Особенное внимание уделяет Кампанелла дополняющей «естественную магию» «магии искусственной» — под последней он понимает воздействие изобретений человеческого ума. Не всякое техническое изобретение и открытие может быть отнесено к искусственной магии, но лишь такое, механизм действия которого не известен окружающим. Так, «в Италии чудом было первое употребление артиллерии венецианцами», теперь же оно вошло в привычку; американские индейцы приняли испанцев за богов, издающих гром из своих ружей, но это было «вначале, а не теперь» (38, стр. 178). Таким же «магическим» делом первоначально было изобретение компаса и книгопечатания (24, стр. 242). «Реальная искусственная магия производит реальные действия», — говорит Кампанелла в 14-й книге «Богословия» и в качестве примеров приводит искусственного орла, «недавно сделанного в Нюрнберге». К магическим действиям он относит и превращения камней и металлов, действия алхимиков. Но «всякую магию превосходит» телескоп, «который в тысячу раз увеличивает предметы и сокращает расстояния, благодаря чему Галилей увидел новые звезды, и планеты, и облака» (38, стр. 186).

Сам Кампанелла немало занимался «искусственной магией», составляя проекты захватывающих воображение изобретений. В мемориалах, направленных из неаполитанских тюрем правителям и государям, он обещал создать корабли, которые и без весел могли бы плыть в безветренную погоду; построить повозки с парусами, передвигающиеся с большими грузами одной силой ветра; сделать приспособление, с помощью которого всадники смогли бы управлять конем, не занимая обеих рук (192, стр. 478). Еще большего в мечтах калабрийского узника достигли граждане «Города Солнца»: «…они уже изобрели искусство летать — единственное, чего, кажется, недоставало миру, а в ближайшем будущем ожидают изобретения подзорных труб, при помощи которых будут видимы скрытые звезды, и труб слуховых, посредством которых слышна будет гармония неба» (5, стр. 120–121).

Итак, «естественная» и «искусственная магия» Кампанеллы — это использование магом-философом таинственных и неизвестных «толпе» достижений науки, свойств природы и природных сил, технических новшеств и изобретений с целью психологического воздействия на души людей.

Но этим не ограничиваются задачи мага-философа. Пока речь шла, собственно, о средствах. А целью его является преобразование человеческого общества, переустройство мира. Так появляется в книге «О способности вещей к ощущению и о магии» специальная глава— «Общие правила возбуждения и изменения страстей». «Великий маг, — говорит Кампанелла, — должен быть законодателем, который вводит вещи приятные и полезные всем, а немногих противящихся убеждает, что они хороши. Если ты прибавишь знание физики и астрологии, которые действуют и движут известными вещами в известных местах и в известное время, то достигнешь совершенства» (24, стр. 279).

Таким образом, «маг» — это философ, который не ограничивается созерцанием, но действует, основываясь на знании глубочайших взаимосвязей мира. Включая в себя весь свод наук, в том числе и астрологию, которая являлась для Кампанеллы наукой о взаимосвязи земных и небесных явлений, магия должна была, по мысли калабрийского реформатора, служить основой практической деятельности в целях всеобщего преобразования. Так через магию натурфилософия смыкается с политикой. В учении о маге-законодателе нашла своеобразное выражение практически-политическая направленность его философии. В то же время, поскольку магия означала практическое осуществление руководства обществом на основе научных знаний (в той специфической форме, в которой в натурфилософии Кампанеллы научные представления смешивались с донаучными воззрениями, с мистическими, астрологическими, теологическими пережитками средневекового сознания), в учении Кампанеллы о магическом предназначении философии нашла свое выражение мысль о необходимости рациональной, на научном знании основанной перестройки общественных отношений.

Свои планы глубочайшего преобразования человеческого общества, установления справедливого, естественного и разумного строя Кампанелла неизменно связывал с ожиданием космического переворота, гибели и обновления мира в огне. Необходимость и неизбежность радикальных перемен он обосновывал библейскими пророчествами, откровениями средневековых святых, предсказаниями древних мудрецов. Он ссылался на необычайные природные явления: на землетрясения, голод, эпидемии, наводнения, а более всего — на знамения небесные, на появление новых звезд и комет, на неожиданные отклонения в движении светил. Все это являлось для калабрийского философа и революционера бесспорным свидетельством приближающегося конца света, которому, по его убеждению, должно предшествовать установление справедливого общества — «царства божьего» на земле.

Не для того чтобы увлечь за собой невежественных и суеверных земляков — участников калабрийского заговора, не для того чтобы ввести в заблуждение королевских судей, ссылался Кампанелла на пророчества и знамения. В астрологических и натурфилософских трудах, в многочисленных политических сочинениях он обосновывает программу преобразования мира приближением космической катастрофы. Даже в строгих и трезвых «Политических афоризмах», в которых он, по собственным словам, «основал политическую науку», иногда вдруг четкие формулировки рассудительного политика сменяются поэтическими озарениями пророка: «Завершится мирское владычество, когда всякое государство превратится во всякое государство, и всякая секта — во всякую секту, и всякое мнение — во всякое мнение; и наступит конец света, когда всякая вещь станет всякой вещью в изменчивом мире и мирские числа будут снесены и побеждены числами вечными». Туманное пророчество, в котором диалектика Гераклита смешана с мистикой чисел пифагорейцев, проясняется в более земном плане в другом афоризме: «Поскольку переменятся все секты и религии и их главные формы и формы других сообществ, человечество с необходимостью придет к первоначальному естественному и божественному государственному устройству, чтобы правил один первосвященник с сенатом оптиматов, избранным лучшими и из их числа, как постановил бог и как я доказал в „Христианской монархии“, что в соответствии с пророчеством и по естественному круговороту вещей должно прийти к первоначальному невинному естественному состоянию» (28, стр. 121–122).

«Естественный круговорот вещей» в философии Кампанеллы обозначает естественноисторическую закономерность. Непознанная, она именуется «Роком, судьбой и случаем», но, осознанная людьми, воплощается в «благоразумии» человеческого поведения, считающегося с обстоятельствами, в которых воплощен ход вещей (23, стр. 85–86). «Когда люди следуют предвестиям Рока, все их дела процветают, когда идут против Рока, то оказываются в затруднении», — писал он в «Испанской монархии» (23, стр. 93).

Но если в небесных знамениях Кампанелла видел предвестие грядущих перемен, если пророчествами стремился освятить задуманное им преобразование мира, то отнюдь не стояние звезд наталкивало его на мысль о необходимости глубоких общественных преобразований. Не с небес на землю низводился общественный идеал Кампанеллы: выведенный из трагической земной действительности, из современного ему состояния общества, из очевидных и нестерпимых бедствий народных, он в теории грядущих мировых катаклизмов получал лишь свое философское и теологическое оправдание.

В основе его размышлений о будущем человечества лежала забота о судьбах родной земли, о страданиях и бедах его земляков, калабрийских ремесленников и крестьян. Сын нищего сапожника, с детства узнавший горести доведенных до отчаяния бедняков, он не забывал о них ни в просвещенной Падуе, ни в неаполитанских тюрьмах, ни в окружении католических прелатов, ни при дворе французских королей.

И в проповедях своих, и в объяснениях, написанных после провала заговора, Кампанелла говорил не только о том, что звезды повыходили из своих орбит, что Солнце приближается к Земле, что произошло наводнение Тибра, что были многочисленные чудесные видения, — он ссылался и на невыносимое положение, сложившееся в Калабрии, на гнет налогов и разорение крестьян, на раздоры в городах, на набеги турок и местных бандитов. «Слышались жалобы от каждого встреченного на дороге крестьянина, — писал он в „Заявлении“ во время следствия, — и от всякого, с кем я заговаривал, я узнавал, что все расположены к переменам» (77, стр. 153).