— К нам отнесите, — сказал лейтенант. — Сами похороним. Командир взвода пополз к пню, черневшему на вершине бугра, и зашарил руками. Земля отдавала кисло-терпким запахом взрывчатки. Номоконов нащупал винтовку Дубровина, застрявшую в развилке корня, вырванного взрывом, открыл затвор. В патроннике оказалась пустая гильза. Что-то бормотал лейтенант, ползая по земле, смотрел на далёкий лес, над которым вспыхивали ракеты, озирался по сторонам, и Номоконову стало жаль его.

— Слушай, командир, — горячо зашептал он. — Вали домой, отдыхай. Я тут останусь, рядом. Гляди, напролом действовал Дубровин, не хитрил. Кто в этом голом месте устроился бы на вершине? На самом гребешке? Да ещё за пнём? Ударил раз — и засекли. Гляди, понадеялся парень, зарывался неглубоко. Я так… ниже надо, за спиной будет бугор, обману. Ловить фашистов буду, не жалеть огня — пущай бьют по вершине, пни дёргают.

— Да-да, правильно… Я понимаю… За этим и пришёл… Отправляя Дубровина на позицию, на бугор, к чёрному пню, просматривавшемуся со всех сторон, командир взвода, наверное, не сказал ему слов, которые только что услышал. Встал лейтенант, закинул на плечо ремень винтовки.

— Не разрешаю оставаться!