Незнакомец охотно закивал. Его голова на шее двигалась так свободно и расхлябанно, что Дафна не удивилась бы, скатись она на асфальт.

– К твоим услугам, нюня моя! Хныкус Визглярий Истерикус Третий собственным – хю-хю! – персонажем. Но ты можешь называть меня запросто: мой дружочек Хнык! Двое влюбленных тараканов встречались четыре дня и померли в один день от дихлофоса!.. А, нюня моя? Ну как я сказал? Как сказал-то! – восхитился субъект и от полноты чувств трижды провернулся вокруг своей оси.

Замелькали разномастные уши – одно приплюснутое, с торчащим из раковины жестким пучком самых что ни на есть водопроводческих волос, и другое – розовое и чистое, самой природой созданное для нашептывания всевозможной любовной ерунды.

Пока суккуб разглагольствовал, голос его, подстраиваясь, менял интонации – от сурового баса до вкрадчивого лепета. Дафну это ужасно раздражало. Равно как и быстрые хаотичные движения субъекта.

– Слушай, ты можешь все время не меняться? Ты уж определись: мальчик ты или девочка! – сказала Даф.

Суккуб укоризненно царапнул воздух наманикюренным мизинцем. Жест вышел таким витиеватым, туманным и красивым, что Даф невольно захотелось повторить его.

– Все в воле госпожи! Лично для меня это не вопрос! – манерно сказал Хныкус Визглярий Истерикус Третий. – Если госпоже требуется, извиняюсь, песик, я готов стать песиком! Прикажете приступить? Ав-ав!

Суккуб опустился на четвереньки и сделал ногой залихватское, полное вызова движение, к которому прибегает песик, когда, закончив свои таинственные дела, отбрасывает лапой назад землю. Лицо его начало подозрительно вытягиваться. Брови сомкнулись и поползли вверх уже рыжей шерстью. Еще мгновение – и перед Даф на задних лапах обретался завершивший превращение рыжий сеттер.

В воздухе мелькнуло что-то когтистое, хищное, сердитое.

– Мне не нужен песик! У меня уже есть котик! – мрачно сказала Даф, чудом успевая вцепиться в ошейник Депресняка. Ничтоже сумняшеся, тот уже собирался сделать пса кривым на один глаз. Размышлениями у парадного подъезда на тему, как быть, кто виноват и откуда вообще взялась собака, адский котик себя не загружал. Философия – удел философов, а мы котики действия. Мяу!

– Мы так не договаривались, нюня моя! Нечего на меня котов науськивать! Я существо несчастное, затравленное! Кого на меня только не натравливали! И борзых, и мастифов! А уж про ранимость и не заикаюсь. Чем меня не ранили: и копьями, и мечами, и, извиняюсь, из нагана! Нет, ну как сказал, как сказал! Хю-хю! – воодушевился суккуб, торопливо избавляясь от собачьего обличья. Шерсть слезала с него клочьями и спешила растаять в воздухе.

Депресняк, вновь успевший угнездиться на плече у Даф, разглядывал суккуба с большим подозрением. «Уж теперь-то я знаю, что ты за фрукт на самом деле! Ты переодетая собака!» – говорил весь его вид.

– Послушай, Хнык, мы с тобой уже виделись или нет? – спросила Даф.

– Разве что во сне, нюня моя! – вкладывая в это какой-то свой смысл, сладко произнес суккуб.

– А в резиденции мрака, на Дмитровке?

Сложив губы трубочкой, суккуб деликатно плюнул на мизинчики и полным кокетства жестом протер глазки.

– Какая осведомленность, нюня моя! Бедные мы, бедные! Никаких секретов от света! Нет, я там не бываю, противная!

– Разве тебе не нужно продлевать регистрацию? Ведь духа с непродленной регистрацией затягивает Тартар! – удивилась Даф.

Закончив протирать глазки, суккуб погрузил мизинчики в раковины ушей и принялся ковыряться там с таким рвением, будто разрабатывал не скромные серные залежи, а Соломоновы копи.

– Ох, затягивает! Прям так берет и затягивает! – качая головой, подтвердил суккуб. – Только я, противнюшечка, по другому ведомству. У нас ведомств-то много, особливо по секретным поручениям. Так что, нюнечка, не затянут меня, не боись!

Зоркой Даф почудилось, что на лице суккуба мимолетно мелькнула тревога. «Ага! Вот ты и забеспокоился! Сболтнул что-то лишнее?» – подумала она.

Почистив ушки и потоптавшись на месте, неугомонный суккуб придумал новое развлечение. Не смущаясь стеклом, он просунул руку сквозь витрину и, взяв кинжал, принялся скоблить заросшую щетиной часть своей шеи. Точь-в-точь младший менеджер отдела продаж, который, пугливо косясь на дверь, в которую барабанят нетерпеливые коллеги, одноразовой бритвой, всухую, бреется в служебном туалете перед вечерним свиданием. Закончив с бритьем, Хныкус Визглярий Истерикус Третий отбросил кинжал и, достав из воздуха помаду, принялся кокетливо подкрашивать губы.

– Не надоело придуриваться? Не устраивай цирк! Говори, что тебе нужно, или топай отсюда! – сказала Даф, вспоминая синеватый оттенок руны.

Ей было известно, что суккубы, равно как и комиссионеры, ничего не делают без выгоды для себя или без надежды на выгоду. И уж тем более просто так не являются стражам света. Суккуб сделал вид, что обиделся. Голубой женский глаз заморгал и пустил слезу. Второй глаз тем временем рассматривал ее нагло и бойко.

– Я, нюня моя, хотел предупредить. Тебе ведь нравится Мефодий? Наш молодой господин? Ах, какая пара! Я даже не ревную! Я умиляюсь! – воскликнул Хнык.

Даф сердито шагнула к нему. Депресняк подпрыгнул у нее на плече, как наездник. В воздухе запахло расправой над бедным суккубом.

– Буслаев? Ты бредишь! Зачем он мне нужен? Я не работаю в зоомагазине! – крикнула Даф.

Хнык осклабился. Пальчик вновь царапнул воздух.

– Я тебя умоляю, противнюшечка! Обмануть суккуба в вопросах любви? О любви я знаю больше любого купидона. Да и что они могут понимать в чувствах, эти толстые диатезные сопляки? Палят из луков в кого попало, и даже не берут за это эйдосов!.. Если купидоны и превосходят кого-то в вопросах любви, то лишь комиссионеров! Комиссионеры – дрянь, мелкая сошка! Любовь не их вид спорта!

– Не очень-то ты комиссионеров любишь. А Тухломона ты знаешь? – спросила Даф, пытаясь перевести разговор в безопасное русло.

При слове «Тухломон» Хнык передернулся.

– Конкурент противный! Бяка! Грубиян, зануда и вовсе никакая не нюня моя!.. Эйдосы у меня уводит, амеба бесстыжая!.. Хоть и по другому ведомству, а все равно змея!

– Сочувствую! Вор у вора дубинку украл! – с насмешкой сказала Даф, радуясь, что сразу нашла у суккуба уязвимое место.

– Ты меня не жалей, противная нюнька! Ты себя жалей! – вспыхнул Хнык. – Вернемся к Мефодию. Я понимаю, почему ты не сознаешься, что привязалась к нему. У человека век недолог. Знаешь, сколько человек живет в днях? Двадцать—двадцать пять тысяч! Из них только десять тысяч приходится на молодость! Всего-то! А гонору, а планов! Нос куда задирает! А там время вышло, и все! Пакуйте чемоданы!

– Какие чемоданы? – не поняла Дафна.

– Спроси лучше: куда! Согласно купленным билетам либо на товарняк в Тартар, либо на экспресс в Эдем. У тебя же, нюня моя, впереди гарантированная новенькая вечность. Глупо влюбляться, если изначально у вас такие разные возможности. Пусть даже он и будущий властелин мрака, но смертен, увы, как и все рожденное из праха.

– Я об этом не думала, – серьезно сказала Даф.

Суккуб быстро присел и снизу заглянул ей в глаза. На его макушке Дафна увидела полосу, где темные короткие волосы смыкались с длинными и светлыми.

– Значит, ты все-таки признаешь, что влюбилась? – спросил Хнык заговорщицким шепотом. – Ты, вечная, связала себя со смертным? А?

Дафна топнула ногой. Какое этому омерзительному существу дело, испытывает она какие-то чувства или нет? Что за радость лезть в чужую жизнь вместо того, чтобы жить своей?

«Стоп! Спокойствие! – сказала она себе. – А что, если этого типа подослал Лигул? А кто еще? Если он не отчитывается Арею, то Лигулу! Что, если он вынюхивает, не потому ли я здесь, что опекаю Мефодия и хочу, чтобы его дар не достался мраку? В конце концов, Лигулу неизвестно, что я набросила шнурок с крыльями на шею Мефодию в лабиринте и связала себя с ним на всю жизнь».

– Я вечная, только пока кто-нибудь не срежет вот это. Уж не ты ли? – сказала Даф, вызывающе качнув бронзовыми крыльями на шнурке.