– Меня интересует, паспорт или удостоверение личности у вас при себе?

– Разумеется, нет, – ответил Равик. – Кто же носит с собой паспорт?

– А где он у вас?

– В консульстве. Сдал неделю назад. Нужно продлить визу.

Равик знал: если сказать, что паспорт в отеле, его отправят туда с полицейским, и обман сразу же – раскроется. К тому же, когда его спросили, где он живет, он из предосторожности назвал не свой отель. Вариант с консульством был надежнее.

– В каком консульстве? – спросил Фернан.

– В чехословацком. В каком же еще?

– А ведь мы можем позвонить и справиться. – Фернан бросил на Равика многозначительный взгляд.

– Конечно, можете.

Фернан с минуту помолчал.

– Хорошо, – сказал он. – Так и сделаем. Он встал и вышел в соседнюю комнату. Второй чиновник был явно смущен.

– Извините, пожалуйста, мсье, – обратился он к Равику, – разумеется, это пустая формальность. Сейчас все выяснится! Мы вам очень признательны за помощь.

Выяснится, подумал Равик. Он не спеша достал сигарету и осмотрел комнату. У двери стоял полицейский. Но это было чистой случайностью – пока никто еще не подозревал его всерьез. Можно бы даже оттолкнуть полицейского… Но, помимо него, в комнате находилось двое рабочих и представитель строительной фирмы. Пытаться бежать бессмысленно. Не пробьешься, да и перед участком всегда торчат полицейские…

Фернан вернулся.

– В консульстве паспорта на ваше имя нет.

– Возможно, – сказал Равик.

– То есть как это «возможно»?

– Сотрудник, давший справку, может и не знать всего. Такими делами занимаются, по крайней мере, пять-шесть человек.

– Но этот оказался в курсе дела.

Равик промолчал.

– Вы не чех, – сказал Фернан.

– Послушай, Фернан… – начал было другой чиновник.

– Акцент у вас не чешский, – сказал Фернан.

– Ну и что же?

– Вы немец, – торжествующе объявил Фернан. – И к тому же без паспорта.

– Нет, я не немец, – ответил Равик. – Я марокканец, и у меня все французские паспорта, какие только есть на свете.

– Мсье! – заорал Фернан. – Как вы смеете! Вы оскорбляете французскую колониальную империю!

– Дело дрянь, – сказал один из рабочих.

Лицо представителя строительной фирмы вытянулось так, словно он хотел отдать честь.

– Будет тебе, Фернан…

– Вы лжете! Вы не чех! Есть у вас паспорт или нет? Отвечайте!

В человеке сидит крыса, подумал Равик. В человеке сидит крыса, которую никогда не утопить… Какое этому идиоту дело, есть ли у меня паспорт? Но крыса что-то учуяла и выползает из норы.

– Отвечайте же! – рявкнул Фернан.

Клочок бумаги! Все сводится к одному: есть ли у тебя этот клочок бумаги. Покажи его – и эта тварь тут же рассыплется в извинениях и с почетом проводит тебя, будь ты хоть трижды убийцей и бандитом, вырезавшим целую семью и ограбившим банк. В наши дни даже самого Христа, окажись он без паспорта, упрятали бы в тюрьму. Впрочем, он все равно не дожил бы до своих тридцати трех лет – его убили бы намного раньше.

– Вы останетесь здесь, пока мы не установим вашу личность, – сказал Фернан. – Уж я об этом позабочусь.

– Прекрасно, – сказал Равик.

Фернан вышел, громко стуча каблуками. Второй чиновник рылся в бумагах.

– Очень сожалею, мсье, – сказал он, помолчав. – Иной раз он просто как одержимый.

– Ничего не попишешь.

– Нам можно идти? – спросил один из рабочих.

– Идите.

– До свидания. – Он повернулся к Равику. – После мировой революции вам не понадобятся никакие паспорта.

– Надо вам сказать, мсье, – заметил чиновник, – что отец Фернана был убит в прошлую войну. Оттого Фернан и ненавидит немцев.

Чиновник растерянно глядел на Равика. Видимо, он уже обо всем догадался.

– Крайне сожалею, мсье, что так получилось. Если б я был один…

– Ничего не поделаешь. – Равик осмотрелся. – Разрешите мне позвонить, пока не вернулся этот Фернан?

– Звоните. Телефон вон там на столе. Только поторопитесь.

Равик объяснил Морозову по-немецки, что произошло, и попросил известить Вебера.

– А Жоан? – спросил Морозов.

Равик заколебался.

– Не надо. Пока не надо. Скажи, что меня задержали, но через два-три дня все будет в порядке. Позаботься о ней.

– Ладно, – ответил Морозов без особого восторга. – Ладно, Воцек.

Едва Равик положил трубку, вошел Фернан.

– А на каком языке вы говорили сейчас? – спросил он, ухмыляясь. – На чешском?

– На эсперанто, – ответил Равик.

Вебер пришел на другой день утром.

– Какая мерзость, – сказал он, оглядывая камеру.

– Во Франции пока еще сохранились настоящие тюрьмы, – ответил Равик. – Никакой гуманистической гнили. Добротный вонючий восемнадцатый век.

– Черт знает что такое! – сказал Вебер. – Надо же было именно вам угодить сюда.

– Не стоит делать людям добро. Это всегда выходит боком. Очевидно, я должен был спокойно смотреть, как женщина истекает кровью. Мы живем в железный век, Вебер.

– В железобетонный. А эти типы разнюхали, что вы находитесь в Париже нелегально?

– Разумеется.

– И адрес узнали?

– Конечно, нет. Не стану же я выдавать мой старый «Энтернасьональ». Хозяйку оштрафуют: ведь ее клиенты не зарегистрированы в полиции. А там – облава, сцапают с десяток людей. На сей раз я назвал отель «Ланкастер». Дорогой, роскошный, небольшой отель. Когда-то, очень давно, я там останавливался.

– У вас новая фамилия? Воцек?

– Владимир Воцек. – Равик усмехнулся. – Четвертая по счету.

– Вот не везет так не везет. Что же делать, Равик?

– Многого тут не сделаешь. Главное, чтобы полиция не пронюхала, что я уже не в первый раз во Франции. Иначе – шесть месяцев тюрьмы.

– Черт побери!

– Да, мир с каждым днем становится все более гуманным. Живи в опасности, говорил Ницше. Эмигранты так и делают. Поневоле, конечно.

– А если полиция ничего не узнает?

– Тогда дадут только две недели. А затем, конечно, вышлют.

– А дальше что?

– Снова вернусь.

– И снова попадетесь?

– Совершенно верно… Но на этот раз у меня все-таки была долгая передышка. Два года. Целая жизнь.

– Надо что-то предпринять. Дальше так продолжаться не может.

– Очень даже может. А что вы, собственно, могли бы сделать?

Вебер задумался.

– Дюран! – внезапно воскликнул он. – Дюран знает кучу людей, у него связи… – Он запнулся на полуслове. – Господи Боже! Вы же сами оперировали главного бонзу, от которого все зависит. Помните, того, с желчным пузырем?

– Не я… Дюран…

Вебер рассмеялся.

– Я, конечно, и виду не подам, что знаю об этом. Но старик мог бы кое-что сделать. Я из него душу вытрясу.

– Вы мало чего добьетесь. В последний раз я выжал из него две тысячи франков. Этого он мне так легко не забудет.

– Еще как забудет, – сказал Вебер, совсем развеселившись. – Испугается: а вдруг вы расскажете обо всех его мнимых операциях? Вы же опе – рировали за него десятки раз. К тому же вы ему нужны!

– Он легко найдет мне замену. Бино или какого-нибудь хирурга из беженцев. Долго искать не придется.

Вебер пригладил усы.

– Такой руки, как у вас, ему не найти… Во всяком случае, попробую поговорить с Дюраном. Сегодня же увижусь с ним. А здесь я могу вам чем-нибудь помочь? Как кормят?

– Ужасно. Но надзиратель кое-что покупает мне.

– Как с сигаретами?

– Хватает. Правда, в тюрьме нет ванны, но тут вы мне ничем не поможете.

Равик провел в тюрьме две недели. Вместе с ним в камере сидели еврей-водопроводчик, полуеврей-писатель и поляк. Водопроводчик тосковал по Берлину; писатель ненавидел этот город; поляку все было безразлично. Равик снабжал товарищей по камере сигаретами. Писатель рассказывал анекдоты. Водопроводчик был незаменим как специалист по борьбе с вонью, исходившей от унитаза.

Через две недели за Равиком пришли. Сначала его повели к инспектору. Тот спросил, есть ли у него деньги.