Разве это не чудесно?

То, что это именно чудесно, он и хотел бы разъяснить Джун, которая по-прежнему не сводила с него глаз. Ему казалось, что он читает в них тоску по тому миру чувств, который он раскрывал перед ней.

— В какую сторону вам нужно?

— Не знаю. Я никуда не спешу.

Тогда он повел ее в свой маленький бар. Он испытывал потребность пойти туда, но ему не хватило смелости отправиться туда в одиночку.

Она тоже носила мех и также совершенно естественно взяла его под руку.

Ему стало казаться, будто с ним идет Кэй, а говорили они о Кэй и только о ней:

— Она красива?

— Нет.

— Тогда в чем же дело?

— Она трогательна и прекрасна. Вы обязательно должны ее увидеть.

Понимаете, это Женщина. Нет, вы не понимаете. Женщина, которая до некоторой степени уже познала тяготы жизни, но сохранила чистую детскую душу. Давайте войдем сюда. Вы сейчас услышите…

Он стал лихорадочно искать «никели» в кармане и затем поставил пластинку и посмотрел на Джун с надеждой, что она разделит с ним их эмоции.

— Два «манхаттана», бармен.

Он чувствовал, что зря снова пьет, но уже было поздно останавливаться. Песня его взволновала так сильно, что в глазах у него появились слезы, а американка, чего он никак не ожидал, нежно гладила его руку, пытаясь успокоить.

— Не нужно плакать, она же скоро вернется.

Он тогда сжал кулаки.

— Неужели вы не понимаете, что я не могу больше ждать, что три и даже два дня — это целая вечность?

— Тише. Нас слушают.

— Прошу прощения.

Он был слишком напряжен и не хотел никак успокаиваться, ставил пластинку еще раз, потом второй, третий и всякий раз заказывал новую порцию коктейля.

— Ночью нам случалось ходить несколько часов подряд вдоль Пятой авеню.

У него было поползновение пройтись этим маршрутом с Джун, чтобы она лучше поняла и разделила с ним его тревогу и лихорадочное волнение.

— Как бы мне хотелось познакомиться с Кэй, — сказала она мечтательно.

— Вы с ней познакомитесь, я вас познакомлю.

Он говорил это искренне, без всякой задней мысли.

— Есть теперь в Нью-Йорке много мест, где я больше не могу бывать один.

— Я понимаю.

Она взяла его за руку и казалась также взволнованной.

— Пойдемте, — предложила она.

Чтобы направиться — куда? У него не было ни малейшего желания вновь ощутить себя одиноким в своей пустой комнате. Он утратил чувство времени.

— Погодите! Я вас сейчас отвезу в одно кабарет — которое я знаю. Мы там бывали, Кэй и я.

В такси она прижалась к нему и, сняв перчатку, вложила свою руку в его.

Тогда ему показалось… Нет, это было невозможно объяснить. Ему показалось, что Кэй была не просто Кэй, а воплощала собой тепло человечности и всю любовь мира.

Джун этого не понимала. Она положила голову на его плечо, и он вдыхал незнакомый запах духов.

— Дайте мне слово, что вы меня с ней познакомите.

— Ну конечно же.

Они вошли в бар № 1, где пианист по-прежнему лениво перебирал клавиши вялыми пальцами. Она, как и Кэй, шла перед ним с инстинктивной гордостью женщины, за которой следует мужчина, потом села, откинув на плечи, как и та, свое манто, открыла сумку, чтобы вынуть сигарету, и стала искать зажигалку.

Интересно, а будет ли она также вступать в беседу с метрдотелем?

Как и у Кэй, у нее в этот поздний час появились под глазами признаки утомления, а из-под косметики стала проступать некоторая дряблость щек.

— Вы мне не можете дать прикурить? У меня кончился бензин в зажигалке.

Она, смеясь, дунула ему в лицо дымом, а чуть позже, склонившись к нему, прикоснулась губами к его шее.

— Расскажите мне еще что-нибудь о Кэй.

Но в конце концов она потеряла терпение и сказала, поднимаясь:

— Пойдемте!

И куда же они собираются отправиться на этот раз? Может быть, они оба уже догадывались — куда… Находились они на Гривич-Виледж, в двух шагах от Вашингтон-сквер. Она крепко уцепилась за его руку и прижалась к нему.

При ходьбе он ощущал тепло ее бедра.

Это же была Кэй! Несмотря ни на что, он искал Кэй, и ему казалось, что он чувствует ее прикосновение и слышит ее негромкий голос, в котором начинали звучать нотки волнения.

Они остановились внизу, у входа. Комб замер на какое-то мгновение, казалось, на долю секунды закрыл глаза, потом нежным и вместе с тем усталым, покорным жестом, в котором чувствовалась жалость к ней, к себе и еще больше к Кэй, пригласил ее войти в дом.

Она стала подниматься впереди него. У нее тоже спустилась петля на чулке. Поднявшись на несколько ступеней, она спросила:

— Еще выше?

И действительно, она же ведь не знала! Остановившись на предпоследнем этаже, она старалась не смотреть на него.

Он открыл дверь и протянул руку к выключателю.

— Нет, не зажигайте свет, пожалуйста!

В комнату проникали тусклые и куцые отблески уличных фонарей, которые освещали ночной город.

Он ощутил совсем близко мех, шелковое платье, теплоту тела и, наконец, влажные губы, которые жадно искали его рот. Он подумал: «Кэй…

» Потом они рухнули в постель.

Теперь они лежали, не говоря ни слова, не двигаясь, прижавшись друг к другу. Они оба не спали, и каждый это знал. У Комба были открыты глаза, и он видел в тусклом освещении совсем рядом с собой контур щеки и носа, на котором поблескивали капельки пота. Они чувствовали, что им ничего не оставалось, как молчать и ждать.

И вдруг на них обрушился громкий звук, раздался звонок телефона, причем он казался таким сильным и так неистовствовал, что они вскочили на ноги, еще не очень ясно понимая, что происходит.

Дальнейшие события развернулись самым нелепым образом: Комб в смятении не сразу нашел аппарат, которым он пользовался всего один раз, и тогда Джун, чтобы помочь ему, включила лампу у изголовья кровати.

— Алло… Да.

Он не узнавал собственный голос. Совершенно голый, стоял он посреди комнаты, держа в руке телефон. Выглядело все это очень глупо.

— Да, Франсуа Комб, да.

Он увидел, что она собирается встать и шепчет:

— Ты, может быть, хочешь, чтобы я вышла?

К чему? Куда? Разве она не будет все слышать и в ванной комнате?

И она снова легла, повернулась на бок. Ее волосы раскинулись на подушке, они были почти такого же цвета, как и волосы Кэй, находившиеся на том же самом месте.