Встреча с этой львицей была первым знаком предстоящего поворота в моей кочевой жизни. Тогда я еще не знал, что в будущем она станет моей подругой. Я снова встретил ее как-то ночью. Мне не спалось — вой шакалов лишил меня покоя. Я направился в их сторону и обнаружил, что какая-то львица только что растерзала там зебру и шакалы окружили ее, пытаясь отнять у нее добычу. Я решил защитить ее, хотя не знал, было это решение льва, увидевшего самку, или рыцарский поступок скрытого во мне человека. Как бы то ни было, мне удалось прогнать эту воющую стаю. Возможно, я бы даже присоединился к ее трапезе, но есть мне не хотелось. Когда рассвело, я увидел заживающий шрам на ее плече и сразу понял, что мы уже встречались.

В то утро мой друг лев был явно чем-то встревожен. Он беспокойно бегал с места на место, рыча и нюхая воздух. «Может быть, он учуял мою львицу и ее добычу», — подумал я. Но потом я и сам почувствовал уже знакомый запах стаи львов. Я не знал, как вести себя в таких случаях — бежать или выжидать развития событий? В конце концов, я решил вести себя так же, как мой друг. И когда он вышел против ветра на отчетливый и сильный запах, ударивший в наши носы, я последовал за ним. Там, на поляне, действительно расположилась небольшая львиная семья — большой самец и две львицы. Одной из них была та, со шрамом. При свете дня мне были ясно видны темные пятна на телах этих львиц, и я понял, что обе они еще молоды, потому что такие пятна обычно характерны для подрастающих львят.

Мой друг поднял голову, тряхнул гривой и издал воинственный рык, сердито подняв хвост. Я сделал то же самое. Я видел, что он намерен сражаться, и решил поддержать его в предстоящей схватке. Мы вышли на бой. Я думал, что чужой лев испугается, но он яростно сопротивлялся. Интересно, что львицы не бросились ему на помощь. Возможно, сражение кончилось бы серьезными ранами для нас и совсем плохо для него, но я предпринял чисто человеческий маневр: когда мой друг напал на чужого льва спереди, я обошел его и попробовал напасть сзади. И тогда он покинул поле боя. Попросту говоря, удрал. А мы громким рычанием провозгласили нашу победу (а заодно, как я понял потом, и захват окружающей территории вместе с двумя молодыми львицами).

С того дня моя жизнь круто изменилась. Наконец-то я понял, что охота вовсе не входит в обязанности льва-самца, так что стыд, который я раньше переживал в связи со своими охотничьими неудачами, не был так уж оправдан. Теперь я проводил целые дни в ленивом покое, потому что нашей с другом обязанностью была в основном охрана захваченной территории. Еду должны были добывать львицы. Поэтому я лежал и дремал на утреннем теплом солнце или же следил за львицей с зарубцованным плечом, которая вызывала у меня все возрастающий интерес. В этой дремоте, то и дело переходившей в сон, я проводил большую часть суток. Время от времени мы оба, я и мой друг, поднимались и устрашающим рычанием прогоняли предполагаемую дичь в сторону наших львиц, залегших где-то в траве. Мы лишь изредка присоединялись к ним, чтобы помочь в охоте. Зато к трапезе мы присоединялись всегда.

Постепенно я понял, что и наши львицы охотились совсем не так, как я пытался охотиться вначале. Они редко гнались за добычей — куда чаще они сначала бесшумно подкрадывались к ней, а потом неожиданным и мощным рывком бросались на нее из засады. И еще одно. Пару раз случалось, что большой леопард выхватывал добычу у второй нашей львицы. Хотя я и слышал ее отчаянные вопли, но не бросился к ней на помощь. Мне не хотелось подниматься. Тем более что я выбрал себе в подруги другую львицу. Однако и мой друг тоже не сдвинулся с места, и это подтверждало, что я вел себя, как положено льву. Он, наверно, уже забыл наши первые дни, когда мы кормились воровством, но у меня была человеческая память, и я по-прежнему помнил все, что было вначале. Кто знает, какая судьба ожидала бы меня в саванне, если бы я не встретил его. Я мог превратиться в бездомного бродягу, воровать добычу и всю жизнь есть падаль.

Что касается моей будущей подруги, то она, конечно, не знала, что я выбрал ее. Я, во всяком случае, не мог знать, известно это ей или нет. К тому же я пока еще только размышлял о ней. В бытность человеком я тоже много размышлял о своей будущей подруге, но так и не нашел себе подходящей. Неужто мне суждено начать свою семейную жизнь в облике льва? Кто знает. В моем странном положении все было возможно. Жаль только, что в таком случае моя мама не сможет познакомиться со своей невесткой. Впрочем, это даже лучше. Для мамы, конечно.

В один прекрасный день я услышал необычное рычание моей львицы, которое заставило меня тотчас вскочить. Одновременно моего носа достиг такой же странный запах — приятный и волнующий одновременно, точно запах духов. Но ведь львицы не употребляют духов! Я понял: то был призыв моей подруги, и он был явно направлен именно ко мне. Потому что мой друг тоже поднялся было на ноги, но тут же лег снова, ожидая, когда его позовет выбранная им подруга (что и в самом деле произошло, но только через несколько дней).

Мы с моей львицей укрылись в высокой траве на берегу реки и провели там целую неделю. Вместо человеческих поцелуев у нас были облизывания, а вместо человеческих ласк — поглаживания лапой со втянутыми когтями. Я не оставлял ее в одиночестве ни на минуту. Мы играли, катаясь по траве, и баловались, как маленькие львята.

Я не сомневался, что моя подруга когда-то была таким маленьким львенком. А я? Этот вопрос часто занимал меня. Я знал, что я лев во всех деталях моего тела. Кроме разве что какой-то части мозга, да еще души, если она вообще существует. Но где кроется эта часть, не могла сказать даже операция, которой подверг меня в Америке тот длинноносый ученый, мой похититель. Так был ли и я когда-то львенком? Были ли у меня родители-львы? Выкормила меня когда-то львица или же я воплотился во льва без прошлого (а также, как я надеялся, — без будущего)? Порой, когда мне снились особенно странные сны, я думал, что такие сны, возможно, приходят из моего львиного детства.

За это время я узнал много нового о львах, много такого, о чем раньше знавал лишь понаслышке, порой даже не понимая толком. Но эти знания не пришли ко мне из опыта жизни в саванне. Они как будто бы просто проснулись в моей памяти без малейшего участия моего человеческого ума. Я вдруг начал понимать, когда можно беззаботно дремать, ни о чем не думая и ничего не решая, а когда нужно вскочить на ноги и прислушаться, пытаясь различить нечто важное и не обращая внимания на все прочие звуки и запахи. Или уловить какое-то движение, которое говорило о чем-то важном. А важным для меня было только то, что указывало на возможную добычу или опасность. Или же говорило, что можно и дальше лежать, лениво зевая.

Мучило ли меня тоскливое желание снова стать человеком? И да, и нет. Я давно не возвращался к тому камню, под которым спрятал свои вещи. Когда это было? Много-много дней назад. Конечно, мне не хватало языка, речи. Время от времени я ощущал мучительное желание поговорить с кем-нибудь близким, услышать обращенные ко мне слова. Я соскучился по своему дому и маме. Даже по нашей собаке. Но с другой стороны, я никогда не был так спокоен и безмятежен, как в те дни моей африканской жизни, в тот сезон дождей с его высокими травами и бесчисленными стадами животных. В те звездные ночи в душистой саванне, полной странных звуков. В те долгие месяцы, когда не нужно было думать о времени и я был свободен от всех обязанностей, кроме охраны нашей территории от чужаков.

По моим нынешним расчетам, обе наши львицы родили через три с половиной месяца после наших свадебных игр. Они удалились в кусты, родили там и там же облизали и почистили детенышей, не оставив признаков родов. Моя львица родила трех львят, а львица моего друга — четырех. Я хотел было посмотреть на своих детенышей, но моя подруга враждебно зарычала на меня. Львята были совсем еще маленькие и даже, как мне показалось, слепые. Итак, можно было считать, что моя мама наконец-то стала бабушкой, — правда, сама не ведая того.