Если умеешь бегать по нок-рее фор-брамселя в шторм и в кромешной темноте, то сможешь пробежать и через мостик в ад.

Я бежал. Они гнались, и все же гнались не так быстро или не с таким рвением, как могли бы, и мне пришло в голову, что они, возможно, боятся ночных джунглей больше моего. Но они не прекращали преследования, и плен был неизбежен. Где безопасное место в этих джунглях, кишащих неизвестными опасностями и сочащихся ядом? Добравшись до чистого пространства, где упавшее дерево увлекло за собой соседей, я влез на гниющий ствол, выгнав некоторых жильцов. Почувствовав на ступне щекотку, словно от принесенных ветром песчинок, я дернул ногой. Надо мной, сквозь окружающую растительность, засияли звезды.

Они пылали в небесах, и когда взгляд встретил знакомые созвездия, я принялся искать знакомый силуэт, единственный, что притягивал меня с гипнотической силой, которой я не мог ни понять, ни объяснить.

Там искрилось, слепя глаза, надменное созвездие Скорпиона, с Альфой Скорпиона, Антаресом. Все другие звезды словно померкли. Меня лихорадило, кружилась голова, я ослаб и знал, что верная смерть подкрадывается ко мне, бесшумно ступая по джунглям. Возникла мысль воспользоваться звездами для определения направления бегства. Может быть, я сумел бы найти путь к берегу. Бог его знает, на что я надеялся. Я со злобой уставился на созвездие Скорпиона.

— Ты убил моего отца! — Пот заливал мне глаза. Я сделался наполовину безумен. — И пытаешься поступить так же со мной!

Дальше я помню все очень смутно. Дыхание причиняло боль. Силуэт гигантского скорпиона становился все более отчетливым, разгораясь синим огнем. Я погрозил кулаком Антаресу.

— Ненавижу тебя, Скорпион! Если бы ты только был человеком…

Я падал.

Синий огонь блистал на всем вокруг, был в звездах, был у меня в глазах, у меня в голове, слепящий, ошеломляющий. Синева сменилась ярким ядовито-зеленым. Я падал, в то время как синие и зеленые огни пульсировали вокруг и переходили в красные. А потом огни Антареса дотянулись и поглотили меня.

Я очнулся, лежа на спине.

Я чувствовал с закрытыми глазами тепло на лице и трепетание ветерка, а знакомое движение подо мной сказало мне, что я на борту судна. Эти сведения вовсе не показались мне странными. В конце концов, разве я не провел последние восемнадцать лет жизни на море? Я открыл глаза.

Судно оказалось просто очень большим листом. Я уставился, как пялится по-совиному на тусклый дневной свет человек, вышедший, шатаясь, из бара в Плимуте. Лист несся по стремнине широкой реки, зеленая вода сверкала, плескаясь и рябя. По обоим берегам раскинулась равнина с зеленовато-желтой травой, теряясь в колеблющемся мареве горизонта. Небо заливало меня ярким белым светом. Поднявшись на локте, я обнаружил, что совершенно голый. Запястья саднило, и жжение раздражало память.

И тут я сделался неподвижным и молчаливым.

Лист был большим, добрых восемнадцати футов [6] длиной, его изогнутый черенок подымался грациозной дугой, словно ахтерштевень древнегреческой галеры. Я молча и неподвижно сидел на носу. А там, где у обыкновенной земной лодки была корма, изогнулся скорпион длиной в целых пять футов.

Чудовищная тварь имела красноватую окраску и подрагивала, покачиваясь из стороны в сторону. Глаза на стебельках, круглые и алые, полуприкрытые тонкой пленкой, двигались вверх-вниз с такой гипнотической силой, что мне пришлось заставить себя побороть ее. Его клешни могли запросто раздавить приличных размеров собаку. Он высоко поднял в воздух кончик вооруженного жалом хвоста в кощунственной пародии на изящную дугу кормы листа — с жала капала ядовитая зеленая жидкость — и целился в мое беззащитное тело.

Вокруг рта дрожало скопление щупалец и терлись друг о друга жвалы.

Мрачная немая сцена тянулась, кажется, очень долго, мое сердце билось с перебоями. Скорпион! Это была не увеличенная копия земного скорпиона. Внутри гротескного тела, покрытого пластинами брони экзоскелета, должен был существовать настоящий позвоночный скелет для поддержания такой массы тела. Постоянно двигавшиеся глаза не были глазами, положенными скорпиону. Но эти клешни, эти жвалы, это жало!

Скорпион! — вспомнил я. Вспомнил африканскую ночь, свет костров, блеск копий и безумное бегство через джунгли. Так как же я мог очутиться здесь, плывя вниз по реке на гигантском листе, где экипаж — лишь чудовищный скорпион?! Антарес — красная звезда, что так мощно засияла мне, когда я пытался сбежать, — Антарес, которому я швырнул свою жалкую смертную ненависть, — я понял без тени сомнения, что какая-то сверхъестественная сила утащила меня с родной Земли, и теперь в небе надо мной сиял мрачным светом именно Антарес, Альфа Скорпиона.

Даже сила тяжести была иной, меньше, и это, понял я, могло дать мне скромный шанс уцелеть в схватке с устрашающим чудовищем.

Скорпионы питаются ночью. Днем они забиваются под бревна и камни. Я осторожно подтянул сперва одну ногу, затем другую и медленно уселся на корточки. Все это время я не отрывал взгляда от колеблющихся передо мной глаз на стебельках. Один шанс у меня был. Один хрупкий шанс прыгнуть вперед и, во-первых, избежать секущих и хватающих клешней, а, во-вторых, увернуться от разящего жала. Потом схватить, приподнять и опрокинуть тварь за борт. Мои пустые руки сжались в кулаки. Если б только у меня было оружие! Какое угодно — абордажная сабля, разбитая бутылка, валек весла, даже крепкий корень. Человек, проживший такую жизнь, как я, понимает значение личного оружия и уважает его. Как бы здорово ни умел я ломать человеку хребет голыми руками или выбивать противнику глаза, природное оружие смертного человека — плохая замена оружию из бронзы или стали, которым человечество пробило себе дорогу из пещер и джунглей. Я остро ощущал свою наготу, мягкую плоть и хрупкие кости, свои жалкие человеческие мускулы — и взалкал оружия. Какая бы сила ни занесла меня сюда, она не потрудилась снабдить меня пистолетом или саблей, копьем или щитом, и в том, что эта таинственная сила поступила так, я заподозрил слабость.

У меня даже мысли не возникло, что я могу нырнуть за борт и доплыть до берега реки. Не знаю, почему это не пришло мне в голову. Как я иногда думаю, это должно было быть связано с нежеланием бросать корабль, предавать веру в себя, и чувством, что нельзя позволить одержать над собой победу животному. Если нам придется вступить в бой, то призом будет эта простая лодка-лист.

Я медленно втянул в себя воздух, выпустил его и снова вдохнул, наполняя легкие. Воздух был свежим и сладким. Глаза мои не отрывались от круглых алых глаз на концах стебельков, когда они двигались вверх-вниз.

— Ну, старина, — произнес я мягким успокаивающим голосом, все еще не делая ни единого движения, которое чудище могло счесть сигналом к атаке. — Похоже, вопрос стоит так: или ты, или я. И поверь мне, безобразное дьявольское отродье, это буду не я.

По-прежнему говоря тихим голосом, как часто отец говорил при мне со своими любимыми лошадьми, я продолжал:

— Хотел бы я распороть тебе брюхо до твоего толстого хребта и вывалить в реку твои внутренности. Чтоб мне провалиться, ты, бесспорно, ублюдочная куча потрохов.

Положение было нелепым, и, оглядываясь теперь назад, я дивлюсь собственному неразумию, хотя понимаю, что с тех пор произошло многое. Я уже не тот, каким был тогда, только-только вышедший из ада жизни на борту парусного корабля восемнадцатого века, несомненно, добыча всей суеверной чепухи, что отравляет жизнь честных моряков.

По правде говоря, я болтал не только для того, чтобы успокоить эту скотину, но также отсрочивая болтовней время, когда придется действовать. Я видел острые зазубрины клешней, сокрушительную мощь жвал и капающую с поднятого жала зеленоватую жидкость. Лягушка поверила скорпиону и перевезла его через реку, а скорпион ужалил лягушку, потому что, как сказал скорпион, такова его природа.