— Солдаты? Не знаю. Я же… сантехник.

Тут Света наклонилась, легко достав ладонями до пола. И сказала в пол.

— Сантехник? Ну тогда прочисти мне трубы… обе.

Мгновенно перезарядившись, Боря принялся за работу. Больше по длинным ссылкам Глобальный не переходил.

Настоящее.

Минула зима, пролетела весна, пробежало лето. И первые жёлтые листья на деревьях Борис Глобальный встречал уже в чине старшины. Но не на обустроенной даче подполковника Кардонова, а в одиноком СВ-вагоне поезда.

Закинув ноги на второе сиденье, он брынчал песни Сектор Газа на гитаре, исполнял Короля и Шута, и «Джентльмены удачи». Он же пытался петь акапельно «Батарейку», когда уставали пальцы. Получалось даже правдоподобнее, навзрыд. А то и на разрыв души.

Даже пел, а потом и когда голос охрип, Боря вновь и вновь подливал себе с прихваченной бутылки в персональный стакан жидкости. Пригублял и грустил. В душе творилось чёрте что. Рвань уже нечего. Одна пустота, с которой быстро примирился проводник, но которая почему-то не устраивает окружающих.

Наряд полиции бродил по вагонам в поисках злостного нарушителя, но на странного дембеля в эполетах и петлицах посмотрел с удивлением.

— Толя, я не сплю?

— Хер его знает, Коль… гражданин, ваши документики.

Боря кивнул на стол, не прекращая играть. Проверили, переглянулись.

Тот мало того, что пел дембель в дневное время, разувшись, и демонстрируя свои чистые белые носки лишь себе одному в элитном вагоне. Так и то было за закрытой дверью, а не в проходе тамбура у всех на виду. Но то полбеды. Больше проверяющих поразило, что пил он вместо водки и пива… лимонад!

Менты переглянулись, усмехнулись и сначала даже не поверили.

Но один понюхал стакан, а другой пошёл дальше и попробовал на язык с горла.

Лимонад!

А рядом сок непочатый. Вот и минералка рядом газами блестит, непочатая, да и не подделаешь.

Пошарили взглядом среди вещей визуально, заглянули под полку вполне себе конкретно. Боря даже привстал и со своего лежала, не прекращая играть. Многому можно научиться за долгое лето, когда ночи длинные, да все бессонные.

Но чуйка не подводила людях в синей форме. Ни капли алкоголя!

Крутили головами, вертелись, принюхивались. Но нет даже сигарет. Ни пачки, ни пепельницы с окурками, ни просто запаха. От старшины, у которого оказалось всё в полном порядке с документами, пахло гелем для довольно густых тёмных волос, что давно никто не сбривал с призыва, да незамысловатыми духами, что подарила Светлана.

А на сдачу — свежевымытым телом со вкусом земляничного мыла. В баню сходил на прощание. Сразу видно.

— Толя, расчехлить тебя в хвост. Мы же к людям уже придираемся. Я так уволюсь скоро, никаких нервов не хватит, — первым сдался старший лейтенант Егоров, что так и не решился с визуального осмотра на полный личный досмотр переходить.

Они с напарником зависли где-то между «тут посмотрим, это проверим, то потрогаем, а сюда всё равно ничего не поместиться».

— Что там сейчас за неверные доносы дают? Поломали мне к херам картину мира.

— Коля, сам в шоке. Кажись, конкретно его жизнь пришибла. Смотрю как на человека-осколка, а он… прозрачный весь, — поддержал капитан Павлов и с сочувствием посмотрел на возмутителя порядка, от которого даже варёной курицей и яйцами не пахло. — А что давали пиздаболам, то и дают. Ненависть и презрение. Давай как обратно идти будем, так посмотрим на ту бабку, как будто всё про неё знаем. Ну и мужик тоже хорош. Сам вроде служил… гитара ему мешает. Этот хоть в ноты попадает.

— Давай обоих подъебём… Чего уж? Ты ещё за кобуру резко схватись. А я подыграю.

Голос их удалялся, и вскоре исчез в соседнем вагоне.

Ах, если бы все «правонарушители» были такими.

Наряд удалился так же быстро, как появился. Но Боря не придал тому значения. Он продолжал петь, потому что говорить просто не мог.

Он ничего не объяснял. Только смотрел на проплывающие перроны в окно, ловил взглядом мимолётные картины в небе. А душой был не здесь, а в университете Лейпцига.

Служба закончилась и пёс бы с ней, да зацепилась занозой в душе и не скоро ещё отпустит. И потому брынчат пальцы, а губы либо шепчут имя, либо ищут чем себя занять. И потому поют.

«А если один чёрт не берёт самогон, то какая разница чем себя травить? Лимонад всё-таки вкуснее», — подсказал внутренний голос, что от последнего знакомства с тем самогоном едва не пропал.

Но не пропал. Истончился только. Да кто бы его ещё слушал?

Для скверного настроения у Бориса были свои причины. С Ольгой он общего языка так и не нашёл. Общение с дочерью майора ограничилось комплексом «здравствуйте-спасибо-до свидания». А потом Кардонов-старший плиту газовую привёз «как в лучших домах Парижа». И долго хвалился, что отбил трофей из цепких лап тёщи при разделе имущества с женой. Они были родней много лет, а стали врагами в одно мгновение.

Так и начинаются войны.

С тех пор Глобальный больше готовил себе сам, Оля приходить перестала. А Света — нет. Не пропала. Не наскучила. Не наскучило. И как-то закрутилось всё у них, завертелось.

Они словно в своём собственном доме жили всё это время. Она порой готовила ему, пока руки цементы и растворы мешали, да клей в бадье помешивали. Пока обои клеил, плитку клал, а временами даже ложил, и потом переделывал, насытившись кухаркой в костюме Евы, всё вокруг них вертелось…

При новой мысли о светловолосой девушке Боря невольно струну порвал, прекратил играть и потянулся за новыми струнами в карман. Целый набор в кармане.

Света весь год приезжала к нему при первой возможности. Сначала под разными предлогами прося подругу заменить ту с «обязаловкой по доставке провизии», затем прилетая по первому зову после его звонка или сообщения.

Он и сам бы рад мчаться к ней хоть через зимний лес в ночи на радость волкам, но она его никуда не звала. Куда звать, когда живёшь в общаге? Она же сразу и простая была. И не очень. Потому на машине ездила. И в одежде хорошей ходила. А телефон от него подальше прятала.

Особые отношения, ничего не скажешь.

Зато Света часто оставалась ночевать с ним прямо в бане. И они засыпали на полотях или на деревянном прогретом полу, обложившись одеялами. Ночевали они и в доме, едва провёл отопление. На поляне не то, чтобы ночевали, но переспали точно. И у леса ночевали, глядя на звёзды. И на крыше спать пытались, да едва не кувыркнулись. И в машине весь салон соками молодости перепачкали, и капот едва не погнули. И дверь однажды чуть не оторвали.

Где страсть заставала обоих, там ей и предавались. Свои особые, известные только им двоим метки появились в залитом бетоном подполе, на кухне, в нововозведённом гараже, у бани, в бане, за баней, на крыше бани под полной луной, среди свежих грядок и в теплице, на бочке за теплицей, и в летнем душе как минимум дюжину раз.

Везде на вверенной территории любил Борис Светлану. А Светлана любила Бориса. И вроде всё шло к известному концу, тем более, что о презервативах оба позабыли с первого дня знакомства, но… всё не могло быть слишком хорошо. Потому что в это перестаёшь верить.

Так одним погожим летним днём, Глобальный узнал, что у неё стоит спираль, и детей она не планирует. Не то, чтобы от него. В принципе. Зато планирует переводиться в немецкий университет после бакалавриата там магистратура — самое то. Для того активно языки и учит. Ферштейн? А вот, кстати, и билет уже заказан. И дата стоит на скриншоте, в которую Боря не мог поверить.

По остатку лета словно пал пустили. Вся трава хоть и не выгорела, но для Бори стала колючей и блёклой. Он больше не порхал над территорией Кардоновых от объекта к объекту в сланцах и трусах. Но ходил бледной тенью босиком, перестал бриться, и напрочь позабыл про связь с окружающим миром.

Майор мигом смекнул что к чему, и привёз почти столько самогона для лечения души, сколько Боря весил. Совпали два события, и помимо горечи души, дали ему повышение в новой части.