Глаза Меркели сверкнули:

— Я тебе скажу, за что! За то, что тебе не все равно, что станется с твоей сестрой, этой альгарвейской шлюхой!

— Она все же моя сестра, — пробормотал Скарню.

Щека его горела огнем. Он осторожно провел кончиком языка по зубам, проверяя, все ли на месте.

— У тебя больше нет сестры, — безапелляционно заявила Меркеля — сейчас она очень напоминала Красту. — Если бы она знала, чем ты занят, думаешь, не разболтала бы все своему рыжему граф-полковнику, как, бишь, его там — чтоб его силы преисподние пожрали вместе с его подлым именем!

Скарню хотел сказать: «Нет, конечно!», но слова застряли в глотке. Он понятия не имел, что сделала бы Краста, узнав, что ее брат — один из редких упрямцев (и упрямиц), что поддерживают в провинции тлеющие угли освободительной войны. Может, и промолчала бы… А может, и нет.

Меркеля заметила сомнение на его лице.

— Ты, по крайней мере, не пытаешься мне соврать, — кивнула она. — Это уже что-то.

— Лурканио, — прохрипел Скарню. — Его зовут Лурканио.

— Мне плевать, как его зовут, — сказала Меркеля. — Он альгарвеец. Этого достаточно. Твоя сестра отдалась ему, и теперь у тебя нет сестры.

— Ага, — тупо пробормотал Скарню.

Он давно знал, что Меркеля смотрит на мир незамутненным взглядом. Но, как он ни старался, в этот раз не мог найти ошибку в ее рассуждениях.

Она пристально посмотрела на капитана и кивнула снова, как бы с неохотным одобрением. Потом одним внезапным движением сдернула рубашку через голову и швырнула на пол. Так же торопливо она скинула башмаки, сняла штаны и исподнее. Бросившись на стоящую рядом кровать, она протянула Скарню руки.

— У тебя нет сестры, — повторила она. — Но у тебя есть я.

Скарню вздохнуть не успел, как оказался раздет. Он рухнул на перину рядом с Меркелей. Они отчаянно вцепились друг в друга. Скарню нередко думал, что ни с какой другой женщиной не любился так яростно и бурно — этот раз был из таких. Меркеля впивалась зубами в его плечи почти до крови, ногти ее полосовали ему спину и бока. Он стискивал ее все крепче, все настойчивей и жарче, а она жалась к нему, требуя грубой силы. Когда мгновения спустя он вошел в нее, Скарню уже было все равно, что испытывает его подруга — наслаждение или боль, и, судя по ее стонам и вскрикам, она сама не знала — а может, не осознавала разницы. Губы их сомкнулись, заглушая ее стон, и через несколько яростных толчков Скарню сам разрядился в ее теле.

Мокрые от пота тела липли друг к другу. Меркеля чуть оттолкнула Скарню, напоминая, что не стоит наваливаться на нее всем весом. Капитану не хотелось отстраняться: он надеялся, что сможет повторить свой подвиг. Но было ему уже за тридцать, и показать себя в лучшем свете у него получалось редко. Вот и сейчас, подождав минуту-другую, ему пришлось соскользнуть с тела подруги.

Меркеля потянулась к нему. Не для того, чтобы помочь подняться, — скорее это был знак уважения к достойному врагу.

— Потом, — прошептала она. — Всегда есть время.

— Ага, — согласился Скарню, хотя ему и показалось, что обращается она не к нему, а к части его тела.

И действительно, Меркеля вздрогнула, словно голос его напомнил о том, кто лежит рядом с ней в постели. Возможно, она нуждалась в напоминаниях подобного рода: прошло уже больше года с той поры, как они стали любовниками, а Меркеля в мгновения экстаза все еще звала порою погибшего мужа.

Лицо ее стало сосредоточенным. Протянув руку, она ткнула Скарню в грудь ногтем.

— У тебя нет сестры, — вновь повторила она, и капитан кивнул.

Меркеля посмотрела в ту сторону, где находился Приекуле.

— Но как же сладка будет твоя месть прежней родне, когда держава вновь будет свободна… — хрипло прошептала она.

Скарню поразмыслил над ее словами. Что он будет делать, если вновь встретится с Крастой лицом к лицу? «Полковник граф Лурканио и маркиза Краста ». Слова с газетной страницы жгли, как купорос. Капитан кивнул:

— О да.