Первоначальным же толчком к прогнозировавшимся Парвусом событиям должна была послужить революция в России. Еще в 1895 году Парвус предсказал неизбежность русско-японской войны, одним из следствий которой будет революция в России. В своих статьях, опубликованных в марте 1904 году в «Искре», а затем в своей книге «Война и революция», Парвус предрекал: «Война, которая началась из-за Маньчжурии и Кореи, уже переросла в конфликт за господство в Восточной Азии». Парвус считал, что русско-японская война положит конец тому периоду сравнительной стабильности, который воцарился в мире после завершения франко-прусской войны.

«На следующем этапе, – пророчествовал Парвус, – под вопрос будет поставлено само положение России в мире; война завершится нарушением политического равновесия в мире… Всемирный процесс капиталистического развития ведет к политическим потрясениям в России. Это, в свою очередь, окажет воздействие на политическое развитие всех капиталистических стран. Русская революция потрясет буржуазный мир… А русский пролетариат может сыграть роль авангарда социальной революции».

Как известно, Маркс и Энгельс исходили из того, что мировая пролетарская революция начнется в странах, в которых пролетариат составляет большинство населения, а противоречия между ним и классом капиталистов обострились в наибольшей степени. Поэтому они не считали возможным, что мировая пролетарская революция начнется с России. Но идея о том, что потрясения в России окажут огромное влияние на весь европейский континент, не была нова для революционеров Западной Европы. На протяжении всего XIX века в России видели международного жандарма, стоящего на страже интересов международной реакции. В своем письме к Августу Бебелю в 1891 году Фридрих Энгельс писал, что крушение России– это путь освобождения Европы от капитализма, а потому основоположник научного коммунизма призывал поддержать Германию в будущей войне против России, заявляя: «Победа Германии есть, стало быть, победа революции». Парвус же строил расчеты не на военном поражении царизма, а на его свержении в результате демократической революции, руководимой партией пролетариата.

Видимо, его убеждение в ключевой роли России в развитии прогнозируемых им событий заставило Парвуса проявлять пристальный интерес к деятельности РСДРП. Однако его неоднократные попытки повлиять на внутреннюю борьбу в рядах российских социал-демократов не привели к желаемым результатам. Судя по последовавшим событиям, Парвус решил опереться на тех российских социал-демократов, которые внушали ему доверие и могли выполнить нужную ему роль в надвигавшейся революции. Хотя сам Парвус лично принял участие в событиях первой российской революции, очевидно, он самокритично признавал, что не обладает харизматическими данными для того, чтобы попытаться играть роль революционного вождя. Успехи же Троцкого в качестве разъездного оратора-полемиста РСДРП были широко известны, и, вероятно, Парвус решил сделать ставку на блистательного 25-летнего оратора.

В то же время Парвусу была известна слабость теоретических познаний Троцкого. Поэтому он решил серьезно заняться подготовкой Троцкого. Прежде всего он постарался расширить кругозор Троцкого. Дейчер признавал, что «международные идеи и революционные перспективы Парвуса стали неотъемлемой частью мышления Троцкого». По словам Дейчера, «влияние Парвуса чувствовалось и в стиле, и в манере изложения, особенно в прогнозах» Троцкого. В то же время Дейчер полагал, что Троцкий не просто подражал Парвусу, а «впитывал это влияние естественно и органично, благодаря своей интеллектуальной и литературной близости к Парвусу, чему не мешали отличия в характере и темпераменте».

Идеи, которые Троцкий почерпнул в ходе полугодовой стажировки в доме Парвуса, вооружили его в идейно-политическом отношении и легли в основу его главных теоретических работ. Характеризуя написанную Троцким в 1906 году работу «Итоги и перспективы. Движущие силы революции», в которой были изложены положения «теории перманентной революции», Дейчер писал, что здесь «Троцкий достиг пика своего развития… Для него это был переход от раннего к зрелому мужеству, переход столь же внезапный и быстрый, каким были его прыжки от детства к подростковому состоянию и от подросткового возраста – ко взрослой жизни… До конца своих дней… он будет защищать и развивать идеи, которые он изложил вкратце в 1906 году». Превратившись в активного пропагандиста «теории перманентной революции», Троцкий постепенно стал считаться одним из соавторов (а порой и единственным автором) этой теории.

В отличие от Парвуса, писавшего о глобальных последствиях российской революции, Троцкий остановился в своей работе лишь на месте России в мировой «перманентной революции». Однако и здесь влияние Парвуса было бесспорным. Дейчер считал, что «некоторые оценки Троцкого по поводу русской истории и концепции русского государства сформировались под влиянием Парвуса». По словам Дейчера, Парвус исходил из того, что «русское государство представляло собой среднее между азиатским деспотизмом и европейским абсолютизмом и сложилось не как орган власти какого-либо класса в российском обществе, а как военная, бюрократическая машина, задуманная главным образом для того, чтобы сопротивляться давлению от более цивилизованного Запада. Именно по этой причине царизм ввел элементы европейской цивилизации в Россию, особенно в армию». Правда, Дейчер оговаривался, что свое истолкование движущих сил российской истории Парвус (а затем и Троцкий) взяли у русского историка и политического деятеля П.Н. Милюкова.

Эти идеи были изложены на первых же страницах книги Троцкого «Итоги и перспективы». Троцкий начинал свой анализ мирового положения России с утверждения об ее органической отсталости: «Если сравнивать общественное развитие России с развитием европейских стран, взяв у этих последних за скобки то, что составляет их наиболее сходные общие черты и что отличает их историю от истории России, то можно сказать, что основной чертой русского общественного развития является его сравнительная примитивность и медленность… Русская общественность складывалась на более первобытном и скудном экономическом основании». Отставание России от ее западных соседей, отмечал Троцкий, делало страну уязвимой для их нападения.

Развивая идеи Парвуса (а точнее, Милюкова), Троцкий подчеркивал, что угроза нападения с Запада вынуждала государство чрезмерно много тратить на оборону и создавать армию по западному образцу. Он замечал: «Не татары вынудили Русь ввести огнестрельное оружие и создать постоянные стрелецкие полки; не татары заставили впоследствии создать рейтарскую конницу и солдатскую пехоту. Тут было давление Литвы, Польши и Швеции. В результате этого давления Западной Европы государство поглощало непропорционально большую долю прибавочного продукта, то есть жило за счет формировавшихся привилегированных классов, и тем задерживало их и без того медленное развитие».

Как Парвус и Милюков, Троцкий утверждал, что в России государство играло надклассовую роль. Он писал: «Государственная власть, как самостоятельная сила, рассматривала даже интересы высших сословий под своим углом зрения и, развивая сопротивление их притязаниям, стремилась подчинить их себе».

Подчеркивая решающую роль государства в становлении и развитии российской экономики, Троцкий принимал безоговорочно вывод Парвуса об «искусственном» характере российского хозяйства: «Новые отрасли ремесла, машины, фабрики, крупное производство, капитал представляются – с известной точки зрения – как бы искусственной прививкой к естественному хозяйственному стволу». А отсюда делался вывод об «искусственности», а, стало быть, нежизненности всех достижений России в развитии экономики, науки, техники и культуры.

Троцкий писал: «С этой точки зрения можно… сказать, что вся русская наука есть искусственный продукт государственных усилий, искусственная прививка к естественному стволу национального невежества». Таким образом, получалось, что никакие достижения России не смогли преодолеть ее органической примитивности и отсталости от «передового» Запада.