На следующий день Кэтти явилась к д'Артаньяну, но уже не радостная и оживлённая, как в предыдущие два дня, а, напротив, очень грустная. Д'Артаньян спросил бедную девушку, что с ней. Вместо ответа она вынула из кармана письмо и протянула ему.
Это письмо было написано рукой миледи, но на этот раз оно было адресовано не графу де Варду, а самому д'Артаньяну.
Он распечатал его и прочитал:
«Любезный господин д'Артаньян, нехорошо забывать своих друзей, особенно когда впереди долгая разлука. Лорд Винтер и я напрасно прождали вас вчера и третьего дня. Неужели это повторится и сегодня?
Признательная вам леди Кларик».
— Всё вполне понятно, — сказал д'Артаньян, — и я ожидал этого письма. Мои шансы повышаются по мере того, как падают шансы графа де Варда.
— Так вы пойдёте? — спросила Кэтти.
— Послушай, моя дорогая, — сказал гасконец, стараясь оправдать в собственных глазах намерение нарушить слово, данное им Атосу, — пойми, что было бы неблагоразумно не явиться на столь определённое приглашение. Если я не приду, миледи не поймёт, почему я прекратил свои посещения, и, пожалуй, догадается о чём-либо… А кто знает, до чего может дойти мщение женщины такого склада…
— О боже мой! — вздохнула Кэтти. — Вы умеете представить всё в таком свете, что всегда оказываетесь правы, но вы, наверное, опять начнёте ухаживать за ней, и если на этот раз вы понравитесь ей под вашим настоящим именем, если ей понравится ваше настоящее лицо, то это будет гораздо хуже, чем в первый раз!
Чутьё помогло бедной девушке частично угадать то, что должно было произойти дальше.
Д'Артаньян успокоил её, насколько мог, и обещал, что не поддастся чарам миледи.
Он поручил Кэтти передать леди Кларик, что как нельзя более благодарен за её благосклонность и предоставляет себя в её распоряжение. Однако он не решился написать ей, боясь, что не сумеет так изменить свой почерк, чтобы проницательный взгляд миледи не узнал его.
Ровно в девять часов д'Артаньян был на Королевской площади. Должно быть, слуги, ожидавшие в передней, были предупреждены, ибо, как только д'Артаньян вошёл в дом, один из них немедленно побежал доложить о нём миледи, хотя мушкетёр даже не успел спросить, принимает ли она.
— Просите, — сказала миледи коротко, но таким пронзительным голосом, что д'Артаньян услыхал его ещё в передней.
Лакей проводил его в гостиную.
— Меня ни для кого нет дома, — сказала миледи. — Слышите, ни для кого!
Лакей вышел.
Д'Артаньян с любопытством взглянул на миледи: она была бледна, и глаза её казались утомлёнными — то ли от слёз, то ли от бессонных ночей. В комнате было не так светло, как обычно, но, несмотря на этот преднамеренный полумрак, молодой женщине не удалось скрыть следы лихорадочного возбуждения, снедавшего её в последние два дня.
Д'Артаньян приблизился к ней с таким же любезным видом, как обычно. Сделав над собой невероятное усилие, она приветливо улыбнулась ему, но эта улыбка плохо вязалась с её искажённым от волнения лицом.
Д'Артаньян осведомился у миледи, как она себя чувствует.
— Плохо, — ответила она, — очень плохо.
— В таком случае, — сказал д'Артаньян, — я помешал. Вам, конечно, нужен отдых, и я сейчас же уйду.
— О нет! — сказала миледи. — Напротив, останьтесь, господин д'Артаньян, ваше милое общество развлечёт меня.
«Ого! — подумал д'Артаньян. — Она никогда не была так любезна, надо быть начеку».
Миледи приняла самый дружеский тон, на какой была способна, и постаралась придать необычайное оживление разговору. Возбуждение, покинувшее её на короткий миг, вновь вернулось к ней, и глаза её снова заблестели, щёки покрылись краской, губы порозовели. Перед д'Артаньяном снова была Цирцея, давно уже покорившая его своими чарами. Любовь, которую он считал угасшей, только уснула и теперь вновь пробудилась в его сердце. Миледи улыбалась, и д'Артаньян чувствовал, что он готов погубить свою душу ради этой улыбки.
На миг он почувствовал даже нечто вроде угрызений совести.
Миледи между тем сделалась разговорчивее. Она спросила у д'Артаньяна, есть ли у него любовница.
— Ах! — сказал д'Артаньян самым нежным тоном, на какой только был способен. — Можете ли вы быть настолько жестоки, чтобы предлагать мне подобные вопросы? Ведь с тех пор, как я увидел вас, я дышу только вами и вздыхаю о вас одной!
Миледи улыбнулась странной улыбкой.
— Так вы меня любите? — спросила она.
— Неужели мне надо говорить об этом, неужели вы не заметили этого сами?
— Положим, да, но ведь вы знаете, что чем больше в сердце гордости, тем труднее бывает покорить его.
— О, трудности не пугают меня! — сказал д'Артаньян. — Меня ужасает лишь то, что невозможно.
— Для настоящей любви нет ничего невозможного, — возразила миледи.
— Ничего, сударыня?
— Ничего, — повторила миледи.
«Чёрт возьми! — подумал д'Артаньян про себя. — Тон совершенно переменился. Уж не влюбилась ли, чего доброго, в меня эта капризная женщина и не собирается ли она подарить мне — мне самому — другой сапфир, вроде того, какой она подарила мнимому де Варду?»
Д’Артаньян поспешно пододвинул свой стул к креслу миледи
— Послушайте, — сказала она, — что бы вы сделали, чтобы доказать мне любовь, о которой вы говорите?
— Всё, чего бы вы от меня ни потребовали. Приказывайте — я готов!
— На всё?
— На всё! — вскричал д'Артаньян, знавший наперёд, что, давая подобное обязательство, он рискует немногим.
— Хорошо! В таком случае, поговорим, — сказала миледи, в свою очередь придвигая своё кресло к стулу д'Артаньяна.
— Я вас слушаю, сударыня, — ответил он.
С минуту миледи молчала, задумавшись и как бы колеблясь, затем, видимо, решилась.
— У меня есть враг, — сказала она.
— У вас, сударыня? — вскричал д'Артаньян, притворяясь удивлённым. — Боже мой, возможно ли это? Вы так прекрасны и так добры!
— Смертельный враг.
— В самом деле?
— Враг, который оскорбил меня так жестоко, что теперь между ним и мной война насмерть. Могу я рассчитывать на вас как на помощника?
Д'Артаньян сразу понял, чего хочет от него это мстительное создание.
— Можете, сударыня! — произнёс он напыщенно. — Моя шпага и жизнь принадлежат вам вместе с моей любовью!
— В таком случае, — сказала миледи, — если вы так же отважны, как влюблены…
Она замолчала.
— Что же тогда? — спросил д'Артаньян.
— Тогда… — продолжала миледи после минутной паузы, — тогда вы можете с нынешнего же дня перестать бояться невозможного.
— Нет, я не вынесу такого счастья! — вскричал д'Артаньян, бросаясь на колени перед миледи и осыпая поцелуями её руки, которых она не отнимала.
«Отомсти за меня этому презренному де Варду, — стиснув зубы, думала миледи, — а потом я сумею избавиться от тебя, самонадеянный глупец, слепое орудие моей мести!»
«Приди добровольно в мои объятия, лицемерная и опасная женщина! — думал д'Артаньян. — Приди ко мне! И тогда я посмеюсь над тобой за твоё прежнее издевательство вместе с тем человеком, которого ты хочешь убить моей рукой».
Д'Артаньян поднял голову.
— Я готов, — сказал он.
— Так, значит, вы поняли меня, милый д'Артаньян? — спросила миледи.
— Я угадал бы ваше желание по одному вашему взгляду.
— Итак, вы согласны обнажить для меня вашу шпагу — шпагу, которая уже приобрела такую известность?
— В любую минуту.
— Но как же я заплачу вам за такую услугу? — сказала миледи. — Я знаю влюблённых: это люди, которые ничего не делают даром.
— Вы знаете, о какой награде я мечтаю, — ответил д'Артаньян, — единственной награде, достойной вас и меня!
И он нежно привлёк её к себе. Она почти не сопротивлялась.
— Корыстолюбец! — сказала она с улыбкой.
— Ах! — вскричал д'Артаньян, и в самом деле охваченный страстью, которую эта женщина имела дар зажигать в его сердце. — Моё счастье мне кажется невероятным, я всё время боюсь, что оно может улететь от меня, как сон, вот почему я спешу превратить его в действительность!