Навстречу ему не спеша шел старик в изрядно потертом кожаном панцире, надетом поверх выцветшего от времени хитона. Свои седые волосы он собрал в пучок и завязал простым ремешком на затылке.

Зрители явно были разочарованы видом Филоктета. Вот посмотришь на Париса, и сразу видно: идет на бой герой, за спиной которого долгая череда благородных предков. Какая гордая осанка, как рельефны могучие мышцы, а одеяние стоит целого состояния. А его противник? Увидишь такого в толпе, и равнодушно скользнет взгляд дальше.

— Какой-то нищий. Такому ли биться с царским сыном? — недоумевали вельможи на стене. — Зачем Парис согласился на эту дуэль?

— Давайте поспорим, сколько выстрелов понадобится Приамиду, чтобы отправить в Аид этого бродягу — два или одного хватит? — веселились праздные троянцы.

Парис, остановив колесницу, внимательно рассматривал противника. Скромное снаряжение ахейца не могло ввести царевича в заблуждение. Все-таки он был опытным воином, хоть и предпочитал проводить время на пирах, а не в строю. Он сразу заметил то, что пропустили сторонние наблюдатели. Лук в руке Филоктета был не обычным дешевым оружием набранных из бедноты стрелков. И даже не тугим сложносоставным луком, который могут позволить себе знатные воины. С первого же взгляда на двойной изгиб собранных из многих слоев рога и дерева плеч лука Парис понял, что это оружие редкое и из-за высокой цены доступное лишь царям, а из-за силы, нужной для его натяжения, — только лучшим стрелкам. Так что тот, кто держит такой лук в руках, заслуживает к себе самого серьезного отношения, несмотря ни на какие обноски.

И еще притягивали взгляд два колчана. Один самый обычный, а вот второй, собранный из чеканной бронзы, скорее напоминал футляр для чего-то очень хрупкого и ценного. Сейчас его крышка была снята и виднелись хвостовики нескольких стрел.

— В первом три десятка простых стрел, а во втором максимум штук пять, но необычных. Интересно, они отравленные или просто с какими-то необычными наконечниками? — подумал Парис. Потом он взглянул на свои стрелы. Оруженосцы позаботились на славу — пять полных колчанов висели на крючьях, врезанных в борта колесницы. Так что на каждый выстрел грека мог царевич ответить пятью своими.

Филоктет был пешим, а Парис стоял на колеснице, которой управлял опытный возница. Несколько мгновений царевич думал, сражаться ли ему так или сойти на землю. Каждый из способов имел как плюсы, так и минусы и, взвесив все "за" и "против", Парис спрыгнул на землю. Приказав вознице быть рядом и в случае необходимости подавать новые стрелы, легкой, пружинящей походкой двинулся он вперед. Все ближе и ближе враги. Первым начал стрельбу Парис.

Попасть сразу, да еще с такого большого расстояния, он не рассчитывал, но хотел посмотреть, на что способен враг. Филоктет легко уклонился от первых стрел и ускорил шаг. Тогда, не останавливаясь, выпустил Парис одну за одной десяток стрел, заставляя ахейца кидаться из стороны в сторону. Ни одна из них не достигла цели, но троянец не расстроился. Собственно эти выстрелы должны были заставить Филоктета нервничать и тратить силы на прыжки из стороны в сторону.

Когда расстояние между лучниками сократилось вдвое, впервые выстрелил Филоктет. Упал на колено Парис, пропуская над собой стрелу, которая только срезала пучок конских волос, украшавших его шлем. В ответ и он послал стрелу, которая прошла в ладони от груди Филоктета.

Теперь воины не просто шли друг на друга, но еще и описывали круги, стремясь занять более выгодную позицию. Парис по-прежнему не жалел стрел, а Филоктет ограничивался редкими одиночными выстрелами. До сих пор успешно оба уклонялись от вражеских стрел и продолжали сближаться, изучая повадки друг друга.

Вот опустел первый из колчанов царевича, и возничий подал ему второй. Еще несколькими стрелами обменялись воины и подошли еще ближе друг к другу.

Наложив одну стрелу на тетиву и держа еще два стрелы в правой руке Такое положение стрел (в натягивающей тетиву руке) позволяло стрелять с небывалой скоростью, но требовало длительных тренировок, перешел Филоктет на бег, за несколько прыжков одолев расстояние в десяток шагов. При этом смог он выстрелить трижды так быстро, что летели стрелы с расстоянием не больше локтя между собой. От двух увернулся Парис, но третья попала ему в левую руку, которой сжимал он лук. Была эта рана неопасной, но весьма неприятной. На мгновение замешкался царевич, а за это время достал Филоктет из колчанов три новых стрелы: две обычных и одну из тех, что оставил ему Геракл. И все это не прекращая бега.

Вот уже на расстоянии копья лучники. В одно движение наложил на тетиву и выстрелил в упор Парис. Не мог он с такого расстояния промазать, но в этот же миг выпустил три своих стрелы Филоктет. Первой обычной стрелой сбил ахеец троянскую стрелу, второй попал в лук Париса, а третья, пропитанная смертельным ядом лернейской гидры, попала в голову царевича. Сумел тот в последний момент чуть уклониться, так что не насквозь пробила голову стрела, а разрезав переносицу, щеку и выколов глаз, ушла в землю.

Мгновенно среагировал возница, с места в карьер пустивший коней и заслонивший раненного господина колесницей. Запрыгнул в нее Парис, и рванулись кони, унося проигравшего прочь. Филоктет же, поняв, что враг обречен, улыбнулся и с чувством выполненного долга отправился к своему лагерю.

Парис же еще надеялся выжить. Галопом пронеслись кони через ворота и остановились лишь у дворца, куда уже спешили родные, слуги и лекари. Стремительно терял силы царевич и уже не мог стоять на ногах. Подхватили его крепкие руки и уложили на кинутые в пыль плащи. Тут же склонились над ним жрецы и лекари, стремясь скорее помочь. Однако, словно натолкнувшись на невидимый барьер, замерли у изголовья раненного, растерянно переглядываясь. Никогда не доводилось им видеть такого. Яд, попавший в рану со стрелы, словно живой захватывал все новые и новые участки плоти, которая начинала быстро чернеть и распадаться. Пузырилась на лице кровь и, превращаясь в пепел, слетала вниз.

— Это была стрела Геракла, — печально произнес Гелен.

Все обернулись на прорицателя, который стоял на ступенях храма Аполлона.

— Неужели нет никакой надежды? Спасите сына и я озолочу вас, — устало произнес Приам, но лекари лишь развели руками.

— От этого яда нет лекарства!

Затравленным зверем смотрел Парис на окруживших его людей. Несмотря на жуткую боль, он сохранял ясное сознание и только теперь понял, что погибает. Однако вся его суть протестовала против этого факта. С лихорадочной быстротой он думал, как можно спастись.

Повернувшись к Гелену, Парис спросил

— Есть способ вылечиться? Ты же тайновидец, ищи противоядие!

— Человеческие лекарства тут бессильны! — произнес Гелен и опустил голову.

— Значит люди не помогут?

Приподнявшись на локте Парис скомандовал:

— Жрецам к алтарям и взывать ко всем олимпийцам. Если подарят выздоровление — устрою гекатомбу каждому из богов!

Несколько служителей культа быстро направились к своим святилищам, чтобы немедля приступить к молениям.

Несколько минут Парис лежал неподвижно, стараясь не показать зрителям, как он страдает. Все-таки он царевич и должен хранить достоинство, даже умирая. Вдруг ему пришла в голову какая-то мысль. Он попытался отдать приказ, но голос уже не повиновался. Лишь с трудом разобрал Гелен одно слово:

— Энона!

— А ведь может и сработать, — произнес прорицатель и приказал осторожно положить брата на колесницу и вести его на склоны Иды.

Там в скромной обители по-прежнему жила бывшая возлюбленная Париса, некогда обещавшая исцелить любую рану своего мужа. Если люди не могут спасти героя, то может нимфе это удастся? Ежеминутно рискуя разбиться, возница нещадно гнал колесницу по узким горным дорогам и успел-таки довести царевича еще живым.

Однако напрасны были надежды троянцев. Услышав шум колесницы, вышла навстречу нимфа, но узнав, кто прибыл к ней, отказалась помогать.