«Конечно, эти стихи, — писала в своей статье С. Масчан, — нельзя считать даже наброском какого-то целостного произведения, но они представляют безусловный интерес. В этих отдельных, часто несвязанных поэтических строках возникают есенинские образы, краски, музыка его стиха» (там же).
«Буря воет, буря злится…» (с. 282). — Наседкин В. Последний год Есенина (Из воспоминаний). М., 1927, с. 45 — ст. 1–3; полностью (сохранившиеся строки) — Сергей Есенин. Собр. соч. В 5-ти т. Т. 3, М., 1962, с. 249–250.
Печатается и датируется по рукописи «Комментария» (ГЛМ).
В. Ф. Наседкин, который беседовал с Есениным 20 декабря в клинике, вспоминал: «За вечер Есенин дважды читал мне три новых стихотворения. Одно, если не изменяет память, начинавшееся со строк «Буря воет, буря злится…» ‹далее приводится еще две строки›, поразило меня своей редкой силой выразительности и образности. Под свежим впечатлением оно показалось мне лучшим из всего, написанного им за этот год» (Восп., 2, 312).
С. А. Толстая-Есенина, рассказав о двенадцати стихотворениях Есенина, помеченных осенью 1925 года и посвященных русской зимней природе, сообщала: «Были еще стихотворения с зимним пейзажем, написанные 17–20 декабря 1925 года в последние дни пребывания Есенина в клинике. Они не дошли до нас полностью, т. к., продолжая работать над ними, Есенин оставил автографы у себя и увез их в Ленинград. Куда они исчезли после его смерти, нам неизвестно. В памяти слышавших эти стихи от Есенина сохранились отдельные строки: «Буря воет, буря злится…» ‹и т. д.›.
Дальше поэт вспоминает свою жизнь.
В последней строфе березки на поляне танцуют вальс. Этой строфой начиналось другое «зимнее» стихотворение, написанное перед тем, которое мы цитируем. Этим стихотворением Есенин, по его словам, пожертвовал для того, чтобы воспользоваться строфой как концом для нового стихотворения» (Восп., 2, 262–263).
Кантата (с. 285). — Газ. «Воля и думы железнодорожника», М., 1918, 26 окт., № 72; журн. «Зарево заводов», Самара, 1919, № 1, янв., с. 24–25.
Список рукой М. П. Герасимова. Дата: «Осень 1918» (список сделан для музея Есенина в 1926–1927 годах с текста в «Зареве заводов» с уточнением в 1-й строке: вместо кровавой — кровавый и указанием даты).
Печатается по тексту «Зарева заводов».
Датируется по помете в списке рукой М. П. Герасимова (ИМЛИ).
Первая публикация «Кантаты» была анонимной и начиналась небольшим предисловием под заголовком «Открытие мемориальной доски»: «Во время октябрьских торжеств на могиле жертв революции будет открыта мемориальная доска скульптора Каменского ‹был принят проект С. Т. Коненкова›. Для открытия мемориальной доски выработана следующая кантата… ‹далее воспроизводится текст всех трех частей произведения›».
Вторая публикация сопровождалась редакционным примечанием: «Написана коллективно тремя поэтами: М. Герасимовым, Сергеем Есениным, Сергеем Клычковым для кремлевской доски скульптора Коненкова, павшим за свободу». Коллективность, видимо, надо понимать как совместное обсуждение поэтами тематической направленности и редактуры всей кантаты, хотя у каждой ее части был автор.
На принадлежность Есенину второй части кантаты указал И. В. Евдокимов в примечании к 4 тому Собр. ст. Есенина «Стихи и проза» (1927), с. 427. Есть основания полагать, что автором первой части кантаты был М. П. Герасимов, а третьей — С. А. Клычков. Об этом, в частности, говорят последовательность фамилий авторов «Кантаты» в примечании редакции «Зарева заводов» (главный редактор журнала — М. П. Герасимов) и повторенная в «Кантате» часть строки из стихотворения М. Герасимова «Аллюминий» («Сквозь туман кровавый») — см.: Герасимов М. Завод весенний. М., 1919, с. 83.
Первая, газетная, публикация кантаты по сравнению со второй, журнальной, имеет разночтения во всех частях произведения.
Приводим полный текст кантаты, напечатанный в газете:
«К первой годовщине Октябрьской революции, — рассказывал С. Т Коненков, — было решено установить обелиск на Кремлевской стене в память о героях революции, павших в боях за свободу. Московский Совет объявил конкурс. По конкурсу прошел мой проект, и мне было поручено сделать мемориальную доску-надгробие. Я приступил к работе. Времени было мало. В мастерской в те годы у меня бывали Клычков и Есенин. Как-то в разговоре с ними я сказал, что хорошо бы написать стихи для торжественного открытия мемориальной доски. Они живо и охотно откликнулись на мое предложение. К ним подключился и поэт Михаил Герасимов, с которым в то время Есенин был близок. Композитор Иван Николаевич Шведов (1895–1921) написал на стихи Есенина, Клычкова и Герасимова музыку. Так появилась «Кантата». На торжественном митинге, посвященном открытию мемориальной доски, который состоялся в первую годовщину Октября, оркестр и хор исполнили «Кантату». На митинге выступал Владимир Ильич Ленин…»
На вопрос, были ли на митинге Есенин, Клычков и Герасимов, С. Т. Коненков ответил: «Скорее всего были. Я помню, что домой с митинга мы шли все вместе. Были с нами и Клычков и Есенин» (Прокушев Юрий. Сергей Есенин в 1918 году. — Альм. «Прометей». Т. 4, М., 1967, с. 317–318).
Добавим, что «Кантату» после речи В. И. Ленина исполнил сводный хор, состоявший в основном из молодых рабочих-студийцев Пролеткульта под руководством дирижера-педагога Г. П. Любимова (псевд.; наст. фам. и имя Караулов Модест Николаевич; 1882–1934).
В 1948 году, когда сделали проход из Кремля в Мавзолей В. И. Ленина через Сенатскую башню, мемориальная доска была снята со стены и отправлена в Ленинград, в Государственный Русский музей. В 1961 году под наблюдением С. Т. Коненкова доску отреставрировали.
