– Может, вы и правы, – сказал он. – Я не принадлежу к верхушке нашего руководства и о многом, как и вы, могу только догадываться. А почему вы спросили?

– Если все начнется зимой, летом мы должны покинуть лагерь. Помощь я буду оказывать, но где-нибудь в более цивилизованном месте.

– Вы понимаете, что я такие вопросы не решаю? – спросил он. – Кое-что решу сам, а обо всем остальном доложу руководству.

– Я могу подождать, – согласился я, – но работы от меня не ждите.

Я хотел уйти, но он меня опередил: встал из-за стола, кивнул мне и вышел из комнаты. За дверью послышался невнятный разговор, а когда он закончился, вернулся Фролов.

– Ваш гость сбежал, пойду и я, – сказал я ему. – Буду ждать ответа на свои требования.

– Вы произвели на него впечатление, – заметил Владимир. – У нас всего несколько человек, которые могут себе позволить ему возражать, а вы не просто возражали, а ставили условия.

– С такими только так и надо, – сказал я. – По крайней мере, когда их есть чем прижать.

Вернувшись домой, я первым делом нашел отца и все ему рассказал.

– Если бы решали здешние ученые, я бы ни о чем не беспокоился, – сказал он, когда я закончил, – но наверняка решать будут люди, далекие от науки. Смогут ли они оценить твою пользу?

– Посмотрим, – пожал я плечами. – Я не попросил у них ничего особенного, а сам дам столько, сколько не даст и сотня ученых. Может, они далеки от науки, но тупицами быть не должны, иначе уже давно все сидели бы за решеткой или вкалывали на каторге. Давай подумаем, где поставим пианино. В гостиной много места, но мы будем всем мешать. Слушай, а зачем нам кабинет? Я работаю в своей комнате, а ты можешь писать вообще где угодно, хоть в кровати. Полку, для которой пока нет книг, можно убрать в любую из комнат, а стол поставим к Ольге. Ей все равно нужно будет готовиться к гимназии.

– Делай что хочешь, – согласился отец. – Мне кабинет действительно не нужен.

Пианино нам привезли этим же вечером, причем не по заказу Бельской, который она не успела сделать, а по распоряжению коменданта. Пожилой фельдфебель, под руководством которого рядовые сгрузили с машины пианино и занесли его в дом, предупредил, что за инструмент ничего платить не надо.

– У меня было точно такое же, – сказала Вера, – только не из красного дерева. Это сделано на фабрике Феврие. Он их делает только по заказу, в том числе и для императорского Двора. Интересно, где его нашли в Тюмени?

– А тебе не все равно? – сказал я. – Сядь и что-нибудь сыграй, а то я тебе поверил, что умеешь, а проверить не удосужился. Ввел людей в расход, а сейчас думаю, не напрасно ли?

Она не стала отвечать на шутку, села и начала играть, а я заслушался. Мелькали по клавишам тонкие пальцы жены, рождая прекрасную, трогающую душу музыку... Когда она закончила, я увидел, что на пороге бывшего кабинета стоят отец с матерью. Прибежала бы и Ольга, но ее не было дома.

– Замечательно играешь, – сказал отец. – У тебя талант к музыке.

– Я уже давно не садилась за инструмент, – ответила Вера. – Когда-то много и с удовольствием играла, а потом почему-то пропало желание.

– Так вот откуда растут корни твоей хандры! – сказал я. – Ничего, теперь будем и играть, и заниматься спортом! Моя жена обещала, что завтра начнет. Пошьют костюм...

– Тебе не пообещаешь, потащишь заниматься голой, – проворчала она. – Представляете, стянул с кровати в одной рубашке и хотел заставить таскать свои гантели! Изверг! Я их потаскаю, а как потом играть? У меня пальцы не будут гнуться!

– Нечего плакаться родителям, – сказал я. – Тебе нужно заниматься два месяца, пока разрешу взять в руки гантели, да не мои, а полегче. Сделаем скидку на твой хрупкий организм.

– А зачем это вообще, Алексей? – спросила мама. – Видишь же, что она не хочет.

– Ты мне жену не порть, – сказал я маме, – иначе будете заниматься на пару. Человек по природе ленив, и если что-нибудь можно не делать, большинство и не будет. Думаете, мне себя было легко ломать? Ошибаетесь! А теперь, если день прошел без занятий, для меня он потерян. И ее потом от борьбы за волосы не оттянешь, главное – войти во вкус!

– Мы не собирались два месяца, – сказал член Совета князь Борис Леонидович Вяземский. – Все наши решения уже выполнены, поэтому нужно окончательно определиться с дальнейшими планами. Большинство членов склоняется к тому, чтобы начать в первых числах декабря, но есть и возражающие.

– И кто возражает? – спросил граф Шувалов. – Пусть обоснует, а мы послушаем.

– Мне не нравится ваш первый вариант, – сказал князь Николай Александрович Ухтомский, – а второй еще не готов. Бомбы и ракетные станки дадут слишком мало жертв, и паника либо совсем не возникнет, либо будет очень недолгой. Я думаю, что вариант со станциями очистки воды будет намного эффективней. Для города с населением в семь миллионов прогнозируемые потери в пятьдесят тысяч – это капля в море.

– А вы, значит, хотите потравить всех жителей? – язвительно спросил князь Леонид Васильевич Елецкий.

– Акция должна быть действенной, генерал, – ответил ему Ухтомский, – иначе вообще не стоит затевать возню с ядами, а стать всем на границах и с честью помереть!

– Первый вариант это не прожект, а серьезно проработанная операция, в которую вложено много времени и средств, – сказал Вяземский. – По нашим оценкам она вызовет панику и заставит большую часть населения покинуть самые большие города. Нам нужен хаос, а не миллионные потери среди горожан. Я уже пытался убедить Николая Александровича, но он остался при своем мнении. Вижу, что нам его не переубедить, поэтому предлагаю голосование. Кто за декабрь, прошу поднять руки!

Шестеро сидевших вокруг стола мужчин подняли руки, один этого делать не стал.

– Принято, – продолжил Вяземский. – Теперь давайте решать, как все-таки будем убирать Романовых. Есть три варианта, но более выигрышным мне представляется использовать социал-демократов, а самим остаться в стороне.

– Вы их все-таки убедили? – удивился князь Александр Дмитриевич Голицын. – Я всегда думал, что они в последний момент откажутся.

– Там остались одни фанатики, – усмехнулся Вяземский. – Для них героическая смерть желанней нынешнего прозябания. Мы их выведем на императорскую семью, а потом всех положим при задержании. И сбережем своих людей, и не навлечем на себя недовольства. Далеко не всем смена династии придется по вкусу. По кандидатуре нового императора нет возражений?

– Оболенский согласился на выкуп? – спросил князь Сергей Семенович Абамелек-Лазарев. – В разговоре со мной он высказывал большие сомнения.

– Согласился, – подтвердил Вяземский. – Его убедили, что наши противники на это не пойдут. Займы никто выплачивать не будет, а долю в банковском деле и промышленности предложим выкупить. Никто из них на это, конечно, не согласится, а после войны мы свое предложение отзовем. Пусть предъявляют претензии своим правителям.

– Тогда кандидатура Владимира Андреевича меня полностью устраивает, – кивнул Абамелек-Лазарев.

– У остальных возражений нет, поэтому и этот вопрос решили, – сказал Вяземский. – Что у нас с армией, генерал?

– С ней все в порядке, – ответил Елецкий. – Кое-кого временно арестуем, а позже выпустим, остальные останутся в стороне.

– Тогда остался один небольшой вопрос, и можно будет заканчивать, – сказал Вяземский и обратился к Шувалову: – Доложите, Иван Павлович?

– Господа, есть один вопрос по молодому Мещерскому, – сказал Шувалов. – Вас в свое время не поставили в известность, потому что мы с братом просто не поверили в то, что узнали. Для любого здравомыслящего человека это был натуральный бред.

– Постойте, господа, – перебил его Ухтомский. – Это сын Сергея Александровича? Но ведь они все вроде сгорели в пожаре?

– Пожар подстроил мой брат, – пояснил Шувалов. – Боевое крыло таким образом прикрыло нашего Петра Николаевича. Его из-за англичан могли выгнать из департамента полиции, и мы бы остались без прикрытия. А так все повесили на Мещерских и сожгли купленный дом с телами бродяг. До этого на них же повесили Дюкре, поэтому все прошло гладко. Но я хотел сказать не об этом. Первый раз Алексей Мещерский привлек наше внимание после статьи.