Если эта боль, отчаяние, бред и были любовью к мужчине, она не хотела такой любви. Это чувство лишало разума, душевного покоя и воли. Она, прежде такая уравновешенная и сильная, превратилась в растерянного ребенка.

Вдруг перед ней вырос крутой холм. Вот по этой дороге спускались они нынче днем, она еще приметила тогда сучковатый ствол дерева в проеме изгороди. Джем насвистывал песенку, и она, уловив мотив, напела пару куплетов. Тут Мэри словно очнулась и замедлила шаг. Идти дальше было безумием, впереди тянулась белая лента дороги. Под дождем и при свирепом ветре сил у нее хватит не больше, чем на две мили. Девушка поглядела назад – туда, где светились огни города. Быть может, кто-нибудь пустит ее переночевать хотя бы на полу? Но у нее не было денег, а поверят ли ей в долг? Ветер срывал с головы шаль, пригибал к земле деревья. Лонстон встречал наступление Рождества непогодой.

Мэри опять двинулась по дороге. Ветер гнал ее, как осенний лист.

Неожиданно в темноте она различила карету, медленно взбиравшуюся на холм.

Черная, приземистая, похожая на жука, она с трудом преодолевала встречный ветер. Девушка с унынием смотрела на нее, думая, что так же вот по неведомой дороге ехал сейчас навстречу гибели Джем Мерлин. Карета поравнялась с Мэри и чуть было не проехала мимо, но тут девушка, встрепенувшись, подбежала к ней и окликнула закутанного по уши кучера.

– Вы не по Бодминской дороге поедете? – прокричала она.

Кучер отрицательно покачал головой и стегнул лошадь, но не успела Мэри отступить в сторону, как из кареты высунулась рука и чья-то ладонь легла ей на плечо.

– Что это Мэри Йеллан делает одна в Лонстоне в сочельник? – прозвучал голос из кареты.

Рука была твердой, а голос мягкий. В глубине темной кареты она увидела черную как смоль шляпу, бледное лицо, бесцветные глаза, белые волосы. Это был викарий Олтернана.

В полумраке кареты Мэри разглядывала профиль викария, резко очерченный, с топким крючковатым носом, похожим на изогнутый клюв птицы; губы, узкие и бледные, плотно сжаты. Он сидел, несколько подавшись вперед, опираясь подбородком на рукоять трости из черного дерева, которую держал меж колен.

В этот момент его глаза, прикрытые белесыми ресницами, не были ей видны. Но тут он повернул голову и поглядел на нее, ресницы его затрепетали.

Устремленные на девушку глаза были тоже беловатыми, прозрачными и ничего не выражавшими, точно стеклянными.

– Итак, мы едем вместе во второй раз, – сказал он по-женски мягким и тихим голосом. – Мне посчастливилось вновь оказать вам помощь на дороге. Вы промокли до нитки, и вам следует снять одежду. – Он смотрел с холодным равнодушием, как она, слегка растерявшись, принялась расстегивать булавку, которой была сколота шаль.

– Этот сухой плед послужит вам до конца пути, – продолжал он. – Что до ног, то лучше вам остаться босиком. В карете очень дует.

Без лишних слов она скинула с себя насквозь промокшие шаль и корсаж и завернулась в предложенный ей ворсистый плед. Волосы ее выбились из-под ленты и укрыли обнаженные плечи. Она чувствовала себя как ребенок, которого уличили в проделке, и теперь он сидит, смиренно сложив руки и покорно внимая нотациям учителя.

– Ну? – строго глядя на нее, произнес он, и она сразу же сбивчиво принялась рассказывать обо всем, что с ней произошло. Как и в первую их встречу в Олтернане, она совершенно растерялась, говорила путанно и неубедительно, как глупая деревенская девчонка. Из ее рассказа вышла банальная история о молодой женщине, которая позволила по отношению к себе некоторые вольности на ярмарке, и, будучи брошенной своим дружком, вынуждена была добираться домой сама. Ей было стыдно назвать имя Джема. Запинаясь на каждом слове, она описала его как человека, который зарабатывал себе на жизнь, объезжая лошадей. Она познакомилась с ним случайно, когда бродила по пустоши. А вот теперь у него какие-то неприятности из-за продажи лошади; видимо, он уличен в нечестности.

Мэри мучила мысль о том, что подумает о ней Фрэнсис Дейви: молодая девушка едет в Лонстон с малознакомым человеком, замешанным в бесчестном поступке, он куда-то пропадает, а она бегает ночью по городу, промокшая и неопрятная, как какая-нибудь уличная девка.

Он выслушал ее до конца молча и несколько раз сглотнул слюну. Эта привычка запомнилась ей с первой их встречи.

– Стало быть, вы все же не были столь одинокой? – спросил он наконец.

– "Ямайка" оказалась не таким уж изолированным от людей местом, как вы полагали?

Мэри покраснела. Хотя в темноте викарий не мог видеть ее лица, она знала, что его глаза устремлены на нее, и чувствовала себя виноватой, словно совершила дурной поступок.

– Так как же зовут вашего спутника? – спокойно спросил он.

На мгновение она заколебалась, испытывая еще большее чувство вины и неловкости.

– Это брат моего дяди, – нехотя ответила она, как на исповеди, словно принуждая себя сознаться в содеянном грехе.

Каким бы ни было мнение Фрэнсиса Дейви о ней до сих пор, оно вряд ли теперь улучшилось. Ведь всего неделю назад она называла Джосса Мерлина убийцей, а теперь поехала с его братом как ни в чем не бывало поразвлечься на ярмарку, будто обычная прислуга из бара.

– Вы, конечно, дурно думаете обо мне, – поспешно продолжила она. – Не доверяя дяде и презирая его, едва ли было благоразумно довериться его брату. Сам он тоже нечестен, более того – он вор, я это знаю. С самого начала он признался мне в этом. Но за всем этим… – Тут она вконец сбилась и умолкла. Ведь Джем и вправду не стал отрицать своей вины и не пытался опровергнуть ее подозрений. А она без всяких оснований и вопреки здравому смыслу сама для себя пыталась оправдать его, не в силах освободиться от чувства, что вспыхнуло в ней, когда под покровом ночи он обнимал и целовал ее.

– Вы полагаете, брат ничего не знает о ночном промысле трактирщика? – – вопрошал мягкий голос. – Он не связан с теми, кто пригоняет повозки в "Ямайку"?

Горестно покачав головой, Мэри произнесла:

– Я не знаю, у меня нет доказательств. Он не желает говорить об этом, только плечами пожимает. Но одну вещь он мне сказал: он за всю жизнь никого не убил. И тут я ему верю. Он говорил также, что мой дядя сам так и лезет в руки правосудия и скоро попадется. Он наверняка не стал бы так утверждать, если бы был с ним в одной шайке.

Теперь она говорила, стараясь скорей разубедить себя, чем своего собеседника. Невиновность Джема вдруг стала для нее важнее всего на свете.

– Помнится, вы упомянули, что немного знакомы со сквайром, – быстро промолвила она. – Может быть, вы имеете на него влияние. Вы, несомненно, могли бы уговорить его проявить к Джему милосердие. Все-таки он молод и мог бы начать жизнь заново. При вашем положении это нетрудно.

Из-за молчания викария Мэри испытывала еще большее унижение. Чувствуя на себе холодный взгляд его бесцветных глаз, она поняла, какой нелепой дурочкой должна была казаться ему, как по-женски глупо вела себя. Должно быть, он догадывался, что она просит за мужчину, с которым впервые в жизни целовалась, и, конечно же, в душе презирал ее.

– Мое знакомство с мистером Бассетом из Норт-Хнлла весьма поверхностно, – мягко ответил он наконец. – Раз или два мы обменялись с ним приветствиями и поговорили немного о наших приходах. Едва ли ради меня сквайр пощадит вора, особенно если тот окажется виновным, да к тому же выяснится, что он брат хозяина "Ямайки".

Мэри молчала. Снова этот служитель церкви произносил слова, продиктованные логикой и житейской мудростью, и ей нечего было возразить ему. Но, охваченная любовной лихорадкой, она не способна была внять голосу разума. Его слова лишь еще больше будоражили ее и приводили в полнейшее смятение.

– Я вижу, вас беспокоит его судьба, – произнес викарий, и Мэри попыталась уловить, что прозвучало в его голосе – насмешка, укор или понимание. Но, не дав ей времени на раздумья, он продолжал: