Он даже припомнил противоречивые слухи, распространяемы знакомыми ребятами-альпинистами, про обитающего в горных районах Тибета и Гималаев «снежного человека». Этакий сохранившийся до наших времен реликт «доисторического человека». А ворона? Вон, Чумаков в цирке видел, как на мотоциклах львы и медведи ездят. Как говорят, и зайца можно курить научить, значит, при должной сноровке, и ворону выдрессировать можно, чтобы она гранаты метала.

Пока Чумаков буквально тащил на себе раненного оберст-лейтенанта, Кремер надавал Тухелю целую кучу распоряжений: первым делом привести к нему медика, поставить герра гауптмана на довольствие, и найти место, где разместить с удобствами его будущего заместителя.

После того, как с помощью шутце, раненного оберст-лейтенанта удалось уложить в кровать, Чумаков вздохнул с облегчением. С Тухелем он быстро уладил все дела, и даже присмотрел небольшой пустующий домик у самой кромки леса, где никто из офицеров не пожелал останавливаться, опасаясь внезапного нападения партизан.

Бросив вещи в избе, Иван вышел на скрипучее крыльцо. Со стороны леса в сторону деревни несло тяжелые свинцовые тучи при постепенно крепчающем ветре. Погода стремительно портилась и ничем уже не напоминала тот приятный летний вечерок, когда они с Кремером распивали бутылочку отменного коньяка.

Темнело прямо на глазах. С неба упала пара тяжелых капель, пока еще редких, но обещающих в скором времени исправить это вопиющее недоразумение. Такая погода не могла не порадовать разведчика — в темноте, да под дождём исчезнуть из расположения немецкой части будет намного проще, чем при ясной погоде. Ну, кто скажите, в трезвом уме будет ошиваться под льющейся с небес водой? Да и промокшие до нитки часовые быстро утратят бдительность.

Иван взглянул на часы, до времени предполагаемой встречи с партизанами еще оставалось несколько часов. За это время можно было немного вздремнуть, чтобы восстановить потраченные силы. Сегодняшний денёк для лейтенанта госбезопасности Чумакова выдался не из лёгких.

До расположения партизанского отряда пришлось добираться на своих двоих. В кромешной темноте и под слабым грибным дождиком. Хвала лесному владыке, что он всю мощь непогоды обрушил за пределами леса. На фрицев и на дороги. А по чащобам и буеракам вотчины лешего оккупанты точно не пройдут. Я помнил, как по слову Большака деревья могли встать на твоем пути настоящей стеной. И хрена что ты с этим сможешь поделать!

А вот чудесная дорожка лешего на этот раз не работала, потому что я не знал конечной точки назначения и не мог «проложить» до неё короткий путь. Вот обратно, думаю, никаких проблем не возникнет. Визуализация Ведьминой балки у меня уже на подкорку записана. Как-никак, а я уже считал эту точку своей «новой» малой родиной. Ведь именно здесь я и «родился» во второй раз.

Как Акулинка умудрялась в темноте находить дорогу и не сбиваться в пути, я не знал. Но она уверенно топала впереди, временами обходя особо глубокие овраги. Мы уже вымокли с ней до нитки, невзирая на тяжелые брезентовые плащи, в которые нас заставила (буквально силой) нарядиться Глафира Митрофановна. Но, если вначале нашего пути они еще как-то помогали, то к концу дороги стали настоящей обузой. По крайней мере, для хрупкой и миниатюрной девушки, какой и была Акулина.

Но она не жаловалась, а только тяжело сопела, переваливая через очередной пригорок, попавшийся на нашем пути. Молодец, я и так то был от неё «без ума» (впрочем, как и от её матери), но сейчас реально так зауважал. Кремень девчонка. Не подведет никогда, в чем я имел уже счастье убедиться, да и выдержка и выносливость у неё оказались на высоте (и это, не говоря, что она — еще и настоящая красавица). Я безоговорочно с ней в разведку бы пошёл. Только есть одно «но» — я до сих пор считаю, что война — не женское дело!

Женщины, они ведь созданы для любви и ласки, для дома, для уюта, для семейного очага. Никогда не понимал девчонок, которые позабыв обо всём на свете, с головою уходили в карьеру. Они что, не понимают и не осознают собственного счастья? Ведь любить и быть любимой — вот главное… Хотя, может, это я такой противник эмансипации и гребаный ретроград, да и вообще ничего в женщинах не понимаю. Ведь чужая душа — всегда потёмки, а я вон, даже со своими хозяйками до сих пор разобраться не могу: кто из них мне всех милее, всех румяней и белее? И боюсь, что Пушкин мне с этим разобраться тоже не поможет…

— А ну стоять, захожие! — раздался из кустов знакомый дребезжащий голос деда Маркея. — А то ща как пальну!

— Дедунь! — обрадовано воскликнула девушка. — Это я, Акулина!

— Какая-такая Акулина? — сурово вопросил всё еще пребывающий «в засаде» старикан, хотя в его голосе проскакивали нотки веселья. Я отчетливо их видел их «яркие искорки». Старикан явно узнал девушку, но ему было скучно на посту, вот и забавлялся веселый старикан, как мог. — Не знаю никакой Акулины! Паролю говори, а не то пальну! А как я стреляю, ты сама знаешь!

— Ах вот ты как, деда? Не знаешь, значит? — Девушка сделала вид, что нешуточно разозлилась. — Вот придешь к нам с мамой, как похолодает, мази для ноющих суставов просить, а я тоже скажу, что никакого деда Маркея и знать не знаю!

— Это ты што ль, Акулинка? — рассмеялся старикан, выползая из ближайших кустов со своей неразлучной берданкой. — Ну,звиняй, не признал в темноте, — закинув ствол на спину, радушно произнес он, — старый совсем стал…

Был старик, как и мы с Акулиной, облачен в промокшую брезентовую плащ-палатку, но нисколько по этому поводу не расстраивался. Вот могучий старикан! Мне бы в его возрасте так бы держаться.

— Ага, кто бы говорил, деда Маркей! — озвучила мои мысли девушка. — Ты еще многих молодых переплюнешь!

— А вы чегось по ночному лесу шастаете? — поинтересовался дед Маркей, сунув мне в руку свою крепкую ладонь. — Или случилось чаво, товарищ Чума? Ох… ты ж… бисова сила…- Старик даже на мгновение дар речи потерял, разглядев мою «новую» физиономию. — Это шо же с тобою, паря, приключилось?

— Новое оружие, дед, — не стал я вдаваться в подробности. — Одно неосторожное движение…

— Ох, ты ж, матерь божья! — не мог успокоиться старик. — Ты ж лет на двадцать постарел! Еще немного, и как я станешь…

— Ладно, дед, это я как-нибудь переживу, а вот помощь ваша срочно нужна! До лагеря проведешь?

Я, кстати, так и не понял, где он расположен? Ведь где-то рядом же должен быть. А я его своим «нюхом» ведьмака совсем не чувствовал, словно его и в помине не было. Странная ситуация, ну не может просто так кануть в лесу такая прорва народа. Я даже прошелся колдовским взглядом по темным окрестностям.

Но, кроме пары партизан, продолжающих тихо сидеть в засаде, и ауры которых я заметил, больше ничего достойного внимания не увидел. Словно марево какое-то вокруг висело, застилая мой магический взор.

— Ну, пошли, што ль! — произнес старик. — Петька! — крикнул он в темноту. — За старшо̀го побудешь!

— Хорошо, дед! — донеслось из темноты.

Старик повел нас с Акулинкой какой-то извилистой дорожкой, все время идущей «в гору». Долго идти не пришлось, и вскоре мы выбрались на высокий край большого распадка, в котором и нашел убежище отряд партизан. И с моего ведьмовского взора словно пелена упала — всё пространство вокруг засветилось от большого количества человеческих аур. Передо мной расстилался целый лесной городок! К собственному изумлению, я, кроме привычным мне по фильмам землянок, насчитал даже несколько добротных рубленных домов.

Причём, некоторые явно были «не первой» свежести, как бы не одну сотню лет здесь простояли. Хватало и новых срубов, они белели в темноте свежеструганным деревом. Партизаны готовились к приближающейся зиме, учитывая вновь прибывшее пополнение из Тарасовки.

— Нормально вы тут устроились, дед! — произнес я, не скрывая изумления. — Да тут целая деревня расположилась. Откуда такое чудо в лесу?

— Так это, здесь почитай пару сотен лет назад целая артель зверобоев-промысловиков обосновалась. Сначала в одном зимовье ютились, а потом и вовсе отстроились с размахом — места-то у нас на зверьё богатые! — с гордостью произнес старик, как будто в количестве зверья в лесу была и его заслуга.