20.55.

Карен и Драммонд снова сидели в автомобиле "ХР-3" и снова внимательно следили за светящейся стрелкой часов, быстро перемещавшейся на панели приборов. И снова их обуревала целая гамма чувств: от надежды к сомнению и снова к страстному ожиданию того, что должно свершиться. Временами им просто не верилось в успех предприятия – все это просто наваждение, сон, не имеющий никаких реальных оснований.

Реальность же состояла в том, что они слишком долго ждали. Решив, что Амброуз может позвонить раньше девяти, они заранее предприняли все необходимые меры и уже в восемь засели в автомобиле возле дома Карен. И вот теперь минутная стрелка тащится по циферблату, как сонная улитка, нервы натянуты до предела, в душе бушуют эмоции, заставляя верить всему и одновременно не верить ни во что.

Минувшие двадцать четыре часа только усилили напряжение. До двух часов ночи они разговаривали с Диком и Анной Гейдж, вновь и вновь прослушивали пленку, анализируя ситуацию, высказывая различные предположения, строя всевозможные догадки. Они детально обсудили все, что связано с Томом Киганом – от его участия в войне до возможных для Джека Крейна политических осложнений. И поглотили за это время огромное количество пива.

Ближе к концу дня Карен и Драммонд еще раз встретились с Гейджем.

Гейдж не хотел посвящать в это дело никого в полицейском участке. Но он обеспечил Карен и Драммонда мощным портативным радиопередатчиком и собирался тенью следовать за ними в ночном "путешествии" по городу, чтобы вмешаться, если что-то пойдет не так.

Во второй половине дня Карен и Драммонд проверили оборудование, надежность радиосвязи: Драммонд по радио передавал, где они находятся в данный момент, Карен вела машину. Дик Гейдж односложно отвечал на получаемые от них сообщения. Если бы кто-то настроился на их волну, он вряд ли бы что-нибудь понял:

– Аризона, Двенадцатый.

– Вас понял. Перехожу на прием.

– Уилшир, Йейл.

– Прием.

И вот уже без пяти... нет, без четырех девять. Они полностью готовы. Баки заправлены. Экипировка соответствующая: весь день шел сильный дождь, поэтому они были в джинсах, свитерах и анораках на тот случай, если придется выйти из машины. Оставалось одно – ждать.

– Проклятый дождь, – пробормотала Карен, – льет как из ведра.

Двигатель работал. Карен включила систему обогрева, но боковые стекла сразу же запотели. Карен вытерла свое стекло рукавом.

– Жаль, что у меня нет пистолета.

Драммонд улыбнулся:

– Ты когда-нибудь стреляла?

– Конечно. Я же все-таки дочь сэра Эдварда Биила.

– Извини, совсем забыл. Из какого оружия?

– Из всех пистолетов, ружей, различных видов автоматического оружия...

– Прости, я имел в виду, в какие живые существа ты стреляла – в уток, оленей, лосей, людей...

– О нет. В живых существ я не стреляла. Просто не смогла бы. Но я выбивала максимальное количество очков, стреляя по мишени с пятисот ярдов.

– Потрясающе. Вот только непонятно, зачем тебе нужно оружие в этой конкретной ситуации.

– И тем не менее жаль, что сейчас у меня нет пистолета. Неужели часы остановились? Нет, они и в самом деле стоят.

Они уставились на циферблат. Без одной минуты девять.

Карен взглянула на Драммонда. По его лицу скользили блики, проникавшие через залитые дождем стекла.

– Надо полагать, ты тоже без оружия?

– Вообще-то оно у меня есть, но сейчас не при мне. Дик Гейдж не разрешил бы взять его с собой.

– А ты стрелял по живому существу?

– Однажды в Реддинге я убил воробья. Из пневматического ружья своего друга. Воробей погиб не сразу, он пытался прыгать, дрожал... В тот момент я решил для себя, что никогда не убью ни одно живое существо, если только меня не спровоцируют.

– Если не спровоцируют? Разве дело в этом? Я видела ужасные вещи, видела убитых людей, но не уверена, что смогла бы воспользоваться оружием даже ради спасения собственной жизни.

– Смогла бы, и я бы смог, но надеюсь, нам никогда не придется испытывать себя.

Едва минутная стрелка дошла до девяти, раздался звонок.

– Боже мой, а он пунктуален, – выдохнула Карен.

– Армейская школа.

– Алло?

– Миз Биил... у вас с собой?

– Да.

Драммонд и Карен достали деньги. Они детально обсудили этот вопрос, когда были в гостях у Дика. Пять тысяч долларов – сумма, с одной стороны, большая, с другой стороны, не очень – все зависит от того, как на это смотреть. Для газеты "Таймс" эти деньги, вероятно, казались существенной суммой.

Карен, конечно, не могла гарантировать, что на пленке будет записано нечто, представляющее для газеты интерес. Несмотря на заинтересованность редактора и поддержку с его стороны, в этом деле ожидать можно было всякого. Не исключено, что редактор, решая проблему денег, сочтет нужным созвать специальное совещание – тогда неизбежна губительная в этой ситуации задержка. Поэтому Карен и Драммонд решили сами найти деньги, получив, правда, заверение от редактора: если информация окажется полезной для газеты, им возместят расходы.

– Деньги наличными... старыми двадцатками? – спросил Амброуз.

– Да.

– Хорошо. Кто с вами?

– Доктор Драммонд.

– Разрешите мне поговорить с ним.

Карен передала Драммонду трубку.

– Драммонд у телефона.

– Добрый вечер, доктор. Я читал, что вы делаете для Кигана. Не удивляйтесь тому, что услышите на этой пленке. Я-то знаю – все это правда. Пользуйтесь ею как сочтете нужным. За рулем будет миз Биил?

– Да.

– Тогда по телефону будете отвечать вы. Где вы сейчас?

– На Санта-Монике. Лицом к Монтане.

– Лицом к северу?

– Да.

– Трогайтесь. Остановитесь на дороге вдоль набережной.

На другом конце провода замолчали.

Драммонд положил трубку и включил радиопередатчик.

– Вперед. Дорога вдоль побережья, на север.

В передатчике послышался треск, потом:

– Вас понял. Перехожу на прием.

Драммонд кивнул Карен:

– Поехали. Едем по дороге вдоль набережной.

Через пять кварталов они пересекли границу Санта-Моники и выехали за пределы Лос-Анджелеса. Справа от них высились отвесные кручи, от прибрежного шоссе ответвлялись во все стороны небольшие дороги, уходящие в лабиринты улиц, окружающих Пэлисэйдс-парк.

Этот жилой массив не был похож на аккуратно спланированные районы, характерные для американских городов. Гористая местность вынуждала строить дома так, как позволял ландшафт. В результате здесь образовалась такая путаница подъемов, спусков, тупичков, проулков, что ориентироваться в них было нелегко даже в полдень, когда солнце слепило глаза, но что уж говорить о темном дождливом вечере.

Зазвонил телефон. В трубке послышался голос Амброуза:

– Выезжайте на бульвар Чаутаукуа.

Потом – отбой.

По передатчику Драммонд сообщил Гейджу:

– Бульвар Чаутаукуа.

– О черт, только не туда, – буркнул Гейдж.

Карен, почти вплотную прижимая лицо к ветровому стеклу, напряженно вглядывалась в дорогу. Не поворачивая головы, она сказала Драммонду:

– Я знаю Чаутаукуа. Он пересекает бульвар Сансет. Только бы не сбиться. Там дальше – настоящие коровьи тропы.

– Ладно, постараемся не попасть в тупик. Будем следовать по хорошо освещенным дорогам. В противном случае сразу возвращаемся домой.

Карен повернула направо, сбросила скорость и снова нажала на акселератор – дорога стала круто подниматься вверх. Темнота, поглотившая бульвар, резко контрастировала с освещаемыми фарами шоссе вдоль побережья.

Дорога резко поворачивала влево, затем уходила вправо. Темень – хоть глаза выколи. Вдали неясно вырисовывались очертания домов с мерцающими в окнах огоньками, высоко в темное небо поднимались кроны огромных деревьев.

– Брр... – пробормотала Карен, – прямо мурашки по коже.

– Если он скажет остановиться здесь, не будем этого делать.

– Там, слева, парк. Тебе не кажется...