Сколько мужчин захочет опробовать эту теорию на практике? Возможно, пока я с Робертом, нисколько. Но без него каждый начальник будет думать, что имеет право занять его место. Все они будут ждать, что я раздвину ноги ради карьеры.

И конечно же есть еще мистер Фриланд, совладелец компании и крестный отец Дейва. Не стоит сомневаться, что в его лице я заимела себе врага. Он будет вынужден терпеть меня из-за Роберта, но надолго ли его хватит? Со скольких фронтов начнется атака?

Я должна ненавидеть Роберта за то, в какое положение он меня поставил. Но, перебирая в голове ощущения прошлой ночи, того, как я была под ним, как чувствовала его пульсацию внутри себя, вспоминая, как он смотрел на меня после этого, лежа рядом, голый и безупречный… я поняла, что не могу ненавидеть его.

Поэтому я трясущимися руками надеваю консервативный черный костюм из легкой шерсти и белую шифоновую блузку с чопорным бантом на шее. Хилые доспехи для такой серьезной битвы, но придется довольствоваться тем, что есть.

Когда я прихожу в офис, Барбара уже все подготовила. Доклады отпечатаны на глянцевой бумаге и сложены в темно-синие папки. У меня встреча меньше чем через полчаса.

Я просматриваю почту. Вот напоминание об увольнении Тома Лава. Странно думать, что это было только вчера.

В послании объясняется, что до нового назначения на место Тома (которое состоится в течение нескольких дней) мы все предоставлены сами себе. Если у кого-то из нас возникнет срочный вопрос или проекту потребуется немедленное руководство, нам следует сообщить об этом по электронной почте начальнику Тома, мистеру Костину.

Начальнику Лава. Я не могу сдержать улыбку. Эти слова имеют много значений. Но мое веселье быстро меркнет под натиском насущных проблем. Значит, имя преемника Тома будет озвучено всего через несколько дней. А меня пока никто не вызывал. Может, Роберт, Аша… может, они ошибаются. Может, место Тома будет предложено кому-то еще.

Что, если так и произойдет… даже не знаю, испытаю ли я облегчение или буду ужасно разочарована. Правильнее было бы придерживаться первого варианта, и, если это случится, я покажу миру именно такие чувства.

Но глубоко внутри? Там затаится разочарование. Так не должно быть, но, полагаю, я ничего не смогу с этим поделать.

Ровно в 9:30 моя команда собирается, чтобы подготовиться к презентации для Maned Wolf. Таци, Дамиан, Нин и Аша – у каждого из них своя роль, каждый выкладывает определенные детали, готовится ответить на определенные вопросы. Но в итоге все они просто подтанцовка. Завтра мой день. Это будет моя победа или мое поражение.

Они смотрят на меня по-другому… но не осуждающе. Все они, за исключением Аши, нервничают. Когда я задаю вопрос, они тут же бросаются отвечать, в глазах тревога; и если я одобрительно киваю, они тихо вздыхают от облегчения. Конечно, имеются определенные нюансы. Таци любопытно, настороженность Нин носит оттенок неодобрения. Стоит мне встать, глаза Дамиана задерживаются на том месте, где юбка плотно прилегает к бедрам. Когда я посылаю ему вопросительный взгляд, он тут же склоняет голову, будто в молитве… или из-за стыда.

Они все знают. Но не задают мне вопросов и определенно не потешаются надо мной.

Они боятся меня. Этот страх и отталкивает, и привлекает их. Я должна бы расстроиться, но я вновь и вновь возвращаюсь к одной мысли.

Я получу место Тома.

Когда я начинаю расхаживать по кабинету, излагая цифры, Дамиан снова поднимает глаза. На этот раз его взгляд задерживается на груди. Он думает, что я ничего не заметила; думает, я не знаю, что он хочет, чтобы я с ним сделала.

Вон он, золотой ключик, не так ли? Он хочет, чтобы я что-то сделала с ним. Он никогда не осмелится стать нападающим. Я чувствую его уважение.

Люди, которые могли бы начать издеваться над тобой и попытались бы осложнить твою жизнь? Они будут кланяться нам.

Мысль тревожная…

…но и волнующая.

Я знаю, что так не должно быть, однако… ну, прежде мне не доводилось чувствовать такую власть. Я долгие годы боролась, охотилась, училась править. А Роберт одним мановением руки подарил мне все это.

Я сглатываю и перевожу внимание на Ашу. Она единственная, чье отношение не изменилось. В ее темных глазах горит внимание, но они ничего не выражают. Она олицетворение спокойствия и собранности. А ведь именно ей следовало бы бояться больше других.

Моя уверенность гаснет. Совсем немного, не настолько, чтобы я превратилась в робкую птичку, но все же. Я расправляю плечи и заканчиваю совещание. У нас есть вся информация, необходимая для завтрашней встречи. Осталось только разойтись по своим уголкам и попрактиковаться.

В конце я жестом показываю, что пришла пора покинуть мой кабинет. И они уходят. Таци, Нин, Дамиан с улыбкой на губах. Все такие послушные, готовые угодить.

В крови вновь закипает возбуждение…

…которое тут же исчезает, как только становится понятно, что Аша решила задержаться, ожидая, пока мы не останемся наедине.

– Ты что-то хотела, Аша? – спрашиваю я, когда остальные удаляются.

– Сегодня мой последний день?

Меня словно током ударило, и я на некоторое время утратила дар речи.

Мы стоим и рассматриваем друг друга. Она тоже в черном костюме, но, в отличие от меня, в брючном и накрахмаленной белой рубашке на пуговицах под аккуратным блейзером. Волосы, того же оттенка темной ночи, что и ткань, свободно спадают на спину.

– Откуда такие вопросы? – в итоге выдаю я.

Она встречается со мной взглядом, но не отвечает.

– Это ты рассказала им, что я сплю с Робертом?

Ее губы изгибаются в гримасе.

– Нет. Я надеялась попридержать эту информацию, но, оказалось, они уже все знают. Наверное, Том поделился с ними перед уходом. Маленькая месть.

Том решил отомстить мне. От этой мысли по спине побежали мурашки. Я складываю руки на груди в защитном жесте.

– Сегодня мой последний день? – снова спрашивает она.

– Насколько я знаю, нет, – говорю я. – И все же почему ты об этом спрашиваешь?

Аша долго вглядывается в мое лицо, прежде чем ответить.

– Твой любовник правит балом, – говорит она спокойно, без эмоций. – Он выбирает пьесу, увольняет неугодных ему актеров. Все это надо сделать до того, как занавес поднимется.

– И тогда что?

На ее лице появляется улыбка Моны Лизы.

– А потом начнется танец марионеток.

В моей голове происходит вспышка гнева, но я слишком поздно нахожусь с достойным ответом. Аша уже ушла.

Я поворачиваюсь и смотрю в окно. Небо темно-серое, наверное, надвигается гроза. Когда я была маленькой, я боялась грозы. Но теперь при мысли о шторме мне вспоминается океан. Его порывистые волны с шапками пены порождают чувство тревоги и опасности, но они прекрасны.

– Я красивая, – говорю я сама себе. Это так странно, потому что раньше я думала, что красивыми могут быть только принцессы. Но нынче все изменилось. Словно я придала иное значение чему-то более насыщенному, темному и чувственному. – Я красивая.

Это как мантра, речитатив, устремление. Я сажусь за стол. Работать одной – так спокойно.

В юности я не мечтала о профессии консультанта, но знала, что хочу заниматься цифрами и стратегиями. В старших классах я влюбилась в прекрасное уравнение Эйнштейна, ребенком обожала играть с отцом в шахматы… хотя он утратил интерес к игре, когда мне было лет тринадцать… я как раз начала регулярно у него выигрывать.

Что Мелоди сделала бы со своей жизнью, останься она в живых? Ее мечты о будущем были текучими, словно ртуть. Вот она собирается быть танцовщицей, а на следующий день уже мечтает о карьере актрисы; а однажды она отвела меня в сторонку и призналась, что хотела бы красть драгоценности. Она сказала, что не стала бы даже продавать все эти камни, а просто прятала бы их у себя на чердаке, пока не скопилось бы столько, что они начали бы светиться в темноте, как ночное небо, расцвеченное миллиардами звезд.

Мне тогда было примерно семь, и я помню, как захихикала от восторга, представив себе эту картину. В те дни Мелоди часто заставляла меня смеяться. Она была такая живая, такая забавная. Я любила ее. Думаю, мои родители тоже ее любили… но их любовь не была безусловной.