Прошло несколько минут. Белов лежал животом на плечах Кондратьева и трещал кинокамерой. Акико что–то бормотала в диктофон (кажется, по–японски), не сводя глаз с кальмара. У Кондратьева заныла шея, к тому же он боялся, что кальмар очнется и удерет или снова бросится на субмарину и тогда все нужно будет начинать сначала.

? Вы еще не скоро? ? осведомился Кондратьев.

? Очень,? ответил Белов сипло и невпопад.

Кальмар приходил в себя. По его лапам прошла зыбкая судорога. Громадные, величиной с футбольный мяч, глаза повернулись, словно шарниры в гнездах, и уставились на свет прожекторов. Потом лапы вытянулись в струнку, снова сжались, и бледно–лиловая кожа налилась темным светом. Кальмар был ошпарен, оглушен, но он готовился к новому прыжку. Кальмар не отступал. Он и не думал отступать.

— Ну? ? спросил Кондратьев нетерпеливо.

— Ладно,? недовольно сказал Белов.? Можешь.

— Слезай с меня,? сказал Кондратьев.

Белов слез и положил подбородок на правое плечо Кондратьева. По–видимому, он забыл о глубинной болезни. Кондратьев взглянул на экран, затем положил палец на спусковой крючок.

— Близко слишком,? пробормотал он.? Ну ничего. Выстрел! Субмарина вздрогнула.

— Выстрел!

Субмарина вздрогнула еще раз. Кальмар медленно раскрывал лапы, когда под его глазами одна за другой взорвались две пироксилиновые торпеды. Две мутные вспышки и два громовых раската: бомбррр, бомбррр. Кальмара затянуло черным облаком, а затем субмарину бросило на хвост, она опрокинулась на левый борт и принялась танцевать на месте.

Когда волнение прекратилось, прожектора осветили буро–серую колышущуюся массу, из которой в пучину вываливались, крутясь, бесформенные дымящиеся лохмотья. Некоторые еще извивались и дергались в лучах света, отбрасывая в желто–зеленую толщу пыльные тени, и исчезали во мраке. А на экране локатора уже появились один за другим четыре, пять, семь сигналов, нетерпеливых, выжидающих.

? Акулы,? сказал Кондратьев.? Тут как тут.

? Акулы ? мерзость,? хрипло сказал Белов.? Вот кальмара жалко… Такой экземпляр! Варвар ты, Кондратьев… А вдруг он разумный?

Кондратьев промолчал и включил свет. Акико сидела, прислонившись к стене, склонив голову на плечо. Глаза ее были закрыты, рот полуоткрыт. Лоб, щеки, шея, голые руки и ноги лоснились от пота. Диктофон лежал под ногами. Кондратьев подобрал его. Акико открыла глаза и смущенно улыбнулась.

— Сейчас будем возвращаться,? сказал Кондратьев. Он по думал: «Завтра ночью спущусь и перебью остальных».

— Очень душно, товарищ субмарин–мастер,? сказала Акико.

? Еще бы,? сердито сказал Кондратьев.? И коньяк, и духи…

Акико опустила голову.

? Ну ничего,? сказал Кондратьев.? Сейчас будем возвращаться. Белов!

Белов не ответил. Кондратьев обернулся и увидел, что Белов поднял руку и ощупывает замок люка.

— Что ты делаешь, Белов? ? спросил Кондратьев спокойно. Белов повернул к нему серое лицо и сказал:

— Душно здесь. Надо открыть.

Кондратьев ударил его кулаком в грудь, и он упал навзничь, запрокинув острый кадык. Кондратьев торопливо отвернул кислородный кран, затем поднялся и, перегнувшись через Белова, осмотрел замок. Замок был в порядке. Тогда Кондратьев ткнул Белова пальцами под ребро. Акико следила за ним блестящими глазами.

? Товарищ Белов? ? спросила она.

? Жареная утка,? сердито сказал Кондратьев.? И глубинная болезнь в придачу.

Белов вздохнул и сел. Глаза у него были сонные, он пощурился на Кондратьева, на Акико и сказал:

? Что случилось, друзья мои?

? Ты чуть не утопил нас, чревоугодник,? сказал Кондратьев.

Он поднял нос субмарины вертикально и начал подъем. Было четыре часа утра. Должно быть, «Кунашир» уже подошел к точке рандеву. Дышать в кабине было нечем. Ничего, скоро все кончится. Когда в кабине свет, стрелка батиметра кажется розоватой, а цифры ? белыми. Шестьсот метров, пятьсот восемьдесят, пятьсот пятьдесят…

— Товарищ, субмарин–мастер,? сказала Акико.? Можно спросить?

— Можно.

— Ведь эта удача, что мы так скоро нашли ика?

— Это он нас нашел. Он, наверное, километров десять за нами тащился, присматривался. Кальмары всегда так.

— Кондратьев,? простонал Белов.? Нельзя ли поскорее?

— Нельзя,? сказал Кондратьев.? Терпи.

«Почему ему ничего не делается? ? подумал Белов.? Может быть, он действительно железный? Или это привычка? Господи, только бы увидеть небо. Только бы увидеть небо, и я никогда больше не пойду в глубоководный поиск. Только бы удались фото. Я устал. А вот он совершенно не устал. Он сидит чуть ли не вверх ногами, и ему ничего не делается. А у меня от одного взгляда на то, как он сидит, начинается тошнота».

Триста метров.

? Кондратьев,? сказал Белов.? Что ты будешь делать завтра?

Кондратьев ответил:

? Утром придут Хен Чоль и Вальцев со своими субмаринами, а вечером мы прочешем впадину и перебьем остальных.

Завтра вечером он снова спустится в эту могилу. И он говорит это спокойно и с удовольствием.

— Акико–сан.

— Да, товарищ Белов?

— What are you going to do tomorrow?

Кондратьев взглянул на батиметр. Двести метров. Акико вздохнула.

? Не знаю,? сказала она.

Они замолчали. Они молчали до тех пор, пока субмарина не всплыла на поверхность.

? Открой люк,? сказал Кондратьев.

Субмарина закачалась на легкой волне.

Белов поднял руку, передвинул защелки замка и толкнул крышку.

Погода изменилась. Ветра больше не было, туч тоже не было. Звезды были маленькие и яркие, в небе висел огрызок луны. Оке ан лениво гнал небольшие светящиеся волны. Волны плескались и журчали у башенки люка.

Белов первым выкарабкался наружу, за ним вылезли Акико и Кондратьев. Белов сказал:

? Как хорошо!

Акико тоже сказала:

? Хорошо.

Кондратьев тоже подтвердил, что хорошо, и добавил, подумав:

— Просто замечательно.

— Разрешите, я искупаюсь, товарищ субмарин–мастер,? сказала Акико.

— Купайтесь, пожалуйста,? вежливо разрешил Кондратьев и отвернулся.

Акико разделась, сложила одежду на край люка и потрогала ногой воду.

Красный купальник на ней казался черным, а ноги и руки ? неестественно белыми. Она подняла руки и бесшумно соскользнула в воду.

? Пойду–ка я тоже,? сказал Белов.

Он разделся и сполз в воду. Вода была теплая. Белов сплавал к корме и сказал:

? Замечательно. Ты прав, Кондратьев.

Затем он вспомнил лиловое щупальце толщиной с телеграф ный столб и поспешно вскарабкался на субмарину. Подойдя к люку, на котором сидел Кондратьев, он сказал:

? Вода теплая, как парное молоко. Искупался бы.

Они молча сидели, пока Акико плескалась в воде. Голова ее черным пятном качалась на фоне светящихся волн.

? Завтра мы перебьем их всех,? сказал Кондратьев.? Всех, сколько их там осталось. Нужно торопиться. Киты подойдут через неделю.

Белов вздохнул и ничего не ответил. Акико подплыла и ухватилась за край люка.

? Товарищ субмарин–мастер, можно, завтра я опять с вами? ? спросила она с отчаянной смелостью.

Кондратьев сказал медленно:

— Конечно, можно.

— Спасибо, товарищ субмарин–мастер.

На юге над горизонтом поднялся и уперся в небо луч прожектора. Это был сигнал с «Кунашира».

? Пошли,? сказал Кондратьев, поднимаясь.? Вылезайте, Акико–сан.

Он взял ее за руку и легко поднял из воды. Белов мрачно сообщил:

? Я посмотрю, какая получилась пленка. Если плохая, я тоже спущусь с вами.

— Только без коньяка,? сказал Кондратьев.

— И без духов,? добавила Акико.

— И вообще я попрошусь к Хен Чолю,? сказал Белов.? Втроем в этих кабинах слишком тесно.

? Ваша первая книга мне не понравилась,? сказал Парнкала.? В ней нет ничего, что могло бы поразить воображение серьезного человека.

Они лежали в шезлонгах под выцветшим горячим тентом на веранде поста Колд Крик ? биотехник Гибсонского заповедника Жан Парнкала и корреспондент Европейского информационного центра писатель Евгений Славин. На низком столике между шезлонгами стоял запотевший пятилитровый сифон. Пост Колд Крик располагался на вершине холма, и с веранды открывался отличный вид на знойную сине–зеленую саванну Западной Австралии.