Запеканку вместе с контейнером я отдаю бездомному, который сидит с табличкой недалеко от туристического агентства. Искать брата нет никакого желания, а одна я столько не съем.

Карина рассказала, что у Бори частенько были конфликты с начальством. Он мог на ровном месте нахамить клиентам и те уходили не только от него, но и от них. Последней каплей для увольнения стала ссора с директором. Боря пришел на работу раздраженным, заставил клиентов ждать более получаса, а когда сделал оформление, начальник позвал его к себе в кабинет. Карина так и не передала их диалог дословно, но брат сильно обидел их руководителя, за что его и уволили.

Рано делать выводы, конечно, но брат не сказал об этом. Продолжал приходить и травить байки про неадекватных клиентов, смешил рассказами о бронированиях и вообще выглядел как человек, которого вполне устраивает его работа. Неужели все было враньем?

Домой я возвращаюсь растерянной. Никакого аппетита нет. Больше не предпринимаю попыток связаться с братом и вообще не знаю, что делать дальше. Спрашивать его о работе, когда придет? Сказать, что ходила к нему и узнала об увольнении и не забыть про пакетик? Спросить, что в нем?

Расстроенная я засыпаю перед телевизором в гостиной. Просыпаюсь от звука выстрела и с ужасом понимаю, что проспала до вечера, а по телевизору показывают какой-то боевик. На часах около пяти, желудок скручивает от голода. Я с утра только кофе выпила и ничего не ела.

Запеканка остыла, но я все же разогреваю ее в микроволновке и, утолив голод, решаю набрать брата еще раз. После сна голова немного прояснилась и ни увольнение, ни найденный пакетик не кажутся мне такими ужасными. Телефон у Бори оказывается выключен.

Следующие два часа он не включается, а я нервничаю. Вот что за человек? Почему не сказать про увольнение и трудоустройство на новую должность? Знай я, где он сейчас работает, не переживала бы. А так липкий страх расползается по телу. Вчера Боря не ночевал дома, но я даже не придала этому значения, а сегодня… он придет домой?

От размышлений меня отвлекает звонок в дверь. Я вздрагиваю и бегу открывать, поздно вспомнив о том, что у брата вообще-то есть ключи. Щелкаю замком, опускаю ручку. За какие-то мгновения меня вталкивают внутрь и прижимают к стене рядом с дверью. Щелкает замок и выключатель.

В квартире становится темно и тихо.

– Глеб? – спрашиваю дрожащим голосом.

Он тут же закрывает мне рот ладонью и прикладывает палец к своим губам. Я киваю, показывая, что поняла и он убирает руку. Так и стоим. Тишину нарушает только наше сбившееся дыхание. Его, видимо, от бега, а мое от страха. Как бы эффектно они с братом не заявлялись домой, но вот такого не было ни разу. Это настораживает. Что, если не брат, а Глеб связался с наркотиками и тот пакетик просто отдал Боре на передержку.

Я вздрагиваю, когда слышу за дверью топот ног и ругань:

– Сука, куда он делся? Ну и чо делать будем?

– Серому звони, говори, что сбежал. Пусть ищут.

– Может, позвоним по квартирам?

– И чо? Спросим, не пробегал ли? Бред. Валим отсюда. Будем пасти его у подъезда.

Я снова слышу топот, а затем и грохот подъездной двери. Мы живем на третьем этаже, а дверь металлическая. Когда ее не придерживают, грохот стоит ужасный. Я порой ночью просыпаюсь, потому что кто-то из жильцов домой навеселе возвращается.

Глеб приближается к двери, заглядывает в глазок и только потом включает свет. Я жмурюсь, чтобы слегка ослабить напряжение на глаза и только потом распахиваю веки. Глеб в это время что-то ищет в своем смартфоне и совершенно не обращает на меня внимания. Как всегда, впрочем. Я для него не важнее того же голосового помощника на смартфоне. На него он тоже не обращает никакого внимания и периодически здоровается.

– Спасибо, что объяснил, что это было, – говорю возмущенно.

– В какое дерьмо влез твой брат? – бросает Глеб раздраженно.

Я холодею. Мне совсем не нравится количество плохих новостей о брате, которые свалились на мою голову всего за день.

– Ты в курсе? – требовательно спрашивает Глеб, глядя мне прямо в глаза.

Я замираю. Не знаю, чего жду. Проблеска узнавания в его глазах? Озарившую его догадку? Я не хотела, чтобы он узнал, но почему-то была уверена, что стоит ему меня увидеть, поговорить со мной хотя бы минуту, он все поймет.

– Алина!

– Я ничего не знаю, – отвечаю и поспешно следую на кухню.

К моему удивлению, Глеб идет следом, а я пытаюсь сдержать слезы, застилающие глаза. Как… как можно не узнать девушку, с которой ты провел ночь? По голосу, взгляду, запаху… он ведь стоял совсем рядом со мной. Настолько, что стоило мне сделать вдох поглубже, и в мозг тут же вторглись воспоминания вчерашней ночи.

– Вспомни, не было ли чего-то странного.

Молча я иду в комнату к брату, извлекаю из его джинсов пакетик с порошком и возвращаюсь на кухню. Бросаю пакетик перед Глебом.

– Это достаточно странно?

– Что это?

– Откуда я знаю? Нашла сегодня у Бори в кармане, когда собиралась постирать одежду.

– Блть, это что, наркота?!

Я пожимаю плечами. В этой области я точно не эксперт. Понятия не имею, что это, наркотики или что-то другое. Вот пусть берет и проверяет, если ему интересно.

– Кто за тобой гнался?

– Не за мной. Они к брату твоему типа пришли. Скрутили меня, спрашивали про какие-то деньги. Я понятия не имел вообще о чем они. Удалось вырваться и сбежать.

– Сюда?

– А куда? Я не рассчитал, что они за мной побегут, но ребята оказались проворными, за мной погнали. Я отстал от них у подъезда. Хорошо, что ты открыла быстро, иначе…

Только сейчас я замечаю на его лице несколько ссадин и кровоподтеков. Я просто боялась на него посмотреть, а сейчас с ужасом рассматриваю раны.

– Их нужно обработать, – киваю на его скулу и бровь. – Я принесу аптечку.

На то, чтобы сходить в ванную и вынести оттуда бокс с лекарствами у меня уходит минута. Все это время Глеб безрезультатно пытается кому-то дозвониться. Подозреваю, что брату, но у того выключен телефон.

Я ставлю аптечку на столешницу, откупориваю перекись, достаю ватные диски и смочив один раствором, поворачиваюсь к Глебу:

– Позволишь?

Он кивает, садится на высокий барный стул и прикрывает глаза. Господи, как хорошо, что он это сделал. Так сердце не норовит вылететь из груди, словно бешеное.

– Тебе здесь нравится? – спрашивает Глеб, когда я подхожу ближе.

– Здесь в смысле в квартире?

– В городе. В университете. Ты же учишься? Боря говорил на дизайнера, но я могу что-то путать.

– Да, на дизайнера. Меня всё устраивает.

Я промакиваю рану на его брови, вытираю запекшуюся кровь и дезинфицирую чистым ватным диском, смоченным в перекиси. То же самое проделываю со скулой, отмечая, как раздуваются его ноздри и как учащается дыхание. Пока его глаза закрыты, я позволяю себе рассмотреть Глеба получше.

Брови вразлет, неглубокая посадка глаз, от чего взгляд кажется открытым и искренним. И до костей пробирает, когда он смотрит. Ощущение, что насквозь видит. Хорошо, что сейчас у него глаза закрыты, иначе мои руки не справились бы с поставленной задачей. Я спускаюсь взглядом к прямому носу, к пухлым губам, которые вчера меня целовали. Их вкус я чувствую до сих пор, хотя уже и зубы с утра чистила, и косметику всю смывала. Чувствую, и все тут. Может быть потому что первый мужчина не забывается. А может, потому что это Глеб.

– Можно я здесь останусь?

От неожиданности я роняю ватный диск на пол.

– Черт…

Я быстро приседаю, хватаю ватный диск с пола, а когда встаю, приподнимаю голову и встречаюсь взглядом с Глебом, который изучает меня. Я быстро тычу взгляд в пол, снова смачиваю тампон в перекиси и пытаюсь прикоснуться к Багрову, но он тут же уворачивается и вскакивает с барного стула:

– Хватит!

– Там надо протереть еще, чтобы…