Вскоре на земле, вокруг ямы, уже лежали рядками обугленные детские трупики...

— Не надо продолжать, дад, не надо, — прервал Нури старый Ханашв. — Надо иметь сердце, обросшее шерстью, чтобы слушать все это. Дикие звери и те бывают добрее...

— А фашисты себя называли сверхлюдьми, — заметил, сдвинув брови, Нури. — Но все-таки разрешите, я доскажу... Стоим мы так, к горлу у всех подступает ком, теснит дыхание. Вдруг видим, бежит человек, под мышкой у него кто-то барахтается. Подбежал, а на руках у него ребенок, светлый такой, упитанный, ему могло быть годика два, не больше.

"Фашисты моего внучонка сожгли!.. — крикнул старик. — Неужто ихнего змееныша оставим на белом свете?".

"Давай-ка его сюда", — твердо и повелительно сказал наш командир и, взяв ребенка на руки, задумался.

"Бросай! — вскричал чей-то женский голос. Совсем женщина, видно, не в себе была. — Куда наших бросали гады, туда и его бросай!"

"Нет, так советские люди не поступают! — решительно сказал командир. — Мы воспитаем его не зверем, а человеком. Не будет он таким, как его отец. Возьмите ребенка, товарищ сержант, — обратился он к одному из наших. — Пусть пошлют его в медсанбат, а оттуда эвакуируют в тыл".

Сержант бережно взял на руки ребенка и отнес его в медсанбат. Позже мне рассказывали, что там его отогрели, накормили и отправили в один из детских садов Харькова...

Вот тут-то и разгорелся между стариками спор.

— И напрасно! — кипятился Маф. — Напрасно не бросили змееныша в яму: вырастет — тоже будет сжигать людей. Недаром говорится в пословице — река всегда течет по своему руслу.

А Ханашв в ответ сказал:

— Нет, Маф, ты сейчас не от души говоришь. И забываешь: ребенок, воспитанный нашими людьми, никогда не станет зверем.

— Ты прав, дедушка, — подтвердил Нури и затем обратился к Мафу: — А пословица о реке и ее русле уже устарела, почтенный отец. У нас и реки меняют русло, если это полезно народу.

Продавец винограда.

Перевод С. Трегуба

В рейсовой машине, курсирующей между Гагрой и Сухуми, ехало несколько человек. Это были курортники, отдыхающие здесь, и муж с женой — иностранные туристы. Дорога делала зигзаги, огибая живописные абхазские села. На одном из поворотов машина остановилась у небольшого прилавка под навесом. Здесь абхаз-крестьянин продавал виноград. Виноград был крупный, красивый — и нельзя было им не залюбоваться. Все пассажиры подошли к прилавку. Муж и жена — интуристы — плохо владели русским языком, но все же смогли объясниться с продавцом. Купив у него шесть килограммов винограда, уплатив за него и за корзину, иностранец повелительно сказал продавцу:

— Отнеси в машину!

Абхаз-крестьянин даже не повернул головы в его сторону.

— Ты что, не слышишь меня? Я же сказал — отнеси виноград в машину!

Продавец участливо спросил его:

— Вы больны?

Тот удивленно ответил:

— Нет, я здоров. А почему ты спрашиваешь?

Абхаз рассмеялся:

— Если бы ты был болен или твоя спутница одна покупала виноград, я охотно отнес бы корзину. Но ты здоров, отнеси сам.

— Вы обязаны отнести то, что я купил! — возмутился иностранец.

Крестьянин спокойно ответил:

— Ты, как князь, хочешь приказывать мне. Но эти времена давно прошли. Мы с тобой одного возраста. Возьми и неси сам.

...Мы сели в машину и поехали дальше. В пути разгорелся спор. Интуристы возмущались неуслужливостью продавца.

Курортник, рабочий с Урала, твердо сказал:

— А мне нравится этот крестьянин. Он держится гордо, с достоинством.

Преображение Саиды.

Перевод С. Трегуба

Хорошо жили молодожены Саида и Кинтуш. Одно только омрачало мужа: Саида была скупой и негостеприимной. Как ни старался Кинтуш повлиять на свою жену, ничего не выходило.. Каждый раз, после того как у них бывали гости, возникали ссоры. "Что делать? — думал Кинтуш. — Как повлиять на Саиду?.."

И он вспомнил, что в далеком Самурзаканском районе живет его тетка Хамжважв, которая столь же скупа и негостеприимна, как и его жена. И тогда созрел план: Кинтушу нужно было ехать с экспедицией в Самурзаканский район, в горы, на разведку целебных источников. Он уговорил жену погостить у его тетушки Хамжважв: "Ведь дома тебе одной будет скучно".

— Моя дорогая тетушка, — обратился к ней Кинтуш, когда они приехали к ней. — У меня в этих местах серьезные дела. Я пробуду в горах около месяца. Пусть Саида погостит это время у вас. Здесь ей, надеюсь, будет веселее, чем дома.

— Конечно, конечно, дорогой мой племянник, — притворно заулыбалась тетушка. — Ты хорошо сделал, что привез ко мне милую Саиду. Я очень ей рада. Пусть гостит у меня хоть целый год. — Но тут же Хамжважв не преминула добавить: — Не очень, однако, задерживайся там, в горах. Молодые жены не любят подолгу ждать своих мужей. Разлука, как известно, гасит слабое чувство, как ветер костер.

Все рассмеялись.

Потом Кинтуш распрощался с женой, с тетушкой и ушел...

Когда он вернулся, Саида встретила его руганью:

— Хоть бы ты сломал там себе обе ноги! Где ты пропадал столько времени? Сейчас же едем домой! Сию минуту!

— Чего ты так торопишься? — недоумевала тетушка. — Кинтуш может подумать, что тебе у меня не понравилось.

— Да нет же, милая тетушка, — слукавила Саида. — Мне у вас понравилось. Но я ведь пробыла у вас уже целый месяц.

— Месяц и три дня, — поправила ее Хамжважв. — Но какое это имеет значение? Останьтесь еще хоть на несколько дней.

— Спасибо, тетушка! Большое спасибо! — искренне произнес Кинтуш. — От всего сердца благодарю. Но нам и в самом деле пора домой.

Кинтуш понял, что цель достигнута, и он может спокойно возвращаться с женой домой.

С тех пор Саиду точно подменили. Она стала доброй, щедрой и гостеприимной.

Ведьма.

Перевод Трегуба

Цаба училась в городе Очамчире. Летом, на каникулы, девушка поехала в свое родное село, к бабушке.

К бабушке часто приходили такие же старухи, как и она, и рассказывали разные небылицы о чертях и ведьмах. Цаба не зря училась в городе, она знала, что нет ни чертей, ни ведьм, что старухи в них верят, потому, что они неграмотные, темные. Девушка пускалась с ними в споры, старалась их просветить. Ее горячо поддерживала подружка Шесия.

Старухи не поддавались. Они качали обычно головами и говорили: "Не спорьте со старшими! У нас в селе жила проклятая ведьма Хамжважв. Она прожила сто пять лет. Ее не раз видели верхом на волке. Она была страшна, и у нее был дурной глаз: стоило ей посмотреть на джигита, скачущего на коне, и он обязательно разбивался. Скольких людей она погубила! К ее могиле и сейчас нельзя подойти ночью: кто подойдет, того она утащит к себе".

Девушки смеялись: "И как это не стыдно старухам верить в такую чушь?.."

Цаба сказала:

— Хотите, я сегодня ночью пойду к ней на могилу и оттуда крикну вам?

— Что ты, что ты! — ответили старухи. — Мы и близко не подойдем к ней. И тебе не советуем. Она обязательно затащит тебя в свою могилу. Но если ты уж твердо решила идти, то возьми с собой колышек и вбей его в могилу. Мы утром пойдем и проверим, была ты там или не была.

Цаба училась в Очамчире. Могла ли она испугаться ведьмы?!

Девушка взяла колышек и пошла ночью на кладбище. Шесия хотела ее сопровождать, но Цаба настояла на том, что пойдет одна: пусть никто не заподозрит ее в трусости.

Она уже приближалась к могиле Хамжважв н вдруг почувствовала, что в груди что-то екнуло. "А что, если, — мелькнула у нее мысль, — а что, если Хамжважв действительно была ведьмой?" Девушка гнала от себя эту мысль, но она все назойливее сверлила мозг. Страшно стало Цабе. Но все же она подошла к могиле...

Цаба не вернулась домой. О том, что произошло с нею, узнали только утром, когда ее бабушка и другие старухи пошли на кладбище, к могиле "ведьмы". Распластав на могиле руки, неподвижно лежала Цаба. Старухи ее окликнули — Цаба не отозвалась. Заголосили, что проклятая ведьма погубила несчастную. Бросились в село, собрали людей... Оказалось, что, вбивая в могилу колышек, Цаба нечаянно прихватила им и свою одежду. Она хотела подняться, но почувствовала, что что-то тянет ее к земле. Девушку охватил ужас, она умерла от разрыва сердца.