Мы прошли уже немалый отрезок пути. Занимавшаяся заря осветила край неба. Позади остались фабрика по переработке куриного пуха, станция техобслуживания самокатов, фабрика по изготовлению шпор для петухов, склад музыкальных раковин, а также мастерская по производству искусственных и настоящих огней. На выпуклой линии горизонта серебрилось море. Наконец мы увидели блестевшие в лучах утреннего солнца стеклянные постройки Королевского Сада. В воздухе разливались цветочные запахи, а плодородные холмы были покрыты густыми травами и кустами особенных зверотрав, например, мухоловок, кошачьих лапок и самострелов, острыми колючками выстреливавших в пролетавших поблизости насекомых.

Смотритель Королевского Сада, хорошо знавший Зызика, открыл нам ворота: Зызик не хотел пользоваться имевшимся ключом, а смотрителю сказал, что мы гости его отца; так что мы смогли спокойно заняться поисками Резеды. В занимавшем огромную площадь Королевском Саду росли самые разнообразные деревья, от самых обычных до редчайших, таких, как исполинские эвкалипты, секвойи и баобабы, араукарии и сандафулы, тюльпанные деревья и корбикунды.

Одной из смоковниц было уже более пяти тысяч лет; она так разрослась, что во время Праздника Королевского Петуха в ее тени могли укрыться сразу восемь тысяч человек. Куда ни погляди, повсюду были клумбы, цветники и усыпанные цветами кустарники. Здесь были собраны растения со всего мира. В застекленных холодильниках размешались северные цветы и фрукты, а в теплицах – нежнейшие тропические растения, чувствительные к малейшему дуновению ветерка.

Мы заглядывали во все оранжереи, в каждый холодильник, в каждую теплицу и парник. Зашли даже на фабрику переработки плодов гунго.

Пан Левкойник, словно мячик, перескакивал через клумбы и арыки. Однако все наши поиски были напрасными.

Вдруг мне на плечо сел Три-Три, отыскавший меня даже здесь. Он был так рад, что тут же принялся в упоении чистить свой клювик о мое ухо. Чирикая, он поведал, что облетел весь сад и увидел в нем очень много интересного, но уже забыл, что именно.

Тогда я решил оглядеться повнимательнее и тут же заметил небольшой стеклянный купол, укрытый среди кустов олеандра.

Я подозвал пана Левкойника, и мы вместе двинулись к куполу. Не успел я заглянуть внутрь, как розовод уже радостно закричал:

– Она! Доченька моя! Да посмотрите же сами!

Этим криком можно было бы разбудить мертвого, но Резеда даже не шелохнулась. Она мирно спала в холодильнике на подстилке из розовых лепестков. Дыхание девушки было ровным, а на лице ее блуждала блаженная улыбка.

Я уже собрался нажать на подымающий купол рычаг, но пан Левкойник удержал меня:

– Оставим ее… Пусть поспит. Она не любит вставать так рано.

Мы постояли перед стеклянным колпаком, любуясь спящей Резедой. На щеках ее играл такой чудесный румянец, что сердце мое затрепетало от восторга. Потом Зызик заявил, что ему пора домой, чтобы незаметно положить ключ на место, который он взял тайком, и вприпрыжку побежал к выходу. Я же предложил пану Левкойнику прогуляться по саду.

Мы решили вернуться за Резедой через час.

Три-Три вместе с тучей других птиц гонялся за мошкарой и даже попытался сунуть одну букашку мне в рот, чтобы продемонстрировать свою симпатию.

Только теперь пан Левкойник спокойно и со знанием дела, как истый цветовод, принялся за изучение Королевского Сада, безошибочно узнавая даже растения, известные ему лишь по сказкам. Он ласково похлопывал деревья по стволам и опрыскивал цветы питательной смесью, отчего те распускались прямо на глазах. В холодильниках мой спутник упивался ароматом роз и левкоев, наверняка напоминавшим ему любимую Мультифлору.

Солнце стало пригревать, и в Саду появились королевские садовники, оказавшиеся необычайно образованными людьми. Пан Левкойник весьма оживился. На первый взгляд его занимал обмен сведениями с коллегами, уточнение названий некоторых растений, но на самом деле его больше интересовали сами садоводы как будущие зятья. Он внимательно приглядывался к ним, со знанием дела осматривая их с головы до пят. В конце концов отобрал пятерых и пригласил их навестить его вечером во дворце Лимпотрона.

Садовники и в самом деле были красивы и хорошо сложены, и притом держались просто и с достоинством. Мультифлора явно была права, утверждая, что общение с миром растений облагораживает.

Пан Левкойник рассказывал садовникам о своих дочерях и, воспользовавшись случаем, прочитал им одно из стихотворений Пионии:

Он тут же пересказал смысл своими словами: корни дерева, когда на нем появятся плоды, следует поливать в семь часов, после захода солнца. Садовник, который поливает дерево, не жалея воды, зимой ест груши так, что за ушами трещит.

Среди садовников особенно симпатичными были два рослых брата-близнеца, Бульпо и Пульбо. По-адакотурадски их имена звучали, как Борльпур и Порльбур. Едва отзвучали последние слоги стихотворения Пионии, как Бульпо, встав на среднюю ногу, замахал крайними и закружился со скоростью центрифуги, так что стали видны лишь вращавшиеся прозрачные полосы и круги. Я даже подумал, Бульпо свихнулся, но дело обстояло далеко не столь скверно. Просто от восторга перед смыслом четверостишья у него закружилась голова, и пан Левкойник счел это за признание таланта своей дочери.

После разговора с садовниками мы посетили плантацию съедобных бабочек и питомник лактусовых деревьев, где выпили по стакану тонизирующего сока. Затем пан Левкойник захотел осмотреть подземное хранилище семян.

Вернувшись оттуда, он взглянул на часы и сказал:

– Пора будить Резеду. Уже седьмой час. Как раз успеем вернуться к завтраку. Пойдемте, пан Адам.

После бессонной ночи я чувствовал себя совершенно разбитым, но, невзирая на это, поспешил за паном Левкойником.

Шли мы быстро и через четверть часа увидели кусты олеандров и среди них – стеклянный купол.

Подойдя к холодильнику, пан Левкойник заглянул туда и со стоном схватился за голову.

Холодильник был пуст.

«Дело Резеды. Мультифлора. Алойзи Пузырь. Возвращение сказандцев на родину. Все это предстоит уладить, и пан Клякса не захочет уезжать из Адакотурады сейчас. Придется ждать. Уезжать без пана Кляксы бессмысленно, ведь только он может помочь мне найти родителей. Время идет, а мой отец порхает по лесам и рощам, непрерывно подвергая себя опасностям, а я вынужден сидеть в Адакотураде без дела и ждать пана Кляксу», – рассуждал я, мчась на самокате из Королевского Сада в сторону города. Пан Левкойник летел, как ракета, и только время от времени кричал, даже не оглядываясь:

– По газам! Не тормозить! Справа чисто! Пружинить в коленях! Осторожно, поворот!

Моторчики самокатов выли и стонали, а придорожные деревья мелькали, будто в ускоренном кино. Мчавшийся над нами Три-Три то и дело садился мне на плечо и сообщал, сколько километров оставалось до города, но, от природы рассеянный, он давал приблизительно такую информацию:

– Семь… три… пять… семь… два… четыре…

А запыхавшийся пан Левкойник не переставал выкрикивать:

– Держать скорость! Вышли на прямую! Полный газ!

Эта бешеная гонка длилась не меньше часа, но в конце концов мы приехали. Три дочери пана Левкойника еще спали, и только Гортензия хлопотала в гидрометеорологической лаборатории. Вероник в одной руке держал метелку из петушиного хвоста, смахивая пыль с барометров и термометров, а в другой – тряпку, которой протирал окна и мебель. Одновременно привратник натирал пол, скользя по нему на суконках. Он так увлекся работой, что, когда мы переступили порог, машинально обмахнул нам лица петушиной метелкой, но, сообразив, что наши щеки не мебель и не приборы, извинился и, приложив палец к губам, загадочно прошептал: