— Крепкие люди, а только с фашистским дурманом в голове, — ворчал Номоконов, выжигая последнюю точку на курительной трубке. — Против пролетарского дела поднялись. Смерть тогда!

А тут вдруг вошёл в палату старший сержант Юшманов — навестить приехал! Отвлёк от тягостных раздумий, присел на койку, сильной рукой обхватил жилистую шею зверобоя, какие-то свёртки стал раскладывать на тумбочке.

— Это продукты вам, Семён Данилович. Если не хватает — подкрепляйтесь, быстрее выздоравливайте. Сгущённое молоко, печенье, сало… Кушайте на здоровье.

— Что ты, — смутился солдат. — Не работаю, поди, хватает. Ну-ну, спасибо… А сало назад тащи. Не привычный к чушке, не кушаем. Эка, не знаешь! Разный народ во взводе — разный скус. Чайку бы заварить теперь, Николай, силу набрать! А тут чего… Кофий приносют, сладкий, тьфу!

— Эх, — досадливо махнул рукой Юшманов. — Сам ведь был таёжником, знаю! Ну, ничего, исправимся, пришлём. А это — табачок, специально для вас. Ждали-ждали подмоги и — пожалуйста. Нашему полку по пачке на взвод пришлось, по три затяжки на брата. Ребята так решили: пусть, говорят, Семён Данилович испробует заморский табак.

— Заграничный? — осмотрел Номоконов красивую обёртку.

— Америка.

— Ишь ты, — помял солдат щепотку душистого табака. — Видно, совестно стало заморским помощникам. Пригляделись к нашему брату: знать, не пропадёт подмога, заплатют советские, отдадут! Чего ж, попробуем, покурим… Может, и полегчает на фронте, эх!.. Говори, как живёт лейтенант?

— Уже на охоту бегает, — рассказывал Юшманов. — Обожгло немного командира, в траншею сбросило. Ничего, жив и здоров! За этот бой благодарность от командира дивизии получил. Правильно расставил людей, вовремя, хитро. С флангов били наши снайперы фашистов, сзади. Особенно Санжиев отличился — много наворочал.

— А сам?

— Есть, — сказал Юшманов.

— Которые упали наши?

— Сергея Павленко не стало, — сообщил старший сержант. — От раны скончался, на позиции. Погибли Семёнов, Жуков, Горбонос…

— Неужели так?

— Да, Семён Данилович, это так. Всех нашли, возле своего блиндажа похоронили. Мстить будем за них — до самого конца! Откопали и вашу винтовку, почистили, в пирамиду поставили.

— Сохранилась?

— Ждёт вас не дождётся. В чужие руки не даём — так лейтенант велел. Тоже верующий. Святая, говорит, эта винтовка, с особым боевым настроем. А теперь последняя новость, — протянул сержант большущий конверт. — Письмо вам пришло из Нижнего Стана.

— Шутишь, Николай, — дрогнул Номоконов. — Чего пишут? Я ведь того… Быстро не могу, не обученный.

— Вот об этом — знаем.

«В руки снайперу Семёну Даниловичу Номоконову» отправил письмо из Нижнего Стана его старший хубун[9] .

«Здравствуй, — неторопливо читал Юшманов. — Куда ты уехал, запропался, совсем забыл о нас. Долго не было о тебе никакого слуха, а сегодня пришло письмо с фронта. Напугались, а потом узнали, как ты воюешь, и все тебе кланяемся».

— Ты давал знать?

— А разве можно так? — нахмурился Юшманов. — Полгода не писали домой, даже адреса не сообщили!

Улыбнулся солдат:

— Вроде бы кочевал, дело налаживал, охоту. А теперь можно, напишем. Дальше!

«Живём ничего, — продолжал Юшманов. — Много народа уехало на фронт, а колхоз крепче стал, сильнее. Нам помогают, поэтому школу я не бросил и первого сентября пошёл в восьмой класс. Недавно вступил в комсомол…».

— Ухты!

«Учится и Прокопий, а Мишку носим в ясли. Мать работала на ферме, а сейчас кормит ребёнка. Есть теперь у меня новый брат, а у тебя ещё один хубун. Родился он недавно, и назвала его мать, как меня, Володей…».

— Ну? — привстал Номоконов. — Опять Володька? Это как? Ошиблась Марфа без хозяина… Гришей можно, Ванюшей, как лейтенанта, али по-другому. Мало ли…

— Надо бы совет держать, — опять упрекнул Юшманов. — Закружишься с такой семьёй! Ни слова о себе, ни строчки… Ничего, не перепутаете! И у якутов это бывает. Владимир-старший и Владимир-меньшой… Хорошо!

«А о тебе, отец, стало известно и в правлении. Все радуются, что ты такой ловкий — немецкого „пантача“ положил на снег: Проси своего командира, чтобы он подробно описал, как ты скрадывал фашиста— все хотят знать. И ещё он не сказал, в котором месте ты воюешь…».

Прочитал письмо Юшманов, крепко пожал руку и, развязывая шнурки халата, ушёл. На передовую заторопился. Мишка Поплутин придёт сейчас в палату — вот с ним будет долго говорить Номоконов. Подносил солдат к глазам маленькие листки бумаги, шевелил губами, и буквы тихо, одна задругой, снова рассказывали ему о больших событиях, заставляли замирать сердце. «А на охоту мы ходим с Пронькой. Припасы есть ещё. Ловим петлями зайцев, а недавно добыли гурана. Я выследил, нагнал, а Пронька завалил…».

Нелегко в селе — понимает это Номоконов. Уезжая, он оставил сынишкам дробовое ружьё и припасы — всё, что имел. Берегите, сказал, попусту не стреляйте. Тайга богатая — подкормите семью. Молодцы, стараются. Эка дело, второй Володька народился! Чётверо сыновей! Только и жить теперь в селе, детей растить, на ноги их ставить. А колхоз, смотри-ка… Знать, правда в гору пошёл, раз учатся детишки во время шургуна — войны. Поднажал плечом народ, не даёт в обиду свою землю, изо всех сил старается.

А вот вторая бумага из Нижнего Стана, от партийной ячейки, лейтенанту Репину заказана, а только и её принёс в госпиталь старший сержант Юшманов. Сказал: «Сами прочитаете этот листок, быстрее поправитесь, силой нальётесь».

«Гордимся боевыми делами нашего земляка Семена Даниловича…».

Вспомнил Номоконов, что недавно, как бы между делом, спросил Юшманов: а много ли в Нижнем Стане Номоконовых, сколько улиц в деревне и какой номер его дома? Одна улица в селе, именем партизана Журавлёва зовётся, а дом Номоконовых — пятый с края. Отсюда зачалась таёжная коммуна «Заря новой жизни». Обязательно приезжай погостить после войны, дорогой товарищ якут. Быстро найдёшь этот дом, сразу. Так ответил. Эвон для чего спрашивал адрес Юшманов! Вместе с лейтенантом писал он весточку в Нижний Стан.

«Рады сообщить, что наш колхоз уже дал Родине Героя Советского Союза и шестерых орденоносцев. Бывшие охотники и полеводы становятся искусными снайперами, артиллеристами, разведчиками.. Растёт боевой счёт наших односельчан — суровый, сибирский счёт. Все увеличивается и наш трудовой вклад в фонд обороны. Сообщаем, что колхозы Шилкинского района отправили на фронт сверхплановые эшелоны зерна и мяса.