Собственно, потери были неизбежны. Своему первому Дай-Ло Рыжий Пу лично вырвал сердце,

едва получил от Управителя титул Дедушки. Нужно было показать, кто в порту хозяин, да и вообще – дерзок был старый Дай-Ло не в меру. Затем четырех Дай-Ло подряд, одного за другим, расстреляли солдаты Юаня Шикая во время пинской кампании против кунг-фу. Шестого Дай-Ло вместе с его подчиненными зарезали в фанзе возле Сыпингоу. И вот теперь новые три…

– Простите меня, Дедушка, а когда мы длинноносых резать начнем?

– Сначала уберем гнилое мясо, – усмехнулся Рыжий Пу. – А когда народ выздоровеет и станет единым, тогда и за варваров можно приняться. Кто устоит перед единым народом?

– Никто, Дедушка! – хором отозвались новички.

– И я так думаю, – улыбнулся Рыжий Пу.

Он обвел хозяйским взглядом широкую улицу, и в груди у него потеплело. Да, потери были велики, но борьба оказалась не напрасной. Кто бы мог поверить пару лет назад, что захват иноземцами китайских портов заставит людей проснуться, а императрицу Цыси – признать, а затем и призвать на помощь силу духа божественной Триады? Кто бы мог поверить, что наступит время, когда идеалы справедливости восторжествуют, а трупы продажных любителей иноземных вещей и религий будут открыто валяться на городских улицах?

Рыжий Пу горделиво улыбнулся. Он знал то, во что сегодня даже его ближайшие помощники вряд ли поверят: не пройдет и десяти лет, и священные идеи Тай-Пин станут претворяться в жизнь. И тогда богатые потеряют сворованное у простых людей богатство, сановники потеряют свою навязанную простым людям власть, и Истинно Духовный Человек – главное и единственное звено между Небом и Землей, между Божественным и Плотским – наконец-то поймет, как он велик.

Действительный статский советник, Чрезвычайный посланник в Китае, кавалер Георгиевского креста Михаил Николаевич Гирс проводил взглядом удаляющихся ихэтуаней с рыжим предводителем во главе и решительно задвинул шторку.

Собственно, погромщики взяли власть в предместьях столицы еще с неделю назад, но в то время привлекать дополнительный военный отряд для охраны миссии он счел неуместным – был риск спровоцировать протесты цинского правительства.

Но теперь, когда «боксеры-ихэтуани» появились и в Пекине, стало ясно: Цины пойдут на все и до конца. Поэтому Гирс еще вчера, 15 мая 1900 года, отправил Алексееву короткую шифрограмму с просьбой выслать-таки военный отряд, а уже сегодня боялся, что опоздал. Огороженный высоченной, в двадцать одну версту по периметру стеной Пекин грозил превратиться в ловушку для каждого иностранца.

– Что у нас на дорогах, Надан Иванович? – обратился он к начальнику Пекинской почтовой конторы.

– Плохо, Михаил Николаевич, – отозвался Гомбоев. – Пока с портом Дагу связь держим, но, думаю, день-два, от силы – неделя, и нам и эту дорогу перекроют.

– Заказанное оружие подвезти успеют?

– Вряд ли, Михаил Николаевич, – с сомнением покачал головой Гомбоев.

Гирс недовольно хмыкнул. Сегодня на каждого члена русской миссии в Пекине было всего-то порядка тридцати патронов, и если ихэтуани пойдут на штурм…

– А вы, Виктор Викторович, провели ревизию, как я просил? – повернулся он к врачу миссии.

– Да, Михаил Николаевич, – кивнул Корсаков и протянул через стол опись медикаментов. – Для мирной жизни есть все, а вот случись стрельба… Бинтов, йода, морфия будет остро не хватать.

– Мы вообще можем не удержаться, Михаил Николаевич, – внезапно подал голос Евреинов, второй секретарь посольства.

– Знаю, – кивнул Гирс. – И какие по этому поводу мысли?

– Надо бы женщин и детей к англичанам отправить. Не думаю, что они откажут, а стены у них потолще…

Гирс на секунду задумался.

– Согласен. Вот вы этим и займитесь, Борис Николаевич. И просите не только за детей и женщин; надо бы всех штатских понадежнее укрыть. А теперь давайте снова и по порядку, все, что у нас есть: оружие, снаряжение, резервы. Начнем с первого секретаря. Слушаем вас, Василий Николаевич.

Крупенский разложил на столе опись, а Гирс на секунду ушел в себя. Британско-американско-русский участок обороны дипгородка был достаточно велик, однако русским предстояло оборонять в основном территорию своей миссии и здание Русско-Китайского банка.

– Кстати, Василий Николаевич, вы нашли, из чего баррикаду до банка строить? – оборвал он Крупенского.

Тот кивнул.

– Не в этом беда, Михаил Николаевич. Пушку, боюсь, уже не подвезут. Снаряды есть, а толку от них никакого. Да и людей у нас маловато: ну что это – шесть казаков да урядник…

– Ничего, – ободряюще улыбнулся Гирс, – мал золотник, да дорог, авось не дадимся! А там и наши подойдут.

Наместник Его Величества, командующий войсками Квантунской области Евгений Иванович Алексеев был в затруднительном положении. Рассчитывать на честность императрицы Китая он не мог – Цыси одной рукой посылала войска на усмирение бунтовщиков, а другой подписывала вполне недвусмысленные указы об их полной поддержке. А тем временем ихэтуани стали по-настоящему опасны, и порой на КВЖД происходило до трех вооруженных столкновений в сутки. Перестрелка на станции Дашицяо, вооруженная демонстрация в Инкоу, забастовка в Харбине с этим диким обвинением русских инженеров в использовании человеческого сала для смазки колес, – было от чего схватиться за голову… или за оружие.

Нет, находящиеся в Порт-Артуре войска давно были готовы к экспедиции, но разворачивание полноценной военной кампании против бандитов могло обернуться еще большей бедой. Даже главный инженер дороги Югович, более всего страдающий от хунгузов, предложенную военными моряками помощь решительно отверг.

Пожалуй, Алексеев терпел бы и дальше, но когда он получил тревожную шифрограмму от Гирса, а затем очередное донесение о том, что европейцы надумали-таки послать в Пекин отряды для обороны своих посольств, он решился.

– Отправьте шифрограмму в Санкт-Петербург, – поднял Алексеев глаза на секретаря.

Тот изготовился записывать.

«Согласно просьбе посланника, завтра с рассветом выйдет отряд судов в Таку для посылки в Пекин ста человек десанта».

За две недели беспрерывных поездок – где на поезде, где на лошадях – Курбан узнал о своих владениях больше, чем за всю предыдущую жизнь. Он увидел Аньду и Хайлар, Мучинь и Яомынь, тайгу и степь, горы и пустыни. Но – Великая Мать! – какой только сброд не топтал теперь эту священную землю! Русские и китайцы, тунгусы и маньчжуры, монголы и корейцы – здесь жили все, кроме тех, кому вся эта земля всегда принадлежала.

Наблюдая за Семеновым, он исподволь выучился читать карту, слушал, как звучат названия станций и деревень, и порой с горечью узнавал бесстыдно искаженные на китайский или монгольский лад родные тангутские слова.

Он привык терпеть вечное присутствие железных драконов, притерпелся к постоянному запаху машинного масла и металла; он даже приучил свое тело переносить неудобства русской одежды. И лишь одно терзало его, как и прежде, – неизвестность. Боги по-прежнему являли свою волю внезапно и непредсказуемо.

Вот и этой ночью Курбану почему-то приснился Золотой Дракон со злыми нефритовыми глазами. И только поутру, выйдя из душной теплушки, в которой они с поручиком провели ночь, он увидел, что знак послан богами неспроста. Вокруг железных полос, по которым время от времени пробегали паровозы, кипела работа, и вышедшие вместо саботажников-китайцев русские мастеровые были встревожены и боевиты.

– Давай, робяты! Мы и так не успеваем! – орал густым басом хорошо одетый орусбажи. – Навались! Ищо-о… взя-али!

Встревожен и деловит был и поручик. Он бегал то на склады, то в мастерские, быстро и сосредоточенно записывал что-то в толстую линованную тетрадь и лишь к вечеру, когда часовые заступили на посты, захлопнул ее и повернулся к толмачу.

– Вот черт! Не успеваю…

– Русские воевать будут? – скорее констатировал, чем спросил Курбан.