Мы очень старались перед Параней Цитрамоновной. Но она нам все равно ни в какую не хотела верить.

— Я ж вас, тараканов, насквозь вижу, — твердила она. — Знамо, что-нибудь да нужно. Где это видано, чтобы два здоровенных парня добровольно в помощники к уборщице подрядились!

Мы доказывали свое бескорыстие делом. Мы бегали за волей и протирали в комнатах холостяцкой гостиницы окна. Мы выгребали из-под коек окурки и сосали пылесосом из всех углов пыль.

Параня Цитрамоновна подозрительно поглядывала за нами. Она, наверно, боялась, как бы мы что-нибудь не стибрили. На подоконниках, столах и тумбочках лежали разные интересные вещи. Но мы не замечали никаких интересных вещей. Мы не заметили даже ветрочета, транзисторного радиоприемника величиной с портсигар и толстенного перочинного ножа с десятком разных щипчиков, отверток и других штуковин.

— Знаете, ребятки, — устало проговорила Параня Цитрамоновна, когда мы навели в гостинице порядок, — вы, конечно, люди хорошие и на ногу скорые, только умаялась я с вами, не приведи господи. И за какие это грехи мне наказание такое? Чего вам от меня нужно-то?

Мы сказали, что нам от нее ничего не нужно.

— Аспиды вы! — вздохнула Параня Цитрамоновна. — Что же вы хотите с меня сделать? Милиционера?

Она настаивала, чтобы мы без выкрутасов выложили ей, что нам от нее нужно.

Мы ничего не могли ей выложить. Мы клялись, что мы без всякого.

— А ну, шастайте тогда отседа! — рассердилась она. — Так я вам, тараканам, и поверила! Нечего тут. Шастайте.

Мы «ушастали» с обиженными лицами. Мы заявили Паране Цитрамоновне, что очень зря она так плохо думает о людях.

Когда на другой день мы заявились в холостяцкую гостиницу, Параня Цитрамоновна встретила нас уже не так настороженно. Вроде бы она даже чувствовала себя чуточку виноватой. А Кит еще принес ей почитать повесть Аркадия Гайдара «Тимур и его команда».

Мы и сами не ожидали, что повесть «Тимур и его команда» окажет на Параню Цитрамоновну такое волшебное действие. Через неделю мы были допущены драить полы в коттеджах командира полка и прочего высокого гарнизонного начальства.

Подполковник Серкиз жил в двухкомнатном домике. В одной комнате разместились у него спальня и кабинет, в другой — гостиная. И всюду кричали цветастые ковры, и на стенах, и на полу. Ковры были не то что над койкой Руслана Барханова. Ковры были толстенные и богатые.