Он сошел с платформы при полном молчании аудитории.

Тилли видела по лицам, что на многих его слова произвели глубокое впечатление. Она не знала, что сказать. Она понимала, чувствовала, что Ханк Бидл заблуждается, но людей надо убеждать словами. Чтобы выиграть время, она прокашлялась. Ее взгляд упал на стоявшую впереди Анни Дитрик с выпирающим вперед животом. Большой срок беременности. Испуганные глаза, бледные губы. «Что делать? — спрашивал ее взгляд. — Я не хочу, чтобы мой ребенок умер...»

— Я ветеринар, — начала тихим голосом Тилли. — Наиболее тяжелое в работе любого врача — видеть, что пациент безнадежен. Мне приходилось усыплять животных, которых нельзя было спасти. Может быть, кому-нибудь из вас доводилось смотреть в глаза чувствующего, страдающего создания, сознавая, что вы его убиваете? Да, из добрых побуждений, чтобы избавить от страданий, но все равно... Может быть, вы считаете, что готовы... Может быть, так оно и есть. Я не могу отвечать за каждого из вас. Но о себе я могу сказать.

В каком-то смысле эта колония стала моим пациентом. Мы больны, нам больно. Но безнадежны ли мы? Является ли единственным выходом эвтаназия? Может быть, это лишь способ не смотреть в глаза неприятной реальности? Иногда легче сдаться и умереть, особенно если жизнь причиняет боль тебе и тем, кого ты любишь. Некоторые из вас могут склоняться к такому выходу из положения. Но и они не могут делать выбор за других. И для любого, кто выберет жизнь, я сделаю все что в моих силах, чтобы дать ему шанс выжить, чтобы осуществить эту возможность.

Мы фермеры. Если кто и может заставить эту сельскохозяйственную колонию на борту плодотворно работать, так это мы. У нас есть семена и материал для гидропоники. Каждый из вас знает, что гидропоника хорошо работает в условиях невесомости. Первый год будет жестким, да, но уже второй принесет облегчение, и каждый последующий будет еще лучше. Не отказывайтесь от своего будущего. За двадцать лет многое может произойти. Войны заканчиваются, политические границы меняют очертания. Нас могут спасти, в конце концов... Если кто-то хочет сдаться без боя... Я не могу принять такого отношения к жизни.

Она замолчала. Кто-то в задних рядах одобрительно крикнул, кто-то захлопал в ладоши, аплодисменты усилились. Очертания помещения расплылись перед увлажнившимися глазами Тилли. Результаты голосования были двести девяносто семь против сорока восьми, Тилли победила.

Через полчаса эти сорок восемь тихо ушли из жизни в своих комнатах, отравив и собственных детей.

Тилли не могла себя простить. Действия взрослых это одно, а смерть детей... Надо было их временно арестовать...

Она не отвечала на вызовы, и Льюис Лиффи сам пришел к ней.

— К вам можно? — спросил он тихо.

Она пожала плечами. Он вошел и прикрыл дверь. Тилли сидела в уголке разворошенной койки, подтянув колени к подбородку. Она долго плакала, но сейчас словно оцепенела.

— Хотя они вас и выбрали снова, доктор Матсон, вы не обречены на эту работу. Вы можете в любое время снять значок.

Она посмотрела на него и увидела в его глазах печаль и сочувствие, но не жалость. Ни намека на жалость.

— А если мы ошибаемся? Если правы были Оливер Парлан и Ханк Бидл? Может быть, мы ведем этих людей на ужасную смерть...

Лицо его стало строже.

— Да, вполне вероятно. Возможно все, что угодно. Может, Конкордат отбил вторжение, но Матсоном заниматься не будет. Вероятно, это будет невозможно. Я видел миры настолько опустошенные, что там сто лет после войны ничего не вырастает...

Конечно, Льюису по ночам тоже не спалось.

— Может быть, прибыв на пустую планету, мы не сумеем связаться с Конкордатом. Мы можем найти там цветущий город. Мы не знаем, что найдем там.

— И тех, кого мы оставили на Фазе I, мы больше не увидим?

Льюис открыл рот для ответа, но замешкался:

— Откровенно?

— Вы же сейчас говорили откровенно.

— Да. Но при данных обстоятельствах... — Голос его изменился, и у Тилли сжалось сердце. — У меня была маленькая девочка на Скарсдэйле, доктор Матсон. Ей только что исполнилось семь лет. Зовут ее Джинни. Я простился с ней окончательно, когда понял, что мы не можем возобновить связь.

Тилли надолго замолчала. Потом прошептала:

— Я думала о Карле. Если он выжил... Я знаю его лучше, чем он сам знает себя. Он пойдет в армию. Особенно когда узнает, что мы пропали, может быть, погибли... — Опять у нее выступили слезы на глазах. Она шмыгнула носом. — Не знаю, выдержу ли я, день за днем, год за годом...

— Что ж, если хотите, можете снять этот значок. Только не думаю, что вы сделаете это.

Она медленно подняла взгляд.

— Каждый из нас на «Кресте» потерял семью или друзей. Но есть разница между ними и вами. Они доверились вам. Подавляющее большинство. Они надеются, что вы поможете им преодолеть этот кошмар. И я считаю, они сделали правильный выбор.

У вас наилучшие результаты при наихудших условиях, которые я когда-либо встречал. Вы уже развернули гидропонику, устроили скот. Здоровые планы, отличное выполнение. Вы обучили детей ручному доению. Если так пойдет дальше, может быть, у нас скоро будут куриные яйца на завтрак. Знаете, когда я в последний раз пробовал яичницу?

— Оставьте ваши шутки, — поморщилась Тилли. — Я только что убила...

— Никого вы не убили! — строго перебил он, усаживаясь на край ее постели. Она вздрогнула, но Лиффи не прикоснулся к ней. Он смотрел на нее обеспокоенными глазами. — Вы никого не убили. Вы никого не подвели. Они сделали это сами.

— Я отвечала за них. И за детей, мистер Лиффи, я отвечала за детей!

— Да... И я тоже, — Он рассеянно теребил одеяло. — Эти одержимые нашли бы способ осуществить задуманное, как за ними ни смотри... Вам не приходилось находиться в спасательной шлюпке?

— Нет.

— Мне приходилось.

Он сказал это так, что Тилли поневоле подняла глаза. Лиффи мысленно блуждал где-то очень далеко. На что он смотрел? На виденное им раньше? На то, что никогда больше не хотел бы увидеть?

— Кто-то дерется за жизнь, а кто-то другой — не жилец. Один прекращает борьбу, а другой не сдается до последней минуты. Я предвидел возможность таких потерь.

Тилли ужаснулась:

— Как? Вы этого ожидали?

Лиффи поморщился:

— Я наделся, молился, чтобы этого не случилось, но это неизбежно. Кто-то говорит себе: «Теперь я бьюсь, чтобы выжить», а другой не может включиться в эту борьбу. И это не имеет ничего общего с профессиональной пригодностью человека. Семьдесят два человека мы потеряли. Значит, двести девяносто пять еще смотрят на вас и на меня, ожидая, что мы выведем их.

— А способна ли я на это?

— Может быть, нет. Но мы — способны.— Он протянул ей руку.

Долго плакала она на плече у Льюиса Лиффи.

— Извините, мистер Лиффи...

— Ну, раз уж я полчаса провел под дождем ваших слез, наверное, можно называть меня Льюисом?

Тилли улыбнулась:

— Конечно, Льюис. Мне так жаль вашу маленькую девочку... Конечно, они успели эвакуировать Скарсдэйл.

Он смахнул каплю с ее подбородка:

— Я тоже надеюсь, что ваш муж переживет войну. 

Тилли кивнула, уже прощаясь в этот момент со своим мужем мучительно и окончательно.

Льюис откинулся и пристально посмотрел на нее:

— Как значок? Не собираетесь больше снимать?

— Нет. Это как замужество. Лучше, хуже — но окончательно.

Он еще раз протянул ей руку:

— Добро пожаловать, партнер.

Мгновение она колебалась. Но когда его рука обхватила ее ладонь, страх и сомнения отступили. Трудные предстояли годы. Но Льюис Лиффи выжил в спасательной шлюпке. И она почувствовала, как ее мозг запрограммировался на выживание.

В этот момент Тилли поняла, что у них все получится.

Сенсоры зарегистрировали приближение судна Конкордата. Наблюдаю его снижение. Судно сильно повреждено, очевидно в бою. Корпус частично разрушен. Двигатели функционируют примерно на 20,073 процента номинальной мощности. Спуск неравномерный, толчками. Тормозные двигатели включаются с третьей попытки.