— У вас на бороде желток и крошки пирога, — сказал он сурово. — И речь ваша никуда не годится — содержание убогое, да и стиль хромает. Увы, я разочарован. Ни одного каламбура!

— Тише, дорогой, — сказала Нинет. — Видите — король встал!

— Тост за здоровье невесты и жениха провозгласит капитан Планкет, если только он еще не упился вконец, — объявил король Мелиот.

Старый шкипер с помощью Энн Датон-Свифт неуверенно поднялся, уставился на нетронутую кабанью голову, потом, выпучив глаза, оглядел собравшихся и громко откашлялся.

— Ваше величество, принцесса Мелисента, сэр Сэм, друзья, — начал он. — Я буду краток, так как кое-кто здесь, мне кажется, явно хватил лишку.

— Нет, что вы! — воскликнула буфетчица. — Что вы, ик-ик… ах, простите!

Эта заминка, каковой он не преминул воспользоваться, дала Планкету возможность слегка подкрепиться. Затем он устремил мутный взгляд в сторону невесты и жениха.

— Принцесса и Сэм говорят, что будут жить в обоих мирах. Что правда, то правда. Ловко придумано. Я сказал — ловко придумано, — повторил он, повысив голос, словно кто-то ему возражал, и сверкнул глазами, ни на кого не глядя. — Я тоже буду жить и тут и там. Я сказал: я тоже. Помню, сколько было болтовни о том, что есть, мол, только один мир. Нет. Нет, нет и нет! — Он погрозил кулаком Диммоку, Герберту Пейли, миссис Диммок, миссис Пейли, Филипу Спенсеру Смиту и его знакомой по имени Пенелопа Дилл, которая прыснула со смеху, — Ничего смешного! Дело серьезное. Я говорю — есть два мира. И принцесса с Сэмом говорят то же. Есть, конечно, разница в один день. На этом конце стола — среда, а на том — вторник. Ну и что из этого? Кого это волнует? Подумаешь — пусть даже будет две субботы на неделе и ни одного понедельника. Однажды в Коста-Рике я чуть не две недели кряду думал, что на дворе четверг — отрастил бороду и почти что выучился играть на мандолине. Ладно, расскажу вам об этом как-нибудь в другой раз. — Он взял со стола кувшин и опорожнил его с громким бульканьем. — Ну вот, кажется, и все. Тост? Правильно!.. Он нахмурился, с трудом ворочая языком. — А теперь пускай счастливая парочка пожелает счастья и всяческих благ всем нам. Итак — за наше здоровье!

Гости встали и выпили за новобрачных. Все аплодировали и кричали «ура», только Пенелопа Дилл все хихикала.

— К сожалению, я не привыкла говорить речи, — спокойно сказала Мелисента. — Поэтому, выражая вам обоим свою признательность и за любезный тост, и за то, как он был встречен, я попрошу ответить моего супруга.

— Благодарю, благодарю вас всех, — сказал Сэм, взглянув сначала на один, а потом на другой конец стола. — Я лучше всех сознаю, что не достоин руки и сердца прекрасной принцессы. Я не так уж умен. И не так уж храбр. Просто мне повезло. О себе могу сказать только одно: когда великий день настал, я сразу понял, хоть мне никто об этом и не говорил, что наконец-то наступило тридцать первое — славное тридцать первое июня.

Король Мелиот подождал, пока стихнет шум.

— А теперь, — сказал он с сомнением в голосе, — мистер Лэмисон споет нам под аккомпанемент лютни песню «Черный рыцарь взял мое сердце в полон».

Ну что ж, простимся, читатель.

В наш век, когда физики открыли антипротоны, антинейтроны и даже антинейтрино, в моду стали входить антироманы, антиповести и антирадиопьесы. Чтобы не отстать от времени, я решил написать антипредисловие к этому сборнику зарубежной юмористической фантастики. Как я понимаю жанр антнпреднсловия? Очень просто. Так просто, что Роб Грийе, например, может назвать такую простоту примитивной. Но зато она логична не в пример современной драме абсурда. Суть этой простоты тоже очень проста. Если предисловия обычно хвалили предпосылаемые книги и лишь изредка упоминали об отдельных недостатках, антипредисловия должны, естественно, свои книги изничтожать. Главное — это твердо соблюдать ко многому обязывающую приставку «анти». В нашем, например, случае антипредисловие должно быть скучным и без намека на фантастику. Кроме того, необходимо отдать должное и чисто физической симметрии. Речь идет об инверсии декартовых координат. А если говорить популярно, антипредисловие следует начинать с оценки не первого по порядку произведения, а последнего.

Вот коротко основные принципы нового литературного жанра — антипредисловия. Остается только на конкретном примере претворить их в жизнь.

Какая там у нас последняя вещь в сборнике? Что-что? Не может быть… 31 июня? В этом есть нечто весьма сомнительное, не правда ли? Не стоит даже заглядывать в календарь. И так все ясно. Такого дня просто не может быть. Повесть Джона Бойнтона Пристли начинает вводить в заблуждение еще с заглавия! Это уж слишком. Неужели вы станете читать такую повесть? 31 июня — это ведь все равно что пятая сторона света, двадцать пятый час суток и много хуже, чем прошлогодний снег. Так неужели вы совершенно сознательно, как говорят, в здравом уме и твердой памяти поддадитесь явной мистификации? Я поддался ей лишь потому, что мне нужно было написать предисловие (антипредисловие). Причина вполне уважительная. А вот почему вы собираетесь последовать за человеком, декларативно утверждающим существование 31 июня, это мне совершенно непонятно.

Ведь стоит только хотя бы на мгновение допустить, что 31 июня возможно, и наш жестко детерминированный мир затрещит, как пустой орех, говоря словами популярной песни из кинофильма «Последний дюйм». Тогда станут возможными самые невероятные, а главное, совершенно нелепые и никому не нужные вещи. Ну, например, тогда можно будет войти в конторский шкаф и провалиться в давнопрошедшее время, не успев даже чихнуть от пыли и застарелого запаха клея. Это же нелепо, правда? И кому это нужно? Я еще понимаю Марка Твена. Он отправил своего Янки во времена короля Артура, предварительно трахнув его по голове чем-то тяжелым. Это вполне логично. Так не то что в Камелоте очутишься, но и на тот свет очень даже легко попадешь. Хотя его, конечно, нет, того света. «Янки при дворе короля Артура» — произведение явно реалистическое. Даже знаменитый колдун Мерлин выведен там как безграмотный шарлатан, который нахватался отрывочных сведений из брошюры «Демонстрация химических опытов учащимся». Я уж не говорю о фее Моргане, этой садистке, ничем не уступающей нашей действительно существовавшей Салтычихе. А что мы видим после нуль — транспортировки посредством шкафа или стены питейного заведения «Вороной конь»? Марлаграма и Мальгрима мы видим, даже язык — и тот заплетается. Это уж настоящие волшебники. Один все время оборачивается жирной крысой и противно хихикает: «Хи-хи-хи». Смешно ему, видите ли. Они производят всевозможные звуковые и световые эффекты (автор, конечно, не объясняет физико-химического механизма), после которых остается запах серы. Улавливаете намек? То-то и оно! Более того, они могут превращать людей в кого угодно. В рыжебородых рыцарей-многоборцев, животных и драконов. Мы-то знаем, что драконы из народных сказок имеют реальные предпосылки в лице представителей вымершей фауны юрского, мезозойского и прочих каменноугольных периодов. Именно их гумифицированные и сильно минерализованные остатки дали пищу крылатой народной фантазии. Вот с этих позиций я и подошел к рассмотрению главы «Драконография» за номером 13. Странное совпадение, между прочим. И, думается, не случайное. Если учесть 31 июня. Но вернемся к нашим баранам, то бишь к драконам.

Я цитирую главного оружейника: «Если дракон мечехвостый или копьехвостый, тогда можно. Но если вам попадется рогохвостый или рыбохвостый… И опять же… взять хоть клинохвостого или свирепого исполинского винтохвостого дракона…»

Оставляя в стороне реминесценции с Безенчуком из «Двенадцати стульев», рассуждающим о гробах, в объяснениях мастера-оружейника можно уловить зачатки научной классификации. Но стоит нам сравнить ее с классификацией Карла Линнея, прибегнуть к помощи Кювье, и все рассыпается в прах… Не было никогда и нет на земле подобной фауны. А Пристли пишет о драконах так, что их буквально видишь и осязаешь. Вот вам и 31 июня.