Теперь я увидел то, что лежало по другую сторону кольца гор.

Они опоясывали цепью весь горизонт, постепенно уменьшаясь в размерах, становясь вдалеке всего лишь лиловой нитью. Но прямо передо мной обзор загораживало нечто.

Даже сейчас мне трудно адекватно передать первое впечатление от захватывающего вида Афразои, города мудрецов-савантов.

Кольцевая стена гор образовывала кратер, столь же огромный, как кратер на Луне, и в самом центре река разливалась в широкое озеро. Из центра озера подымались гигантские камышовые заросли. В их реальность было трудно поверить. Все они были разной толщины, от ярда до двадцати футов в диаметре. По стеблям росли луковицеобразные выпуклости, словно висящие на шнурах китайские фонарики. Камыши воспаряли высоко-высоко и напоминали ламинарии, растущие под водой.

С изогнутых макушек камышей опускались длинные нити, и мне вскоре было суждено узнать, какое множество применений они находили.

Я прожил долгую жизнь и видел чудесные башни Нью-Йорка из бетона и стали, поднимался на Эйфелеву башню и лондонский почтамт, побывал в нависших на скалах дворцах внутреннего Тибета; но ни в каком другом месте, ни в каком другом мире я не нашел города, подобного Афразое.

С правого борта по равнине текла еще одна река, стиснутая между округлыми стенами кратера, вливаясь в мою реку примерно в трех милях от города и озера. Само озеро, прикинул я, достигало пяти миль в поперечнике, а высота растительных башен… В то время я мог только сидеть и пялиться вверх, сбитый с толку.

Эти растительные гиганты лишь относительно можно называть камышами. Наросшие на стеблях утолщения были размером с индийское бунгало или с солидный особняк эпохи короля Георга в Старой Англии. Чем ближе я подплывал, тем яснее становилось, насколько они огромны. Мне уже приходилось сильно задирать голову, но я не мог разглядеть макушек из-за свисающих вайй . Эти вайи вечно двигались, качаясь во всех направлениях. Меня это заинтересовало.

Ко мне приближалось плывущее вверх по реке судно.

Я был нагим, и все, что я мог сделать, — это зачесать назад волосы, взяться за копье и ждать.

Подобно любому моряку, я критически рассматривал приближающееся судно. Это была галера. Ритмично подымались и опускались длинные весла с серебристыми лопастями, идеально и дружно выносимые плашмя, совершая короткие и резкие рубящие гребки, принятые в военном флоте, когда судно идет на веслах. Это необходимо на морских дорогах, где на курс влияют волны; на этих же окруженных сушей водах можно было бы применить гребки и подлиннее.

Изящного вида высоко задранный нос изобиловал позолотой, серебряными и золотыми украшениями. Мачты отсутствовали. Я молча ждал, слушая плеск весел и бурление вод у галеры за кормой. Раздалась громкая команда, весла с правого борта стали табанить, с левого продолжали тянуть вперед, и галера плавно развернулась. За новым приказом последовало сушение весел — как часто я отдавал такую же команду! — и галера поплыла дальше бортом. Меня несло течением к ней.

С этой точки зрения стали ясно видны ее очертания; как и следовало ожидать, она была длинная и низкая, с высоким, крытым пологом ютом на корме. На палубе толпились люди. Я увидел белые руки и множество разноцветных одежд. Слышалась доносимая ветром музыка.

Даже если бы я хотел сбежать, теперь побег стал невозможен.

Когда я подплыл, одно весло опустилось. Моя лодка скользнула вдоль борта. Все еще сжимая копье, я вспрыгнул на лопасть, а затем легко взбежал по веслу к планширу. Перемахнув через фальшборт, я приземлился на шканцах. Полог над головой шуршал на ветру. Палуба сверкала белизной, как на любом корабле королевского флота.

Человек в белой тунике и парусиновых брюках подошел ко мне, протягивая руку с улыбкой, полной энтузиазма.

— Дрей Прескот! Мы рады приветствовать тебя в Афразое.

Я ошеломленно пожал руку.

Над шканцами подымалась в великолепии позолоты и украшений корма. Там, должно быть, находились рулевые. Я повернулся и посмотрел вперед. И увидел ряд за рядом загорелые обветренные лица, улыбающиеся мне. Мускулистые руки дружно потянули весла, когда девушка — девушка! — кивнула и выбила легкую дробь на тамбурине. В такт с ее ударами весла вонзились в воду, и галера стала плавно набирать ход.

— Ты удивлен, Дрей? Ну, конечно. Позволь представиться. Я — Масперо, — он пренебрежительно махнул рукой. — Мы в Афразое не особенно гордимся титулами. Но меня часто называют наставником. Ты, наверное, испытываешь жажду, голод? Какое невнимание с моей стороны. Пожалуйста, позволь предложить тебе что-нибудь освежающее. Если ты последуешь за мной…

Он направился к кормовой каюте, и я ошеломленно последовал за ним. Девушка с волосами пшеничного цвета и смеющимся лицом, которая отбивала ритм на тамбурине, не обратила ни малейшего внимания на мою наготу. Я последовал за Масперо, и меня опять охватило ощущение предопределенной судьбы. Он знал мое имя. Он говорил по-английски. Не оказался ли я и впрямь в тенетах лихорадочного сна, на самом деле умирая на колу пыток в африканских джунглях?

Нос изумительной галеры был направлен теперь на город. Мы двигались постоянно и плавно, что казалось странным для моряка, привыкшего к качке и крену фрегата на огромных океанских волнах. С яркого неба прилетел белый голубь, покружил над галерой и уселся на задранный нос.

Не единожды в моем путешествии по реке он прилетал ко мне, но после того первого случая великолепный ало-золотой орел больше не появлялся.

Сидевшие на веслах люди смеялись и болтали, словно веселый народ на ярмарке. Их одежды ярко блистали в солнечном свете.

Масперо кивнул, улыбаясь.

— Мы уважаем нравы и обычаи людей, приглашаемых в Афразою. В твоем случае мы знаем, что нагота может вызвать смущение.

— Я к ней привык, — ответил я, но взял у него простую белую рубашку и парусиновые брюки, хотя когда мои пальцы сомкнулись на этом материале, я понял, что никогда раньше не встречал его. Не хлопок и не лен. Теперь, конечно, когда земляне открыли применение искусственных волокон для тканей, такие одежды или им подобные можно найти в любом стандартном универмаге. Но в то время я был простым моряком, привыкшим к толстым камвольным тканям, и меня могли поразить элементарные чудеса науки. Масперо носил пару светло-желтых атласных туфель. Большую часть своей жизни — до тех пор, пока не пробил себе дорогу через клюз — я ходил босиком. Даже потом мои тупоносые ботинки украшались стальными пряжками, ибо я не мог позволить себе даже дутых золотых.

Мы прошли в кормовую каюту, обставленную просто и со вкусом мебелью из какого-то легкого дерева вроде сандалового, и Масперо пригласил меня присесть в кресло под кормовыми окнами.

Теперь появилась возможность внимательнее приглядеться к нему. Первое и, безусловно, определяющее впечатление, производимое Масперо, — ощущение жизнелюбия, живости, подтянутости и постоянное ощущение гармонии, крывшееся во всем, что он говорил или делал. Чисто выбритое лицо обрамляли темные кудрявые волосы. Мои собственные густые шатеновые волосы пребывали в не слишком заметном беспорядке, но борода достигала уже шелковистой стадии и, рискую предположить, не слишком радовала глаз. Позже такую форму бороды назовут торпедой.

Еду принесла девушка, одетая в очаровательный, хотя и нескромно короткий костюм лиственно-зеленого цвета. На подносе оказался свежеиспеченный хлеб в виде длинных, на французский лад, батонов и серебряная чаша с фруктами, среди которых, как я с радостью увидел, были желтые вишни со вкусом портвейна. Я взял несколько и принялся с удовольствием жевать.

Масперо улыбнулся, и кожа вокруг его глаз собралась в морщинки.

— Ты находишь палины приятными на вкус? Они растут в диком виде по всему Крегену, где только подходит климат. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Ты, кажется, замечательно приспособился.

Я взял еще вишен — палин , как я узнал они называются. Я не совсем понял, что Масперо хотел сказать последними словами.