Росс покачал головой.

– Должно быть, это было очень давно. А те ребята, которые отыскивают гробницы и раскапывают старые города – они не могут хоть как-то помочь? Неужели такая цивилизация не оставила после себя ничего, что можно обнаружить сегодня?

– Это зависит, – заметил Эш, – от типа цивилизации. Египтяне строили из камня, монументально. Они пользовались инструментами и орудиями из меди, бронзы и камня и были достаточно предусмотрительны, чтобы работать в сухом климате, в котором реликты сохраняются хорошо. Исламские города возводились из глиняных кирпичей каменными, медными и бронзовыми инструментами. Их создатели тоже выбрали ту часть мира, в которой климат освежает воспоминания.

Греки строили из камня, писали книги, сохраняли свою историю, чтобы передать ее преемникам, и так же поступали римляне. А по эту сторону океана инки и майя, а до них – неизвестные расы, и ацтеки в Мексике все строили из камня и металла. И металл с камнем выживают. Но что, если еще раньше жили люди, которые использовали пластмассу и хрупкие сплавы, не испытывая желания строить на века, люди, чьи инструменты и вещи не предназначались для долгой службы – возможно, по экономическим причинам? Что они оставили бы нам, учитывая, что, возможно, их и наше время разделил ледниковый период и ледники стерли в пыль то немногое, чем они обладали?

Есть доказательства, что полюса планеты поменялись и что когда-то северный район был почти тропическим. Любая катастрофа, достаточно сильная, чтобы «переключить» полюса планеты, вполне могла смести с лица земли все следы цивилизации, какой бы могущественной она ни была. У нас есть все основания полагать, что такой народ существовал, и мы должны найти его.

– Эш – переубежденный скептик, – обронил майор со своего насеста на полке у стены. – Он археолог, один из твоих открывателей гробниц, и знает, о чем говорит. Мы должны вести поиски во времена более ранние, чем эпоха первых пирамид или первых крестьян, поселившихся у реки Тигр. Но нужно позволить врагу вести нас. И вот здесь-то вступаешь в дело ты.

– Почему я?

– Это вопрос, на который наши психологи все еще пытаются ответить, мой юный друг. По-видимому, большинство задействованных в этом проекте людей разных национальностей слишком цивилизовались. Их реакция на определенный набор обстоятельств стала столь устоявшейся, что они не могут отойти от этого стереотипа, а если личная опасность вынуждает их менять шаблон поведения, это так выбивает их из колеи, что они теряют способность действовать в полную силу. Научи человека убивать, как на войне, и потом тебе придется переучивать его.

Но в ходе войн выработался и другой тип. Это прирожденный боец, секретный агент, своего рода пушечное мясо, человек, который живет в боях. Их немного, и они – мощное оружие. В мирное время такое особенное сочетание эмоций, духа и умений становится угрозой тому самому обществу, которое оно старалось сохранить во время войны. В мирной обстановке такой человек становится преступником или просто не может приспособиться к жизни.

Люди, которых мы здесь отправляем исследовать прошлое, не только обучены наилучшим образом, они все люди того типа, который когда-то был обозначен как «пионеры». История, убедившись, что такой человек ныне мертв, рассказывает о нем в сентиментальном ключе, но в настоящем уживаться с ним довольно трудно. Нужные нам агенты для путешествий во времени не приспособлены к современному миру, поскольку унаследовали свои способности не вовремя. Они должны быть довольно молодыми и обладать определенным интеллектуальным уровнем, чтобы выдержать суровое обучение и адаптироваться, а потом им придется сдать экзамен. Понятно?

Росс кивнул.

– Вам нужны плуты, потому что они плуты?

– Нет, не потому что они плуты, а потому что оказались не в своем времени и не на своем месте. Я тебя умоляю, Мердок, только не думай, что у нас тут карательное учреждение. Мы бы не завербовали тебя, если бы ты не подошел по результатам проверок. Человек, которого в его времени могут заклеймить как убийцу, в другую эпоху способен вознестись до героя; это крайний пример, но так оно и есть. После обучения у нас человек не только получает возможность выжить в той эпохе, куда мы его посылаем, но и сойти за рожденного в этом времени…

– А как же Гарди?

Майор уставился в пустоту.

– Невозможно всегда делать все идеально. Мы никогда не утверждали, что у нас не бывает неудач или опасностей. Мы сталкиваемся и с людьми из других времен, и, если нам везет и мы идем по горячему следу, с русскими. Они подозревают, что мы что-то вынюхиваем. Им удалось внедрить к нам Курта Фогеля. У него были почти безупречные легенда и подготовка. Но ты раскрыл его, Мердок. Ты подходишь нам по результатам тестов, и тебе дадут возможность сказать «да» или «нет» перед первым заданием. Если скажешь «нет» и откажешься от работы, тебе придется стать изгнанником и осесть здесь. Никто из прошедших нашу подготовку не возвращается к нормальной жизни; слишком велики шансы, что его захватят и допросят противники.

– Всю жизнь?

Майор пожал плечами.

– Ну… операция может оказаться долгосрочной. Мы надеемся, что будет иначе, но пока ничего нельзя сказать. Ты будешь в изгнании, пока мы либо не найдем то, что нам нужно, либо не провалим операцию окончательно. Обдумай это. И дай знать, что ты решил, когда придет время. А пока что ты в одной команде с Эшем, который будет следить за тем, как ты проходишь обучение.

Проглотить такой большой кусок было трудновато, но Росс справился – и обнаружил, что в силах его переварить. Обучение открывало ему целый новый мир. Постигнуть дзюдо и борьбу оказалось довольно просто, и он по-настоящему наслаждался тренировками. А вот долгие часы обучения стрельбе из лука, строгие инструкции по владению бронзовым кинжалом с длинным клинком давались труднее. Осваивать один новый язык и вслед за ним другой, напряженно заучивать обычаи незнакомых обществ, затверживая строгие табу и этические нормы, было очень трудно. Росс учился делать записи узлами на кожаных ремнях; его посвятили в искусство примитивной торговли и заключения сделок. Он начал понимать ценность крестообразного латунного слитка в сравнении с ниткой янтарных бус и несколькими хорошо обработанными белыми мехами. Он теперь понимал, почему во время памятного первого знакомства с целями Операционного Ретрограда ему показали торговый караван.

За время обучения его отношение к Эшу изменилось. Нельзя тесно сотрудничать с человеком и дуться на него; ты или однозначно с ним не сходишься, или начинаешь приспосабливаться. Из благоговения Росса перед необъятными практическими знаниями Эша, которые тот свободно предлагал к услугам его необразованного невежества, выросло уважение, которое могло бы стать дружбой, если бы Эш хоть изредка отводил в сторону свой щит безликой деловитости. Росс не старался сломать барьер между ними, главным образом поскольку, по его твердому убеждению, причиной тому был тот факт, что он – «доброволец». Это пробуждало в Россе странное новое чувство, анализировать которое он избегал. В его досье всегда отмечали своего рода гордость; теперь ему иногда хотелось, чтобы все обстояло несколько иначе.

Люди приходили и уходили. Ходаки с напарником исчезли, так же как и Янсен с Ван Вийком. Один затерянный временной след в этом подпольном заповеднике, который был базой. Росс со временем выяснил, что учреждение целиком занимало большой остров под внешней коркой льда и снега. Здесь были лаборатории, хорошо оборудованный госпиталь, оружейные, где хранилось оружие, которое обычно можно встретить только в музеях, хотя здесь оно выглядело совсем не старым и готовым к использованию. Библиотеки с километрами аудиозаписей и фильмов. Росс понимал не все из того, что видел и слышал, но впитывал все, что мог, и раз или два, уже засыпая ночью, думал о себе как о губке, которая уже практически достигла предела поглощения.

Он научился непринужденно носить такую тунику-килт, какую видел на человеке, убившем волка; с привычной уверенностью бриться листообразной бронзовой бритвой; есть странную пищу, когда распробовал ее вкус. Время, отведенное для выполнения заданий, он тратил с двойной пользой: слушая аудиозаписи, лежал под солнечными лампами, и постепенно его кожа приняла смуглый оттенок, почти как у Эша. И почти всякий раз это сопровождалось разговором, который следовало послушать, – важным разговором, который Росс боялся пропустить.