По идее народного суверенитета, которую отстаивал Пейн, источником и обладателем полноты власти является народ. Эта идея в XVIII в. была сильным оружием буржуазии в ее борьбе против монархических сословных порядков и за утверждение своей политической власти. Современные же идеологи империализма пытаются изобразить господство монополий и банкиров в США как «претворение в жизнь» этой идеи Пейна и других радикальных просветителей. Д. Менг, искажая историческую истину, пишет: «Пейн не был безошибочным предсказателем. Однако в более широком смысле время подтвердило его веру в необходимость сохранения народного контроля над правительством вообще. Соединенные Штаты Америки с удивительным упорством придерживались этого принципа народного суверенитета» (цит. по 37, стр. 250).

Пейновская теория происхождения государственной власти носит идеалистический характер. По мнению Пейна, есть три источника этой власти: суеверие, сила и, наконец, «общие интересы общества и общие права человека» (18, стр. 206). Из этих источников соответственно возникают власти, существо которых просветитель определяет как господство духовенства, господство завоевателей и господство разума. Пейн ратует за последнее, за свой идеал — буржуазно-демократическую республику, которая возникает естественным путем «из недр общества или из общественного договора» (18, стр. 205).

Рассуждения Пейна об источниках государственной власти показывают, что он, как и его современники, не в силах был распознать действительные социально-экономические причины возникновения государства, но его рассуждения служили теоретической базой для антифеодальной борьбы против монархической власти и в сокрушении «старых порядков» они сыграли огромную роль.

В эпоху Просвещения и буржуазных революций XVIII в. Пейн был решительным и последовательным борцом против монархии и за республику. В этом отношении Пейну уступали и Вольтер, и Монтескье, и Дидро, и другие великие просветители, так или иначе готовые пойти на компромисс с монархией, с просвещенным абсолютизмом. Сам Пейн объяснял эту нерешительность условиями деспотического режима абсолютизма, в которых приходилось творить французским философам— предвестникам революции (см. 18, стр. 228).

На протяжении всей своей деятельности при всяком возможном случае Пейн повторяет, что он открытый враг монархии, и в особенности монархии наследственной. Он приводит сильные аргументы, находит яркие характеристики, убийственно обличающие антинародный характер монархической власти. В «Здравом смысле», в разделе «О монархии и престолонаследии», Пейн писал: «Зло монархии мы дополнили злом престолонаследия, и если первое есть ущерб и унижение для нас самих, то второе, будучи возведенным в закон, есть оскорбление и обман потомства. Ибо все люди по происхождению равны, и ни у кого не может быть прирожденного права дать своей семье преимущество перед всеми другими, и хотя сам человек мог заслужить известную долю почестей от своих современников, однако его потомки могут быть вовсе не достойны наследовать их. Одним из самых сильных естественных доказательств нелепости прав престолонаследия является то, что их не одобряет природа, иначе она так часто не обращала бы их в насмешку, преподнося человеку осла вместо льва» (18, стр. 29–30). Во времена полного господства монархий, в самом начале американской войны за независимость и еще до того, как произошла французская революция, Пейн на весь мир открыто провозглашал: «Один честный человек дороже для общества и для господа, чем все коронованные негодяи, когда-либо жившие на земле» (18, стр. 33).

В разгар французской революции Пейн писал в «Правах человека», что монархия всегда казалась ему глупой вещью.

Монархическому и аристократическому способу правления Пейн противопоставляет представительную систему правления в виде республики. Эти два способа правления имеют совершенно противоположные исходные принципы: первый — невежество, второй — разум. Пейн отдает предпочтение представительной системе правления в виде республики, наилучший пример которой «по духу и практике» он видел в тогдашних Соединенных Штатах Америки. Во второй части «Прав человека» он так раскрывает существо этой власти: «Республиканское правление — не что иное, как правление, учреждаемое и осуществляемое в общественных интересах, как индивидуальных, так и коллективных. Оно не необходимо связывается какой-либо особой формой, но наиболее естественно ассоциирующейся с ней является представительная форма» (17, т. I, стр. 370).

Учение Пейна об обществе и государстве, имевшее в своей основе прогрессивные теории «естественного права» и «общественного договора», было обоснованием права народа менять антинародные режимы и устанавливать власть, отвечающую его целям и нуждам.

2. О РЕВОЛЮЦИЯХ

На почве великих исторических событий— американской и французской революций — расцвел талант Пейна, революционера-борца. Он чувствовал себя хорошо, когда находился в гуще событий, среди тех, как он говорил, кто в защиту разума восстает против тирании.

Великому просветителю было свойственно стремление теоретически понять революционные события, проникнуть в их внутренний смысл. Он предвидел, что со временем сложные перипетии политической борьбы станут яснее, экономические, военные и другие факторы революций приобретут в исторических описаниях более надежную фактическую опору, считал, что «с первого взгляда вещи, как и люди, редко воспринимаются правильно» (17, т. II, стр. 215). Словом, как он писал в 1782 г. в письме к аббату Рейналю, «слишком рано еще писать историю революции» (там же). Тем не менее он сам начинает собирать материалы к истории американской революции, а в «Правах человека» дает яркий набросок истории французской революции.

Пейн высказал ряд интересных мыслей о причинах, развитии и сущности революций XVIII в. Он рассматривал буржуазные революции в Америке и Франции XVII в. как события всемирно-исторического значения, игравшие большую роль в общественном прогрессе. «Никогда не было столь выгодных возможностей для Англии и для всей Европы, как те, которые созданы двумя революциями в Америке и Франции. Благодаря первой свобода приобрела народного защитника в западном мире; благодаря второй — в Европе», — читаем мы в «Правах человека» (17, т. I, стр. 449).

Подводя итоги американской революции, Пейн писал в 1783 г.: «Величайшая и глубочайшая революция, которую когда-либо знал мир, славно и благополучно завершилась» (18, стр. 170). Эта пейновская оценка перекликается со словами К. Маркса, который отметил, что «американская война XVIII столетия за независимость прозвучала набатным колоколом для европейской буржуазии…» (3, стр. 9).

В речи 1792 г. Пейн говорил о влиянии американской революции на последующие события в Европе и подчеркнул, что тот же сильный дух, который обеспечил успех дела в Америке, обеспечит его и во Франции, потому что нельзя победить народ, который решил быть свободным. «Особая честь Франции в том, что она теперь подняла знамя свободы всех народов» (17, т. II, стр. 539).

Отвечая Бёрку, принижавшему значение французской революции, Пейн писал, что такие люди «не правомочны судить об этой революции. Размах ее слишком велик, чтобы они могли охватить его своим взглядом; в ней проявляется слишком мощный разум, чтобы они были в состоянии его постигнуть» (18, стр. 185).

Пейну чужд распространенный в его времена взгляд на революцию как на простую смену правителей. Для него это событие, коренным образом меняющее весь ход общественного развития. Такие примеры он видит в революциях XVII и XVIII вв. в Англии, Америке и Франции. То, что раньше называлось революциями, считает Пейн, было немногим больше, чем сменой лиц, стоявших у власти, изменением местных обстоятельств, но революции в Америке и Франции вызвали обновление естественного порядка вещей, системы всеобщих принципов.

Пейн, идеалистически объяснявший историю человечества, сводил в конечном счете содержание буржуазных революций к перевороту в идеях, в принципах, к замене «старого правления новым правлением», искренне надеясь, что таким образом будет решена задача ликвидации тиранических режимов, преодолена социальная несправедливость и установлена свобода, равенство и счастье для всех слоев народа. В социально-экономических условиях того времени такой ход рассуждений исторически был оправданным.