– Это владелец квартиры. Его зовут Карл Даниэльссон. Пожилой одинокий человек, шестидесяти восьми лет. Пенсионер, – объяснил Хольм.

– И в этом вы абсолютно уверены? – спросил Бекстрём.

– На сто процентов, – кивнул Хольм. – Я сразу его узнал. Сам задерживал его за пьянку на ипподроме Солвалла несколько лет назад. Он дал нам потом жизни, написал заявление на меня и моих коллег и обвинил во всех смертных грехах. И это не первый раз, когда он отличился. Социальные проблемы, алкоголь и все такое. Типичный маргинал, как их сегодня называют.

– Обычный пьяница, ты имеешь в виду, – поправил Бекстрём.

– Да, пожалуй, так можно выразить суть дела, – согласился Хольм неожиданно таким тоном, словно хотел сменить тему.

Пять минут спустя они высадили Бекстрёма у подъезда на Хасселстиген, 1, и Хольм пожелал ему удачи. Сам же он со своей напарницей собирался взять курс на здание полиции, поскольку им требовалось заполнить все необходимые бумаги, но в случае необходимости готов был прийти на помощь Бекстрёму по первому звонку.

«О чем это он?» Бекстрём вылез из машины, даже не поблагодарив за то, что его подвезли.

Все как обычно, подумал Бекстрём, когда вылез из автомобиля. С внешней стороны опоясавших Хасселстиген, 1 ограждений толпились журналисты и фотографы, жильцы близлежащих домов и просто любопытные, у кого не нашлось занятия получше. Плюс, естественно, обычные представители местной шпаны, которые наверняка оказались здесь, даже не задаваясь вопросом, как это, собственно, произошло. Помимо прочих, три молодых загорелых дарования, не упустившие возможность прокомментировать наряд и внешний вид Бекстрёма, когда он не без труда подлезал под оградительную ленту.

Бекстрём обернулся и впился в них взглядом, пытаясь запомнить на случай, если в один прекрасный день их пути пересекутся. Это было только вопросом времени, а когда пробьет его час, комиссар намеревался обеспечить молокососам просто незабываемые впечатления.

Проходя мимо стоявшего перед входом в подъезд молодого, одетого в форму коллеги, он отдал первый приказ в своем новом расследовании убийства.

– Позвони в сыск и попроси их прислать пару парней, пусть сделают несколько приличных фотографий нашей дорогой публики.

– С этим уже полный порядок, – констатировал коллега. – Это было первое, о чем меня попросила Утка, стоило ей появиться здесь. Парни из сыска уже наверняка приезжали и нащелкали кучу кадров, – добавил он.

– Утка? Какая к черту утка?

– Анника Карлссон. Ты ее знаешь, такая высокая, темноволосая, она раньше работала в комиссии по ограблениям. Ее прозвали Уткой.

– Ты имеешь в виду чертову лесбиянку? – поинтересовался Бекстрём.

– С подобными вопросами, пожалуйста, не ко мне, Бекстрём, – сказал коллега и ухмыльнулся. – Хотя там все ясно. Слухи ведь сами не рождаются.

– И что за слухи? – спросил Бекстрём настороженно.

– С ней надо держать ухо востро, может сломать руку, если что-то не так, – объяснил коллега.

Бекстрём в ответ лишь покачал головой.

«Куда мы катимся, – подумал он, входя в подъезд. – Что происходит со шведской полицией? Педики, лесбиянки, черные и обычные идиоты. Ни одного нормального констебля».

На месте преступления все выглядело как обычно бывает, когда кто-то забил до смерти старого пьяницу в его собственной квартире. Хотя, пожалуй, все обернулось гораздо хуже для того экземпляра, который лежал на спине на коврике перед самой входной дверью. Ногами к ней и с руками, поднятыми над размозженной головой чуть ли не в умоляющем жесте. Судя по запаху, фекалии и моча попали на его серые габардиновые брюки, когда он умер. Кровь образовала на полу лужу диаметром один метр. А стены с обеих сторон узкого коридора были забрызганы ею до самого потолка и даже местами попали на него.

Бекстрём покачал головой. Собственно, ему следовало позвонить в журнал «Красивый дом» и намекнуть, что они в виде исключения могут показать что-то реальное из жизни народа.

«Маленький домашний репортаж из социальной группы семидесятилетних», – подумал он, и в это самое мгновение кто-то постучал его по плечу, оторвав от столь интересных размышлений.

– Привет, Бекстрём. Рада видеть тебя, – сказала инспектор Анника Карлссон и кивнула дружелюбно.

– Привет, – ответил Бекстрём, стараясь голосом не выдать своего отвратительного состояния, и посмотрел на собеседницу снизу вверх.

Она была на полголовы выше его, рослого и хорошо сложенного мужчины в расцвете сил. Длинноногая, с осиной талией, просто отлично тренированная и довольно прилично выглядевшая, с какой стороны ни посмотреть. Ей бы отрастить подлиннее волосы да надеть короткую юбку, и она превратилась бы в обычную нормальную бабу. Если не обращать внимания на рост, конечно, поскольку с ним было поздно что-то делать, даже если она уже прекратила расти в ее-то тридцать с небольшим.

– У тебя есть какие-то особые пожелания, Бекстрём? Эксперты только что закончили предварительный осмотр, и, когда они разрешат увезти труп, ты сможешь осмотреть место преступления.

– Займемся этим потом. – Бекстрём мотнул головой. – Кто это, черт побери? – спросил он и кивнул в сторону маленькой темнокожей личности, сидевшей на корточках спиной к стене в стороне на лестничной площадке. С непроницаемым и грустным выражением лица и с тяжелой сумкой на плече, из которой торчали несколько печатных изданий.

– Разносчик газет, он и поднял тревогу, – объяснила коллега Карлссон.

– Могу себе представить, – кивнул Бекстрём. – Поэтому сумка с ними у него на плече.

– Ты проницателен, Бекстрём, – сказала Анника Карлссон. – А точнее, с пятью номерами «Дагенс нюхетер» и четырьмя «Свенска дагбладет». Экземпляр «Свенска» жертвы там у двери, – продолжила она и кивнула в сторону сложенной газеты, лежавшей на полу у входа в квартиру. – Одну «Дагенс нюхетер» он успел занести пожилой подписчице, которая живет на первом этаже.

– Что мы знаем о нем? Разносчике, я имею в виду?

– Во-первых, он выглядит совсем зеленым, – сказала Анника Карлссон. – Эксперты уже просветили его и не нашли ни малейших следов крови на теле и одежде. Принимая в расчет то, как все выглядит там внутри, он наверняка весь перепачкался бы ею, будь это его работа. Если верить ему, он коснулся лица убитого, точнее, его щеки, а когда заметил, что она абсолютно окоченелая, понял, что тот мертв.

– У него есть какая-то медицинская подготовка?

«Ничего себе, – подумал Бекстрём. – Ну и выдержка у этого негритенка».

– Насколько я поняла, он видел много мертвых у себя на родине, – сказала Карлссон, без улыбки на этот раз.

– А он, по случаю, ничего не стащил? – спросил Бекстрём, повинуясь старым рефлексам, связанным с подобными личностями.

– Его обыскали. Это сделал патруль в качестве первой меры, прибыв сюда. У него в кармане нашли кошелек с водительскими правами, удостоверением, выданным фирмой, от которой он распространяет газеты, и небольшой суммой денег монетами и купюрами, примерно сотня, если я правильно помню, и главным образом монетами. Плюс его собственный мобильный телефон. Мы уже взяли номер, если тебе интересно. Если он стащил что-нибудь, у него в любом случае не было этого с собой, а поскольку мы уже обыскали дом без какого-либо результата, парень вряд ли успел бы спрятать свою добычу.

«Ничего себе. Они к тому же ленивы, эти дьяволы», – констатировал Бекстрём.

– Сколько раз он звонил?

– По его словам, лишь однажды. По экстренному номеру один-один-два. Его соединили с коллегами из Ямы. Сотрудник нашего центра управления – единственный, с кем он якобы разговаривал, но это мы, естественно, проверим.

– У него есть какое-то имя? – спросил Бекстрём.

– Септимус Акофели, двадцати четырех лет, беженец из Сомали, шведский гражданин, живет в Ринкебю. У него взяли отпечатки пальцев и ДНК, которые мы еще не проверили, но я почти не сомневаюсь, что он тот, за кого себя выдает.