Эльфийские лавки и ресторанчики начинались сразу за снесенной Краем частью старого Окленда. Южная половина квартала представляла собой посыпанные гравием парковочные площадки с огромными щитами, предупреждающими о том, что данная парковка попадает под влияние Края в момент Выключения или Пуска. А на северной половине стояли эльфийские анклавы шириной в полквартала, обнесенные высокими стенами с воротами, построенными уже на земле Эльфдома. Пройдя сквозь ворота, можно было попасть в роскошные частные сады, наполненные экзотическими цветами, певчими птицами и сверкающими двоюродными братьями светлячков.

Вечер накануне Праздника середины лета отличался очень напряженным (для Питтсбурга) движением, и Натану пришлось несколько минут ездить вдоль всей парковочной площадки, отыскивая свободное место. Впрочем, большая часть приезжих направлялась восточнее, туда, где улица Земли внезапно превращалась в Ярмарочную площадь.

Когда Тинкер и Натан вступили на дорожку в саду анклава «Маковая лужайка», там уже стояло несколько гостей, в основном эльфов, которые ожидали, когда их проводят за заказанный столик. Какая-то эльфийка с длинными серебристыми волосами, доходившими ей почти до колен, взглянула на Тинкер, и вдруг ее глаза широко распахнулись, изобразив изумленное узнавание:

— Тинкер зэ доми!

Тинкер удивилась. Она была знакома с горсточкой эльфов, но эту красотку видела впервые. Она оглянулась: может, за ней стоит какой-нибудь эльфийский аристократ по прозвищу Тинкер? Но садовая дорожка позади нее была пуста.

Другие эльфы тут же обернулись, увидели Тинкер и начали низко кланяться ей, бормоча при этом:

— Тинкер зэ доми!

Ни одного из них она не знала. Стараясь скрыть смущение, Тинкер неловко поклонилась толпе и произнесла полуформальное приветствие:

— Насадэ!

Сквозь толпу посетителей прорвался хозяин «Маковой лужайки», низко поклонился и обрушил на Тинкер поток высокой эльфийской речи, в которой она не разобрала ни слова, как ни старалась.

— Пожалуйста, Таунтэ! — Она попросила хозяина перейти на разговорный язык. И он немедля завопил, пожимая ей руки:

— Вы оказываете мне честь! Проходите! Проходите! Вы должны занять лучшее место во всем доме!

Он провел озадаченную Тинкер сквозь толпу посетителей в ту часть сада, где располагались обеденные столы, и подвел к элегантному столику, стоявшему в маленьком алькове. Натан шел следом, заинтригованный не меньше Тинкер.

— Сюда! Позвольте мне первому пожелать вам веселого!..

— Спасибо, но… — Тинкер хотела спросить, что это они все вьются вокруг нее, но хозяин уже исчез.

— Что тут вообще происходит? — спросил Натан.

— Да я сама не понимаю.

— Что они говорили?

— Ты не понимаешь по-эльфийски?

— Можно сказать, нет. Достаточно, чтобы регулировать движение на улице. Так что они сказали?

Тинкер вспомнила регулировщика на границе, который грубо пытался ее остановить в момент Пуска. Она отбросила нелепое сравнение. Нет, Натан не такой. Стоп! Хоспис.

— Тинкер?

— Понимаешь, они меня каким-то образом узнали, но я ни с кем из них не знакома.

Или нет? Не та ли эльфийка с серебристыми волосами помогала лечить ее руку? Все, что происходило во время Пуска, запомнилось не лучше ночного кошмара. Но здесь была целая компания эльфов, которые откуда-то ее знали.

— Может, они помнят тебя по гонке? — предположил Натан.

Во время состязаний на ховербайках эльфы называли ее Тинкер-яшки, что было дружеским неформальным снисходительным обращением, вроде «малышка Тинкер». Но сейчас звучало иное — Тинкер зэ доми — обращение высшей степени вежливости. Наверное, эти эльфы знали ее по хоспису. Конечно, своим неординарным появлением на тягаче в момент Пуска и воплями на руках Ветроволка — когда он нес ее по коридорам эльфийской больницы на следующее утро — и схваткой с агентами НСБ нынешним утром она, вероятно, успела им запомниться. Наверняка почти все эльфы в хосписе знали, что она спасла…

И тут она поняла. И усилием воли сдержала руку, уже потянувшуюся к отметине на лбу. Должно быть, эльфы отреагировали на знак Ветроволка! Она с беспокойством взглянула на Натана. Если только он догадается, что вся эта непонятная суета означает: Ветроволк открыто заявил о своих правах на нее… Тинкер поморщилась: ей так не хотелось снова увидеть воочию ревность Натана. Какой кошмар!

Вернулся хозяин с бутылкой, на которой красовалась эльфийская этикетка, двумя бокалами и маленьким серебряным блюдом с чем-то белым. Пока она пыталась определить, соль это, сахар или нечто более экзотическое, хозяин обсыпал ее этим порошком, восклицая:

— Линса танлита линту! — И тут же перевел на разговорный эльфийский: — Желаю вам веселого!

«Что за черт?» Тинкер удивленно заморгала. Она слишком смутилась, чтобы хоть как-то отреагировать.

Хозяин протянул ей один из маленьких бокалов, говоря:

— Хвала богам!

По крайней мере, Тинкер знала, что говорить.

— Хвала! — ответила она и выпила вино. Оно оказалось чистым, сладким, как конфета, и страшно обжигающим. Тинкер чуть не задохнулась, а пока приходила в себя, хозяин снова исчез.

— Ты в порядке? — заволновался Натан, и она кивнула. — Чем это он тебя обсыпал?

— Думаю, солью.

— Но зачем?

— Не знаю.

Она понятия не имела и не могла догадаться. «Линса» и «линту» были формами одного слова со значением «чистота». «Танлита» — женской формой слова «танта» со значением «сделает». Чистое в чистое? Чистота в чистоту?

Начала прибывать еда на маленьких изящных тарелочках с ручной росписью. В анклавах вообще принято есть то, что подают. Обычно Тинкер это нравилось, поскольку не приходилось мучительно выбирать, а потом страдать над огромной порцией того, что оказалось так себе, и завидовать вкуснятине, которую заказал другой. Конечно, никогда не знаешь, какое блюдо тебе принесут, и иногда не знаешь даже, что именно ты съел, но это превращало весь обед в забавное приключение.

Но теперь Тинкер хотелось обойтись без приключений и тайн. Их уже хватало в ее жизни.

Как и большая часть бизнеса Питтсбурга, анклавы во многом зависели от местной продукции, которая дополняла поставки, приходившиеся на День Выключения. Поэтому блюда, появлявшиеся перед Тинкер и Натаном, включали лесные грибы, грецкие орехи, форель, оленину, зайца, кэва-бобы и малину. К счастью, появление новых тарелок сопровождалось соответствующим разговором: «Как ты думаешь, что это? О, это вкусно. Хочешь добавки вот того? А это попробуешь?»

Еда дала Тинкер время для размышления над тем, что подразумевал хозяин анклава под словами «пожелать вам веселого». Может, она неправильно перевела? Чего «веселого»? Веселого ужина? Веселого Праздника середины лета? Веселого Рождества? Почему слова так неточно выражают мысль? Вот почему она так любила математику!

Во время третьей смены блюд к их столу стали стекаться другие гости анклава. Они подходили, с каким-то сомнением поглядывали на Натана, отчего он становился все более и более угрюмым, тепло улыбались Тинкер и, вложив что-нибудь ей в ладошку, произносили: «Желаю вам веселого!» Первой подошла эльфийка с серебристыми волосами и преподнесла цветок. Цветок был сорван тут же, в саду, и показался Тинкер совершенно невинным гостинцем. Но когда другой эльф вручил ей серебряный десятицентовик, она поняла, что ни в коем случае не должна была принимать цветок. Теперь Тинкер не могла отказываться от даров, не нанося этим тяжелейшего оскорбления, а этого никак нельзя допускать в общении с эльфами. Она улыбнулась и приняла монетку, молясь, чтобы Натан не поднял шум. Затем последовали цветы, монеты, соль в бумажных пакетиках и даже маленькая клеточка из тонких прутиков, внутри которой сидел светлячок.

— А жучок-то на что? — спросил Натан.

— Не знаю! — Она поморщилась от собственного хныкающего тона. — Это довольно оригинально, в некотором смысле.

— Почему они это делают?