«Да их тут до чертовой матери, — думал он в промежутках между выстрелами. — И куда смотрит Калеб, позволяя ей выходить в такую адскую бурю?»

Внезапно волков не стало. Они снова пропали, растворились словно струйка дыма на сильном ветру.

Быстро перезарядив ружье, Вулф поскакал на луг. Он видел, что Дьюс галопом понесся в сторону конюшни, а всадница, низко пригнувшись в седле, удерживала жеребенка. За ними неотступно следовала одна из самых крупных лошадей Калеба.

Хотя Вулф и восхищался мужеством Виллоу, не испугавшейся ветра и волков, он предпочел бы, чтобы она оставалась в безопасности. Но дела были не слишком хороши, и требовались рабочие руки, даже если это всего лишь нежные руки женщины, созданные для того, чтобы качать колыбель, а не скакать с дробовиком и спасать новорожденных жеребят.

После заката солнца, холодный ветер наконец стих, что внесло некоторое успокоение среди людей и животных. Кобылы с приплодом находились в конюшне, коровы с новорожденными телятами были собраны в загоне, а мужчины объезжали остальную часть поголовья. Температура воздуха на глазах поднималась.

Подул совершенно другой ветер — легкий ветер с юга. Под его теплым дыханием к восходу луны снег начал быстро таять. Вулф поднялся в стременах и оглядел сверкающую землю. Он потянулся и сделал глубокий вдох; лишь сейчас он понял, насколько он устал.

— Иди домой, — отозвался Калеб из тени. — Худшее позади. Если животное умирает во время родов при теплой погоде, значит, оно настолько слабое, что его и спасать не стоит. Кроме того, мы сейчас так устали, что вместо волков можем перестрелять друг друга.

— Они ушли. Они теперь не придут до следующей такой бури.

Уверенность в голосе Вулфа произвела большое впечатление на Калеба. Он поднял голову, посмотрел на мужчину, которого считал своим братом, но не всегда понимал.

— А когда будет следующая такая буря? — полюбопытствовал Калеб.

— Мать моей матери видела ее в детстве. Твои внуки увидят ее, если проживут достаточно долго.

— Я надеюсь, у них будут друзья вроде тебя, которые помогут им.

— И жены вроде Виллоу, — тихо произнес Вулф.

Калеб не слышал этого. Он уже направил лошадь в сторону табуна, который охраняли Рено и Рейф. Вулф повернул к дому, где приветливо светились окна.

Отдавая себе отчет в том, что Виллоу очень устала, Вулф никак не ожидал, что дом будет полон дурманящих запахов вкусной еды. На плите стоял таз с теплой водой, а рядом лежало сухое полотенце с мылом. Он понял намек, улыбнулся и стал стаскивать с себя шапку, рукавицы, куртку, ботинки и, наконец, верхнюю и нижнюю рубашки. Он, как смог, помылся, наслаждаясь теплой водой, а затем с удовольствием растерся полотенцем.

Шелест женской юбки за спиной дал ему знать, что он уже не один в комнате. У него бешено забилось сердце при мысли о том, что сейчас он увидит Джессику и заключит ее в объятия. От нее всегда веяло чистотой и свежестью. А обнимать ее — как будто лежать среди роз в летний день.

Однако на сей раз на Вулфа пахнуло не розой, а лавандой. Улыбаясь, Виллоу протянула ему чистую рубашку.

— Если у тебя одежда так же грязна, как была у Калеба, то она может стоять вертикально. И даже сама стрелять, — пошутила она.

Вулф надел рубашку, оценив чистоту и мягкость фланели. Он посмотрел на жаркое, греющееся на медленном огне, на гору бисквитов и покачал головой в немом удивлении.

— Просто непостижимо, Виллоу! Нянчить новорожденного — и одновременно стирать для четырех мужчин, кормить их днем и ночью… А в промежутках еще спасать лошадиный приплод и отстреливать волков…

Виллоу удивленно посмотрела на него.

— Я согласна с тобой в отношении младенца и бисквитов, но в остальном ты заблуждаешься. Все остальное делала Джессика, в том числе и готовила. Спасение жеребят тоже ее заслуга, а не моя. Я лишь одолжила ей свою одежду и дробовик.

— Что ты такое говоришь?

— А то, что в пургу отправилась Джесси, а не я.

Глаза у Вулфа стали огромными, словно блюдца. Он сжал ее за плечи так сильно, что она поморщилась.

— Но ведь я собственными глазами видел, как ты скакала на Дьюсе, — сказал он твердо. — Я видел, как волк прыгнул на тебя, ты выстрелила и затем перезаряжала дробовик, пока Дьюс под тобой крутился, как бешеный. К тому же ты держала на коленях приплод, а я не знал, успею ли застрелить этого чертова волка или же он стащит тебя в снег вместе с жеребенком.

— Джесси! — предельно кратко ответила Виллоу. — Джесси, Джесси и Джесси!

Вулф отпустил Виллоу и бросился в их с Джессикой спальню.

— Если ты ищешь свою утонченную аристократку, — бросила вслед Виллоу будничным тоном, — попробуй заглянуть в конюшню.

— Что?!

— Джесси опасалась, что волки могут туда пробраться. Она знает, сколько надежд ты возлагаешь на кобылу стального окраса. Поэтому она и отправилась в пургу, когда я в бинокль увидела, что этой кобылы не хватает. Джессика и сейчас в конюшне с дробовиком. Она на страже будущего, так на ее месте поступила бы и я.

Вулф таращил глаза на Виллоу, не в состоянии поверить тому, что слышал.

— Я хотела отправиться, — продолжала Виллоу — Но Джесси не пустила меня. Она сказала, что если что-нибудь случится ей мной, то умрет Этан. А если что-то случится с ней, то не умрет никто.

— Маленькая дурочка!

— Разве? Она могла родиться аристократкой и получить аристократическое воспитание, но она вовсе не беспомощное маленькое украшение, как полагаешь ты.

Виллоу говорила уже сама с собой. Дверь за Вулфом захлопнулась, и он стремглав понесся на конюшню.

Когда стальная уловила запах Вулфа, она негромко заржала, приветствуя его. Он перегнулся через дверь стойла и заглянул внутрь. Его словно ударило то, что он увидел

Привалившись к стене, Джессика спала в дальнем углу. Рядом с ней валялся дробовик. Новорожденный гнедой жеребенок свернулся возле, согревая ее теплом. Вулф с болью отметил разницу между той, которая танцевала с ним в Лондоне, и девушкой, на которую он смотрел сейчас.

В Лондоне кожа Джессики была нежная и прозрачная, как перламутр. Америка была к ней не столь добра: на лице виднелись царапины и шрамы, щеки обветрились. В Лондоне цвет лица у нее был яркий, звучный. Сейчас губы побледнели, и усталость обвела глаза темными кругами.

Но печальные сопоставления этим лишь начались. В Лондоне волосы Джессики горели, словно пламя, и драгоценные камни поблескивали в затейливой прическе. Сейчас в спутанных кудрях торчали лишь соломинки. В Лондоне ей шили платья из самых дорогих тканей, ее юбки волновались, словно облако. Сейчас на ней было фланелевое белье, мальчишеская рубашка из оленьей кожи и бриджи со следами ее акушерской деятельности.

В Лондоне дни Джессики были заполнены чаепитиями и балами, играми и чтением книжных новинок. В Америке она работала за горничную и конюха одновременно. В Лондоне она принимала гостей, услаждая их шутками и серебряным смехом. В Америке смеяться было некогда. Случалось, что и жизнь Джессики была в опасности.

«Джесси, что я сделал с тобой?»

На немой мучительный вопрос Вулфа не было иного ответа, кроме правды: он почти убил девушку, которая доверяла ему, не доверяя более никому на свете.

Вулф тихо вошел в стойло. Он взял дробовик, вынул патрон и вернул ствол в исходное положение. Легкий шум разбудил Джессику. Вздрогнув, она механически потянулась за ружьем, которого уже не было на месте.

— Все в порядке, Джесси. Волки ушли.

Она разглядела Вулфа, прищурилась и сонно улыбнулась:

— За исключением одного, но он мой личный лорд Волк.[4] С ним я в безопасности.

Боль перевернула всю душу Вулфа. Он не принес Джессике ничего, кроме несчастья.

— Моя глупость чуть не погубила тебя, эльф. Когда я думаю, что тебя могли разорвать волки…

— Ты прекрасный стрелок, — пробормотала она, снова пытаясь уснуть.