— Вас понял, мистер Пуаро.

— И не было ли в роду душевных болезней. С обеих сторон.

Концессия — договор, заключаемый государством с частным предпринимателем или иностранной фирмой на эксплуатацию земельных и других угодий и полезных ископаемых.

— Проверим, мистер Пуаро. — Мистер Гоби встал. — Ну, так я пойду, сэр. Доброй ночи.

После ухода мистера Гоби Пуаро некоторое время сидел задумавшись. Несколько раз он поднимал брови: что, если?.. Да, что, если…

Он спешно набрал номер миссис Оливер:

— Я уже предупреждал вас, чтобы вы были осторожны. Так вот я повторяю: осторожность прежде всего.

— Это в каком смысле? — спросила миссис Оливер.

— В том смысле, что вам может грозить опасность. Как всякому, кто вздумает лезть туда, куда его не просят. В воздухе пахнет убийством, и я не хочу, чтобы вы стали жертвой.

— А вы получили сведения, о которых говорили?

— Да, — сказал Пуаро, — кое-какие получил. Правда, пока на уровне сплетен, но, видимо, в Бородин-Меншенс все-таки что-то произошло.

— А почему вы так решили?

— Кровь во дворе, — ответил Пуаро.

— Неужели? — воскликнула миссис Оливер. — Прямо-таки заглавие старомодного детективного романа. «Пятно на лестнице». Теперь ведь приходится придумывать что-нибудь вроде «Она призывала смерть».

— Возможно, никакой крови во дворе не было. Возможно, это плод слишком живого воображения швейцара-ирландца.

— Скорее всего кто-то разлил молоко, — заметила миссис Оливер. — Как он мог разглядеть в темноте? Но что все-таки произошло?

Пуаро не стал отвечать, а продолжил свои рассуждения:

— Моя посетительница сказала, что, «кажется, совершила убийство». Может, это как раз то самое убийство?

— Вы думаете, она кого-то застрелила?

— Можно предположить, что она в кого-то стреляла, но — только слегка задела. В результате — несколько капель крови и никакого трупа.

— Ах, — вздохнула миссис Оливер, — ваше предположение не слишком убедительно! Ведь если бы этот кто-то убежал, вам разве показалось бы, что вы его убили?

— C'est difficile[31], — сказал Пуаро и повесил трубку.

— Я уже немного беспокоюсь, — сказала Клодия Риис-Холленд.

Она налила себе еще кофе из кофеварки. Фрэнсис Кэри широко зевнула. Они завтракали на кухоньке своей квартиры. Клодия была уже одета и готова к выходу. Фрэнсис еще не сняла пижаму, только накинула поверх нее халат. Нерасчесанные черные волосы падали как им заблагорассудится, закрывая один глаз.

— Из-за Нормы, — продолжала Клодия. Фрэнсис опять зевнула.

— С какой стати? Рано или поздно она позвонит или просто вернется.

— Ты думаешь? Знаешь, Фрэн, мне как-то не по себе: что, если…

— Не понимаю, почему ты нервничаешь, — сказала Фрэнсис, налила себе еще кофе и не слишком охотно отхлебнула его. — В конце концов, мы за нее не отвечаем, верно? И вообще, мы совсем не обязаны приглядывать за ней, кормить ее с ложечки и все прочее. Она просто квартирует с нами. Ты ей, что ли, мамочка? Нет, я беспокоиться не стану.

— Ты, конечно, не станешь. Ты ведь никогда ни из-за чего не беспокоишься. Только мое положение немножко не такое, как у тебя.

— Что значит не такое? Из-за того, что квартиру снимаешь ты?

— Не только.

Фрэнсис в третий раз зевнула так, что у нее затрещало за ушами.

— Вчера я легла уж не знаю когда. На вечеринке у Бэзила. Жутко себя чувствую. Ну, авось черный кофе поможет. Налей себе еще, пока я весь не выпила. Бэзил не успокоился, пока мы не попробовали новые таблетки — «Изумрудные грезы». Только, по-моему, все это чепуха, и совсем не стоит травить себя подобной дрянью.

— Смотри, опоздаешь в свою галерею.

— А, ладно. Обойдутся. Никто и не заметит. Вчера на вечеринке видела Дэвида, — добавила она. — Разодет в пух и, прах и, нужно сказать, выглядит очень даже ничего.

— Неужели и ты не устояла, Фрэн? Он же порочный тип.

— Да, я знаю, ты так считаешь. Ты ведь у нас пай-девочка, Клодия.

— Вовсе нет. Но твои дружки-художники мне не слишком нравятся. Пробуют наркотик за наркотиком и либо валяются без сознания, либо готовы лезть в драку с поводом и без повода.

— Я ведь не наркоманка, дорогуша, — сказала Фрэнсис, посмеиваясь. — Мне просто интересно на себе попробовать, что это такое. И многие из моих дружков вовсе не так уж плохи. Дэвид пишет по-настоящему, когда хочет. Поверь мне.

— Только по-настоящему он хочет очень редко, так ведь?

— Ты все время точишь на него нож, Клодия. Тебе очень не нравится, что он приходит сюда к Норме. Да, кстати, о ножах…

— Ну? Что о ножах?

— Просто не знаю, — медленно произнесла Фрэнсис, — говорить тебе или нет.

Клодия взглянула на часики.

— Сейчас нет времени. Скажешь вечером, если надумаешь. И вообще, мне не до того. — Она вздохнула. — Просто не знаю, как быть.

— Ты о Норме?

— Да. Может, все-таки сообщить ее родителям, что мы не знаем, где она.

— Это было бы очень не по-товарищески. Бедная Норма, почему ей нельзя сбежать куда-то, если у нее есть такое желание?

— Но ведь Норма не совсем… — Клодия умолкла.

— Да, действительно не совсем. Non compos mentis.[32] Ты ведь об этом. В эту ее жуткую контору ты звонила? «Домашние птички», так, кажется, она называется? Ах да, конечно, звонила. У меня совсем из головы выпало.

— Так где же она? — жестко спросила Клодия. — Дэвид вчера ничего не говорил?

— Дэвид, похоже, ничего не знает. И вообще, Клодия, какое это имеет значение?

— Для меня имеет, — сказала Клодия, — потому что мой шеф приходится ей отцом. Если с ней что-нибудь случится, у меня обязательно спросят, почему я не сочла нужным сообщить, что она не вернулась домой.

— Да, пожалуй, они могут тебе предъявить претензии.

И все-таки с какой, собственно, стати Норма должна докладывать нам, что она куда-то собралась на пару дней? Или даже на пару ночей? Ведь она же здесь не в гостях. Разве тебе кто-то поручал ее опекать?

— Нет, но мистер Рестарик счел нужным упомянуть, как он рад, что она живет тут с нами.

— А потому ты должна бежать и ябедничать на нее всякий раз, когда она куда-нибудь исчезнет без позволения? Наверняка влюбилась по уши в кого-то нового.

— По уши она влюблена в Дэвида, — сказала Клодия. — А может, она вообще прячется у него в квартире?

— Глупости. Ты же знаешь, у него к ней ничего серьезного.

— Тешишь себя надеждой? — заметила Клодия. — Ты ведь к Дэвиду сама неравнодушна.

— Вовсе нет! — возразила Фрэнсис резко. — Ничего подобного.

— Нет, похоже, Дэвида она крепко зацепила, — сказала Клодия. — Иначе бы он ее не искал, не стал бы сюда заходить.

— А ты быстренько его выпроводила, — сказала Фрэнсис. — Я-то думаю, — добавила она, вставая и разглядывая свое лицо в кухонном зеркальце, куда более безжалостном, чем освещенное теплым электрическим светом зеркало в ванной, — что на самом-то деле он приходил ко мне.

— Нет, ты просто идиотка! Он же спрашивал про Норму.

— Она чокнутая, — отрезала Фрэнсис.

— Иногда и мне так кажется.

— Тебе кажется, а я знаю. Сейчас я тебе кое-что скажу. Тебе надо это знать. На той неделе у меня лопнула бретелька бюстгальтера, а я жутко опаздывала. Я знаю, ты не любить, когда в твоих вещах роются…

— Страшно не люблю, — вставила Клодия.

— …А Норма ничего против не имеет или просто не замечает. Ну я пошла к ней, стала рыться в ящике с бельем и.., нашла это. Ну то есть нож.

— Нож! — изумилась Клодия. — Какой еще нож?

— Помнишь, во дворе у нас была драка? Хулиганы что-то не поделили, ну и пошло-поехало: ножи с пружинными лезвиями и все, что у них полагается? А Норма тогда вернулась сразу же после их разборки.

— Да-да. Я помню.

— Так вот одного из ребят пырнули — мне один репортер рассказывал, — и он сбежал. А ножичек у Нормы в ящике тоже с таким лезвием. И на нем пятно. Жутко похоже на запекшуюся кровь.