Во время его пребывания в Париже Седова знакомила Троцкого с городом, его художественными музеями. Однако Троцкий не был очарован столицей Франции. Седова записала в своем дневнике: «Общее впечатление у него от Парижа: «похож на Одессу, но Одесса лучше». Поскольку по европейским городам Троцкий проехал «галопом», то к этому времени он хорошо знал лишь несколько населенных пунктов планеты: Одессу, Николаев, Елизаветоград, Верхоленск, Яновку и Усть-Кут.
Однако Седова решила ознакомить Троцкого с Парижем так, чтобы он отдал должное тогдашней признанной столице европейской культуры. Она упорно преодолевала снисходительное отношение Троцкого к Парижу и сокровищам мировой культуры, собранной в его музеях. В процессе приобщения Троцкого к парижской жизни молодые сблизились и вскоре стали мужем и женой.
Стремительные перемены в личной жизни Троцкого происходили одновременно с не менее быстрыми изменениями в его политической карьере. Его успехи в ходе публичных выступлений убедили Ленина и других в том, что Троцкого необходимо иметь на стороне сторонников «Искры» по мере приближения II съезда партии, на котором были неизбежны острые и жаркие споры. Весной 1903 года Ленин внес предложение о введении Троцкого в состав редколлегии «Искры».
В своем письме Г.В. Плеханову В.И. Ленин 3 марта 1903 году ссылался на то, что Троцкий «работает для «Искры» самым энергичным образом, читает рефераты (пользуясь при этом громадным успехом)». Отметил Ленин и то, что Троцкий уже не раз публиковался в «Искре». Зная же об отношении Плеханова к литературному стилю Троцкого, Ленин писал в своем письме: «Недостатки стиля дефект не важный. Выровняется». Кроме того, он указывал Плеханову, что коллективное обсуждение работ Троцкого лишь пойдет ему на пользу: «Сейчас он принимает «поправки» молча (и не очень-то охотно). В коллегии будут споры, голосования, и «указания» примут более оформленный и настоятельный вид».
Кандидатуру Троцкого поддержали В.И. Засулич и Ю.О. Мартов. Узнав о письме Ленина Плеханову о Троцком, Мартов поспешил написать 10 марта письмо Аксельроду, в котором говорилось: «Владимир Ильич предлагает нам принять в редакционную коллегию на полных правах известное вам «Перо». Его литературные работы обнаруживают несомненное дарование, он вполне «свой» по направлению, целиком вошел в интересы «Искры» и пользуется здесь (за границей) большим влиянием, благодаря недюжинному ораторскому дарованию. Говорит он великолепно – лучше не надо. В этом убедился и я, и Владимир Ильич. Знаниями он обладает и усиленно работает над их пополнением. Я присоединяюсь к предложению Владимира Ильича». Аксельрод, запомнивший Троцкого после его недавнего визита к нему, также поддержал его кандидатуру.
Таким образом четыре из шести членов «Искры» настаивали на включении Троцкого в состав ее редколлегии и в случае успеха их предложения он оказался бы в числе ведущих руководителей партии.
Однако фактический лидер «Искры» и РСДРП Г.В. Плеханов решительно выступил против большинства. Более того, когда Засулич привела Троцкого в редакцию для участия в ее заседании, Плеханов стал решительно возражать против его присутствия, и Троцкий вынужден был удалиться.
Некоторые биографы Троцкого пытались объяснить позицию Плеханова его упрямством и даже завистью к молодому революционеру. Дейчер даже воспроизвел сомнительный анекдот о том, что якобы Плеханов в ответ на восторженное заявление Засулич: «Троцкий – гений», объявил: «Я это ему никогда не прощу». (Хотя И. Дейчер не настаивал на достоверности этого рассказа, Д. Волкогонов повторил его без всяких оговорок.) Недава же объясняет поведение Плеханова его глубоким антисемитизмом. Логика израильского ученого такова: хотя Плеханов не мог не заметить цветистые обороты и помпезность выражений в статьях Троцкого, но ведь именно такой стиль письма антисемиты приписывают евреям; стало быть, неприязнь Плеханова к перу «Пера» было явным проявлением антисемитизма.
Несмотря на то что по меньшей мере каждый второй в руководстве РСДРП был евреем, до появления Троцкого никто из них не жаловался на антисемитизм Плеханова. Сомнительные обвинение в адрес Плеханова и еще более сомнительные рассказы о его зависти к Троцкому имеют целью создать впечатление, что Троцким нельзя было не восхищаться, и люди, раз узревшие его, могли после этого отправляться на ближайшее кладбище и спокойно умирать, потому что более прекрасного зрелища им уже не суждено было увидеть. Если же взглянуть на Троцкого не глазами очарованных им людей, а так, как его увидел Плеханов, автор блестящих философских трудов и революционер с огромным опытом партийной работы, то оснований для особого восторга не должно было бы быть. Что мог дать новый сотрудник «Искре»? Его литературный стиль был далек от совершенства, и, кроме банальных в социал-демократической среде нападок на самодержавие и российский патриотизм, а также не менее шаблонных рассуждений о русской деревне, утопающей во мраке невежества, он вряд ли мог предложить что-либо читателям революционной печати. В отличие от Парвуса эмигрант из России не владел уникальной экономической информацией и ему надо было еще немало учиться, чтобы стать экспертом по проблемам мирового рынка.
Возможно, что Плеханову могла также претить склонность Троцкого к противопоставлению «сильной личности» «толпе» и его самомнение, проявлявшееся и в его литературном творчестве, и в личном поведении. Ведь именно эти качества российской интеллигенции осуждал он в своей работе «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», написанной в 1895 году. Было очевидно, что на Плеханова не произвели никакого впечатления сообщения об успехах выступлений Троцкого. Таким образом, несмотря на успехи на ораторском поприще, положение новой звезды на социал-демократическом небосклоне было непрочным.
Тем временем приближалось время открытия II съезда РСДРП. На нем партия собиралась принять свою программу и определить свой политический курс на ближайшее время. Подготовка к съезду сопровождалась напряженной внутренней борьбой между представителями различных направлений в партии.
Внутри РСДРП были сильны противоречия между сторонниками «Искры» (то есть теми, кто выступал за единую централизованную партию) и их противниками (прежде всего члены «Бунда», выступавшие за превращение партии в федерацию из национальных образований). Накануне съезда Ленин подготовил план его проведения. Он исходил из того, что на съезде будет около 32 сторонников «Искры», 8 антиискровцев и 11 «неопределенных». Однако ситуация усугублялась тем, что среди «искровцев» не было единства, что вскоре проявилось на II съезде РСДРП, открывшемся 17 (30) июля 1903 года в Брюсселе, а затем продолжавшемся в Лондоне.
С первых заседаний съезда Л.Д. Троцкий, представлявший Сибирский союз, развил большую активность. Он выступил с целью изменить повестку дня и поставить вопрос о «Бунде» «не как самостоятельный вопрос, а как часть организационного вопроса, а поэтому первоочередного больного вопроса». Как подчеркивал И. Дейчер, дискуссия по «Бунду» происходила «всего через несколько месяцев после большого погрома евреев в Кишиневе. Подозрительность и болезненная восприимчивость евреев усилилась, и это отразилось в поведении «Бунда».
Еврейские погромы, в ходе которых было большое число человеческих жертв (50 убитых и несколько сот раненых и увечных), произошли в Кишиневе 6 и 7 апреля 1903 года. Газеты утверждали, что телеграмма министра Плеве, перехваченная за рубежом, доказывала его своевременную осведомленность о готовившихся погромах. В ряде статей «Искра» сурово осудила погромы, возложив ответственность за них на правительство. Кишиневский погром стал памятной вехой в повествовании о судьбе евреев в России. Уже в советское время поэт Уткин свою поэму о кишиневском портном Мотэле Блохе начал с рассказа о погроме, в котором погибли родственники главного героя.
После кишиневского погрома представители «Бунда», прибывшие на съезд, считали деятельность РСДРП по защите прав еврейского населения недостаточной. Они настаивали на особом статусе «Бунда», как единственной организации, работающей среди еврейских рабочих. Руководители же «Искры» считали, что следует уже в начале съезда отвергнуть принцип федеративного построения партии, отстаиваемый «Бундом». Мартов, Троцкий и ряд других евреев – членов партии, не входивших в «Бунд», внесли резолюцию против сохранения его особого статуса в РСДРП. Эта резолюция была одобрена съездом.
