“Вот только что?” – старался понять офицер.

Равиль было хотел остановить заседание, как ему грамотно заткнули рот. И в тот момент Андрей понял: положение не такое уж и безвыходное.

Татьяна объяснила собравшимся людям, в какой форме она видит это заседание, и допрос начался.

– Где вы были на момент преступления? – спросил первый голос из зала.

– В ректорате, на втором этаже. – прямо ответил полковник.

– Кто может это подтвердить? – продолжил тот же человек.

– Я. – шагнул вперед Арнольд.

– Учитывая то, что вы сообщники – алиби у вас господа нет. – подвела итог первого вопроса Татьяна, и что-то записала на бумаге. – Прошу: вопрос номер два.

– Было ли за что обвиняемым убивать Марию Захаровну? – спросила какая-то женщина из зала.

– Не было. – единодушно ответили подсудимые.

– Я слышал угрозы. – как можно более спокойно сказал Равиль, обращаясь к задавшей вопрос особе.

– Что вы слышали? – спросила Невская.

– Как Мария пригрозила им исключением из команды. – ответил Равиль.

– Это правда? – задала вопрос она офицеру и его спутнику.

– Да, – честно ответил Соколов и, бросив недовольный взгляд, Шторн тихо выругался.

Равиль заулыбался, а девушка опять что-то записала в своем блокноте.

– Итак: мотив в принципе есть. – сделала вывод Татьяна. – Третий вопрос в студию. – шутливо обратилась она к собранию.

– Если это не вы, то кто же? Кто мог такое сделать? – спросил мужской голос.

– Убийство Марии было выгодно тому, кто хотел власти. Кому надоела второстепенная роль. – ответил полковник, не сводя глаз с Равиля.

– Вы обвиняете этого господина? – указывая рукой на лаборанта, уточнила Татьяна.

– Да. – водин голос произнесли Соколов и Шторн.

– Доказательства? – продолжила Невская.

После короткого раздумья, полковник коротко бросил:

– Доказательств нет.

– Понятно. – не отрывая глаз от своих записей, ответила девушка. – Ну что ж, подведем черту. Картина для вас господа совсем не привлекательная. Мы выяснили, что алиби у вас нет, а вот мотив, напротив, убедительный. Ваши же обвинения в адрес Равиля совсем безосновательны.

После того, как Невская подвела итоги, чувство того, что положение еще можно исправить, начало стремительно улетучиваться.

– Будем голосовать. – как-то тоскливо начала Таня. – Кто считает, что вина этих двоих не доказана?

Руку подняло всего несколько человек.

– Кто думает, что оснований достаточно? – продолжила свою роковую игру девушка.

Большинство ответило “да”.

– У меня ведь есть еще право слова, не так ли. – ухватился за последнюю соломинку офицер.

– Брось ты. Все кончено. – без каких-либо эмоций, тихо произнес Шторн.

– Да. Конечно, у вас есть такое право. Вы можете попробовать нас убедить.

И Соколов, наконец, понял. Понял, чего она добивалась, устраивая это театральное разбирательство. Татьяна хотела узнать, насколько он хорош. Хотела понять, чего она лишается. И не лучше ли, не более ли полезен полковник, как будущий союзник. Он понял: если его речь придется девушке по нраву, то он будет жить. Не моргнув глазом, сдаст Татьяна лаборанта, если увидит в офицере больший потенциал. От речи полковника зависело многое, а именно: найдется ли место им в новом мире.

Выдохнув, и покрепче собрав разбегающиеся мысли, полковник шагнул вперед и заговорил.

Полковник ждал этого момента, наверно всю свою жизнь. И пусть толпа желала его линчевать, пусть его жизнь весела на волоске, все же его слушали:

– Знаете, я не меньше вашего понимаю все ужасы одиночества.

В мертвой тишине, начал свою речь офицер.

– Для многих из вас этот кошмар начался вчера, когда солнце стояло в зените. Для меня же мир пал, лет двадцать назад. Я не буду вам рассказывать свою печальную историю, просто поймите: я знаю, что такое горе утраты, и не стал бы его множить.

Полковник выдержал паузу, обвел собравшихся взглядом и продолжил:

– Эта речь, не оправдание. Это попытка достучаться до вас. В зале сидит преступник, главное злодеяние которого, не убийство, нет. Главное зло, совершенное им – использование вашего горя. Все вы хорошие люди, просто ваши мысли спутаны, а души погрязли в смуте тревог. И я не исключение. И я понимаю, как тяжело привыкнуть к руинам старого мира. Но, как я уже сказал – для меня все это случилось годы назад, и черствое сердце в моей груди, конец света едва заметило.

С каждым новым словом, глаза собравшихся людей все больше загорались пониманием и, прибавив уверенности в голосе, Соколов заговорил дальше:

– Чтобы не тратить время, я расскажу вам одну притчу, которая дороже тысячи слов. В ней пойдет речь о таких как мы. О черных розах.

И Андрей начал свой рассказ:

– На лужайке садовника, который год распускались цветы. То были розы, самых разных цветов и оттенков. Багровые, алые и даже желтые бутоны. Но не все они пользовались успехом. Среди них, на отшибе, в одиночестве рос черный цветок. “Кому понадобиться черная роза?” – каждый раз думал садовник, срезая багровые, алые и даже желтые цветы. ”Какой ужасный окрас!” – увядая в дорогих букетах, думали прочие розы. Шли годы, а черная роза так и цвела на отшибе. Шли годы, а ее братьев и сестер разбирали в цветочных магазинах. “Почему я не могу быть как все? Зачем судьба нарядила меня в это траурное платье?” – думала одинокая роза, но годы шли, и ничего не менялось.

Полковник на секунду замолчал, и вдохновлено продолжил:

– Однажды, самой обыкновенной весной, садовник не пришел и не заклацали его острые ножницы. Не стало больше садовника, и багровые, алые и даже желтые розы остались без надобности цвести в сырой земле. Смириться с новым укладом цветы не смогли. Поколение за поколением их деды и прадеды увядали в дорогих букетах, и когда той весной садовник не пришел, и не заклацали его острые ножницы, их жизнь потеряла всякий смысл. В агонии погибали цветы. Их листья блекли и засыхали, стебли гнулись и теряли свою былую стройность. И однажды пришел ветер, и своим порывом разметал остатки багровых, алых и даже желтых роз по бескрайним пустошам. “Какой ужасный окрас!” – думали рассыпающиеся пылью розы. “Вот для чего тебя нарядили в это траурное платье”, – шептал ветер одинокому цветку.

Осматривая зал, Андрей заметил целый калейдоскоп эмоций на лицах. Под защитными экранами костюмов, он видел печаль, радость и даже восторг.

– И когда багровых, алых и даже желтых братьев и сестер больше не стало, черная роза все еще цвела. Так и мы с вами. Мы выжили под натиском безумия, под порывами радиоактивного ветра. Мы выжили, когда другие не смогли, и мы будем править в этом новом мире. – окончил свою повесть Соколов.

Тишину восхищенных лиц, вдруг прервала Татьяна. Девушка встала со своего места и тихо произнесла:

– Они не виноваты.

Дневник Дмитрия

Тяжело щелкнули механические замки. Створки двери с унылым шипением начали погружаться в стены. Луч белого электрического света резанул по глазам.

Вновь обнаруженное помещение было подобно снежной пустыне. Я стоял в проходе и угол обзора не позволял осмотреть весь зал. Со своей позиции я видел белый потолок, с вмонтированными в него созвездиями ламп дневного света. И свет этот сливался с такими же белыми стенами, создавая эффект сферы. Потолки были удивительно высокими, как несколько этажей института. В центре помещения вращался на специальном подиуме, объемный символ центра. Перед конструкцией стоял ряд компьютеров, как оказалось потом, машины были терминалами главного сервера, а на дальней стене, за подиумом, висел огромный жидкокристаллический экран.