Турецкое правительство выдало ему ссуду на обзаведение и поселило в приграничном районе, опять-таки не без подсказки с нашей стороны.

Что я имел против Исы? Определенного ничего. Он сопровождал Нияза, и последний остался доволен компаньоном. Память у Исы блестящая, тропа контрабандистов отпечаталась в ней глубоко и во всех подробностях. Из-за одного этого я не мог отказаться от него.

Однако кое-что настораживало меня. Так, например, Иса купил на советской стороне костюм и принес его домой, несмотря на то, что я запретил подобные штуки. Правда, он спорол клеймо и по моему приказу пришил турецкое. У себя в селе он хвастался покупкой, причем особый восторг вызывала у него шелковая подкладка пиджака. Турецкие деревни погружены в нищету, и новая одежда - пусть даже рабочая куртка из самого худшего материала - это целое событие для крестьянина. Понять Ису я мог, но поведение его нельзя было считать безупречным.

Далее, Иса потратил все полученные деньги на овец, в то время как Нияз пожертвовал часть мечети и заказал мулле молитвы за преуспеяние в делах. Мелкая деталь, но не в пользу Исы.

В Грузии Иса навестил Арсена Давиташвили, с которым связан былыми приключениями с контрабандой. Доставив мне письмо от Давиташвили, он сообщил мне любопытные факты о чабане. Оказывается, Давиташвили владеет собственным домом, в Сакуртало, является кавалером ордена, осыпан почестями за свою работу. Портреты чабана печатаются в газетах! Сейчас я снова перечитал письмо Давиташвили и задумался. Очень уж быстро удалось Исе перетянуть к нам человека, несомненно состоятельного и наслаждающегося славой!

Двое других завербованных - семидесятилетний бобыль Киклидзе и упаковщик консервного завода Шахназаров - не вызывали у меня сомнений. Но популярный чабан!…

О, если бы я мог проникнуть в душу Исы! Замкнутый, мечтательный, он иногда обрывал свою речь на полуслове и принимался с отсутствующим видом следить за бабочкой, залетевшей в комнату. При этом он медленно, сосредоточенно жевал губами - привычка, появившаяся с тех пор, как фашисты выбили ему зубы в концлагере.

Конечно, ближе всех к Исе и Ниязу стоял Азиз-бей. Но просить у него совета - приятного мало! До чего несносен этот черномазый! Его непомерное честолюбие, его животная жадность нередко приводили к стычкам со мной. Я, видите ли, оттираю его! Послушать его, так только ему следовало объявить благодарность и дать наградные за установку аппаратов подслушивания! А ведь он не смыслит в них ни уха, ни рыла! После ухода Исы и Нияза он опять обиделся на меня, так как благодарность опять досталась мне. На что бы он годился без меня! Надутый сынок табачного плантатора, лентяй, невежда… Мало ему того, что я, представитель цивилизованного мира, числюсь у него советником и даже принял мусульманство и именуюсь Мохамед-беем!

Да чем турки лучше негров вообще! Но я отвлекся. Что делать, не могу говорить спокойно об этой нации!

Все же я спросил Азиз-бея, что он думает об Исе. Турок вылупил на меня свои глазищи, почесал за ухом. Ей-богу, можно выкурить сигарету, пока он соберется ответить. Наконец он изрек, что его отец тому и другому поручил бы лишь вывозить мусор.

«Если мужику дать полу бешмета, он отхватит весь бешмет», - это изречение, слышанное мною сто раз, Азиз-бей повторил с видом Колумба, открывшего Америку.

Вот и толкуй с турком! Мои опасения после беседы с ним усилились. Ведь рисковать в предстоящей операции я не мог.

Если Иса недостоин доверия, то разумно ли слепо доверять Ниязу? Его собрату по опасной миссии! Я пришел к выводу, что необходимо дополнить этот союз двух наемников. Послать третьего!

Единственный возможный третий - Рифат Эрдоган, курд. Если верить Азиз-бею, скорее два ястреба уживутся в одном гнезде, чем турок с курдом. Что до меня, то я не считал себя обязанным принимать во внимание национальные свары - Нияз и Иса обязаны взять в товарищи того, кого я назначу.

Я заявил Азиз-бею, что я отдал бы и Нияза и Ису, если бы мне дали за них еще одного Рифата. Турок состроил кислую мину, и я мысленно упрекнул себя в несдержанности. Азиз-бей болтлив, как старая баба, и, конечно, не удержит при себе сказанное мной.

Рифат получил воспитание в американском Альберт-колледже в Стамбуле. Это почтенное учебное заведение, расположенное над Босфором, у стен древней крепости Румели-Гисар, не только дает разнообразные познания учащимся, но и приучает детей Востока к нашему, западному, мышлению. В составе посольств восточных стран, находящихся у нас, видные места занимают выпускники колледжа. На студенческой скамье эти люди усваивают наш язык, наши традиции, наш образ жизни, мечтают о поездке за океан. Рифат для меня почти свой. Бескорыстно, ради защиты цивилизованного мира от коммунизма Рифат согласился пройти специальную подготовку. Он снаряжал и запускал воздушные шары с листовками и участвовал в других операциях. Постоянное место его службы на соседнем участке, у священной для армян горы Арарат, против Советского Еревана, но я не сомневался, что направить Рифата на время ко мне не представит особых затруднений.

В начале мая я сообщил Мерриуотеру имена всех троих и попросил дальнейших инструкций. Вскоре Рифат прибыл в мое распоряжение. В середине месяца я получил план операции «Рикошет» и телеграмму от Ван Дорна. Он советовал мне читать Апокалипсис, главы о пришествии Антихриста.

Сегодня я еще не могу доверить бумаге суть операции. Я пишу эти строки в ожидании громового итога.

Вчера вечером Азиз-бей вывел агентов на трассу: Рифата, Нияза и Ису. Сегодня они за кордоном, в Грузии. Мы не обнаружили признаков тревоги на той стороне. По-видимому, большевики не заметили…

Завидую вам, читатель! До вас дойдет мой рассказ после победы над мировым коммунизмом. И для вас развязка операции «Рикошет» наступит быстро, вероятно, на следующей странице. Мне же предстоит ждать ее долго, Я возьмусь за перо не раньше чем через полмесяца. Агенты посланы заблаговременно, они должны обосноваться в Грузии, надежно укрыться, исподволь подготовить удар».

Сивцов и его солдаты, измученные, вымазавшиеся в болотной слякоти, выбрались на сушу. Помятые камыши расправлялись. Медленно смыкались прогалины, пробитые людьми в зарослях. Тоненько, как комар, звенел в камышах полуденный, задыхающийся от жары ветерок. Сивцову казалось, что ветер тоже устал.

Вот если бы из болота, из проклятой ржавой топи удалось вытащить и второго нарушителя - о, тогда не было бы этой щемящей усталости! Но дальше искать бесполезно. Солдаты буквально перемешали топь ногами.

Где же тот, второй? Неужели ушел, вырвался в тыл? От утомления, от досады Сивцова трясло. Он опустился на траву. Солдаты мылись в ручье, звонко шлепали себя, брызгались. Сивцов сообразил, что и ему надо смыть бурую грязь, засохшую комками на всем теле, даже на плечах. Всполоснуть и отжать трусы, одеться.

А потом?

Ему вдруг подумалось, что дальше идти некуда - следа нет, и для него, Сивцова, поиск закончен.

- Товарищ капитан!

Сивцов обернулся. Два солдата - один щуплый, белобрысый, другой крупный, большелобый, бронзово-смуглый - держали за лямки темно-синий рюкзак.

- Заграничный, - сказал щуплый. - Этот спрятал… «Алла, алла!» - передразнил он задержанного.

Капитан спокойно оглядел находку. Заграничный? Самый обыкновенный рюкзак… И тут же Сивцов сказал себе, что солдат прав: рюкзак туриста, рюкзак геолога выглядит иначе. Те блестят металлическими застежками, а здесь они - тусклые, обшиты брезентом. «Разумеется, блестеть и не должны», - спокойно подумал Сивцов. Оцепенение еще не совсем покинуло его.

- Вы развязали? - спросил он солдат.

- Никак нет, - ответил щуплый. - Он такой и был. Там кубики какие-то…

Сивцов не спеша сунул руку в мешок, коснулся прохладного, отсыревшего брезента. Они, верно, облегчили свой груз в пути, многое выбросили, оставили только это… Да, три плотных кубика в темной бумажной обертке, вероятно, непромокаемой. На одном уцелели клочки небрежно содранной этикетки, несколько букв английской надписи. «Трехдневный рацион», - прочел Сивцов.